Обедал я - что было естественным продолжением этого дня с секретаршей
Высокого Начальства.
Она позвонила мне и воскликнула:
- Ах, вы еще у себя! Я совсем не была уверена, что застану вас. Я
думала, вы уже ушли обедать...
Что мне оставалось? Я пригласил ее. Клер я ни разу не пригласил
пообедать со мной! Ну, и ладно. Я улетел на несколько дней к Юркову - а она
тут же поехала неизвестно куда с Берто и Арманом...
За обедом я разговорился. Слишком хотелось поделиться с кемто
свалившимися с резных сторон неприятностями - и я вдруг стал
распространяться о них малознакомой женщине. И вот тут мне впервые за этот
день повезло. Да как! Женщина всегда женщина, и если даже вас не волнуют ее
глаза или ее волосы, вы можете быть уверены в том, что душа-то у нее не
менее прекрасна, нежели у первой телезвезды сезона. Я встретил доброту и
отзывчивость и ухватился за них, как утопающий за соломинку.
Я успокоился.
Она уверила меня - не логикой, а глазами, интонацией, прикосновением
пальцев к моей руке, - что лаборатория еще выправится и все будет хорошо.
Я поверил ей.
Даже относительно Сови она меня успокоила. Утверждала, будто ситуация
не совсем безнадежная. Я стал допытываться что она хочет этим сказать? Или
ей известны способы, которыми можно избавиться от приглашенного сотрудника?
- Пожалуй, - только и ответила она.
Я продолжал настаивать.
- Нет, - сказала она тогда, - это я так. Я ничего не знаю.
И замкнулась.
А когда заговорила снова - ее тон удивил меня:
- Я видела вас вчера не одного... Кажется, это была Клер?
Мгновенно я покраснел, будто мальчишка!
- Мне кажется, - продолжала она, - вы сделали не слишком удачный
выбор...
Я был вынужден попросить ее переменить тему. Она сверкнула глазами и
выскочила из-за стола.
Как я только что упоминал, женщина - всегда женщина...
Неожиданно она вернулась, встала передо мной и, глядя на меня сверху
вниз, резко произнесла:
- Вы интересовались, как убрать сотрудника... Вот и спросите у своей
Клер, пусть-ка она вам порасскажет, куда они ездили...
И - исчезла.
"Куда они ездили"!
Да, почему столько таинственности вокруг этой поездки?
А может быть...
Действительно, куда? И зачем?
Еще не допив чая, я твердо решил, что завтра же отправлюсь на ферму. В
самом деле, отчего в этом Тальменусе такой интерес ко мне? Почему именно я
им нужен? Да откуда там, в конце концов, слышали обо мне?
Едва ли это можно объяснить одним только растущим интересом к науке,
про который заладили в последнее время все газетчики.
Прежде я считал, будто Тальменус путает мои планы.
Теперь я понял, что мне совершенно необходимо туда поехать.
Какое им там дело до Фревиля? Странно.
Да и не в этом суть, в конце концов. Я должен ехать на любую ферму, я
должен объехать все фермы на этом шарике, но найти следы моих сотрудников.
Куда же они все-таки ездили? На какой стороне искать то сельское строение,
у которого они сфотографировались?
Из лаборатории я позвонил Высокому Начальству (секретарша соединила
меня с ним, не сказав ни слова) и объявил, что завтра еду в Тальменус.
- Фревиль, я очень доволен вами! - ответило пораженное Начальство. - А
мне уж начинало казаться, будто вы не хотите ехать. Рад, что ошибся.
Я промолчал.
- А знаете, Фревиль, - расчувствовалось вдруг Высокое Начальство, -
возьмите-ка с собой Клер! Нужно ценить интерес к нашей работе. Да,
поезжайте вдвоем! Так будет основательнее. Вы прочтете общую лекцию, а
она - по своей тематике.
Мыслимо ли прогнозировать идеи, которые могут прийти в голову
Начальству?
Я был и обрадован, и смущен.
6. Рассказывает Юрков
- А, дьявол!
Но что теперь можно было поделать?
- Черти бы тебя взяли!
Пустые слова.
- Да как тебя угораздило?
Никто не мог ответить...
Дымок легкой струйкой еще поднимался из его груди. Он возникал под
крышкой приборной секции и слабо вытекал наружу, издавая приторный запах
сгоревших бесценных деталей. Растерянный, я стоял над роботом и кричал,
словно он мог еще услышать меня.
Я пришел глянуть, как он тут провел ночь, - и нашел только
металлическую оболочку со сгоревшим дотла нутром. Что теперь было толку в
его сверкающей хромом и эмалью франтовской отделке?
Прибежала Надежда.
- Ты чего это тут раскричался?
И увидела 77-48А.
- Кто это сделал, Юрков? Кто это сделал?
- Не знаю. Может, никто.
- Как это - никто?
- Ну, может, он сам.
Она опустилась перед ним на колени.
- Что ты наделал, Юрков!
В глазах у нее были слезы.
- Не понимаю, - сказал я.
- Зачем это было тебе нужно? Ну, скажи, зачем?
Она расплакалась. Я хотел успокоить ее, но она меня оттолкнула.
- Дорегулировался! - выкрикнула она. И снова заплакала.
Дымок все еще потихоньку выходил из груди 77-48А, - словно душа робота
покидала его стальное тело.
- Кто мог предполагать, что этим кончится. Я не знал. Ты знала?
- Я говорила тебе - не трогай! Не трогай! Разве ты послушаешь...
- Ответь, пожалуйста, на мой вопрос. Ты знала, что так получится?
- Я говорила тебе - не трогай! Я чувствовала, что добра от этого не
будет.
- Ты знала или ты чувствовала?
Я был зол, как не знаю кто. Мало того, что сгорел 77-48А.
- Я чувствовала, чувствовала, не надо его трогать! Не надо было его
регулировать, я тебе это твердила!
- Знаешь, уж коли на то пошло, - я говорил зло и жестко, - я должен
тебе сказать, что ты ведешь себя крайне непоследовательно. Ты все время
боялась его. Отчего же ты теперь плачешь?
Она залилась слезами.
- Надежда, я считал тебя умной женщиной!
- Юрков, это все из-за тебя, это ты сделал! Зачем ты его вчера
раскрутил?..
Словом, некрасивая была сцена. Расстроенные, мы разругались...
Но надо было работать. Мы вызвали наших старичков, и они оттащили то,
что осталось от 77-48А, в темный подвал, где были свалены разные ненужные
ящики, балки, обломки и прочая всякая всячина. Затем мы распечатали второй
контейнер.
- Смотри, Надюша, - сказал я примирительно, - этого зовут 53-67А.
Но она не разговаривала со мной. Я вскипел, бросил ей через стол
документацию на робота и ушел к себе.
Когда я вернулся, 53-67А уже разгуливал вокруг витализера.
Он был, разумеется, точно такой, как 77-48А.
И держался так же. Я немного поспрашивал его - скорее, просто для
формы. Он отвечал безукоризненно.
Я дал указание Надежде (теперь у нас были строго официальные
отношения) отправить его в рабочий отсек.
Пусть приступает к делу вместе с другими роботами.
Затем я ушел, оставаться рядом с Надеждой мне было невыносимо. А когда
заглянул проверить, как идут дела, - застал ее снова у витализера Джиффи.
- И этот в обмороке, - объяснила Надежда, не глядя мне в глаза.
Два старых наших робота внесли 53-67А и положили его у витализера. Я
наклонился над ним и увидел: выбило предохранители Барренса.
Что ж, мы оживили его. А затем - затем я, не говоря ни слова,
закоротил предохранители. Надежда тоже ничего не сказала. А ей, наверняка,
очень хотелось сказать что-нибудь. Смолчала.
Я отправился на совещание.
У меня горел план - почему я и рискнул снова закоротить барренсовские
предохранители. Не какой-то там второстепенный график ввода автоматов, а
теперь уже основной план. Станция не выдавала обязательную программу.
Приборы исправно собирали всю нужную информацию, а обсчитать ее было
некому. Старые-то наши роботы не могли решать новые задачи.
Бросить все, сесть за тривиальную вычислительную машину, которых на
Станции хватало, и самим - вместо роботов - приняться за черную работу?..
Итак, ежедневное совещание. Разумеется, мне влетело за срыв графика.
Объективные причины? Они, как вы сами понимаете, никого не интересовали.
Мне поставили в пример тех, кто борется за первые места по досрочному
выполнению расчетов.
О, хоть бы одного исправного робота серии "А"!
Но где его возьмешь? Звонить Фревилю? Да, я хотел так сделать. Раньше.
А теперь, когда я сжег новенький его автомат, это желание у меня пропало.
Мне поставили на вид. Я произнес все приличествующие ситуации
обещания. Только после этого мне позволили отключить связь. Я вздохнул и
отправился посмотреть, как ведет себя 53-67А, на которого я готов был
теперь молиться, лишь бы он работал.
Картина, увиденная мною, превзошла все мои опасения. Лязгая суставами,
робот гонялся по комнате за Надей. Еще секунда - ему удалось схватить ее за
рукав. Надя, испуганная, с мокрым лбом, вырывалась, но робот держал
намертво.
- Не лает, не кусает, в отсек не пускает, - энергично спрашивал робот.
Другой рукой он прижимал ее к стене.
- Замок!
- Не то. Не то. Не то.
- Пломба, - сквозь зубы ответила Надя.
- Молодец, правильно, - похвалил робот и выпустил ее.
Надя вытерла лоб.
- Стоять тихо! - приказал я роботу. Спросил у Нади: - Он что, уже?
Она не ответила.
И этот спятил... Я схватился за дезассамблятор. Робот был опасен. Но я
не любил эту процедуру, есть в ней что-то такое... И я решил - черт с ним.
Подождем. И попросту отослал его в дальний отсек.
- Успокойся, - сказал я Наде.
Она только зло глянула на меня. А я, естественно, снова завелся.
- Вот что, - сказал я. - Не хочешь разговаривать - не надо. - Я уже не
мог остановиться. - Но график выдерживать придется. И ты будешь выполнять
свои обязанности. Если автоматы не тянут эти задачи - сама сиди и решай их.
Ясно? Вопросы будут?
Она помолчала, помолчала, потом поправила волосы, сняла рабочий халат
и - ушла.
Я остался один. Дурак дураком.
А как же план?
Надежда прогнозу не поддавалась (в отличие от космической погоды).
Нельзя было сказать, сколько времени продлится у нее плохое настроение. И
до тех пор, пока оно не изменится, работа останется на прежнем месте -
только это вы и могли прогнозировать.
Что же касается автоматов... Один лежал еще в контейнере, но браться
за него у меня как-то, откровенно говоря, не было желания.
Другой, веселый массовик-затейник, развлекался, по-видимому, задавая
сам себе загадки в дальнем отсеке. И еще один валялся среди всякого хлама в
подвале.
Я пошел туда, где старательно продолжали трудиться наши старые роботы,
и разыскал в небогатой выдаче этого черного дня ленты, принадлежащие
53-67А.
До того, как выбило предохранители, он мало что успел посчитать, Но
обучение подвигалось нормально.
А потом он вдруг перешел на двоичную систему. Единицы, нули - и все,
чистая лента. Это сработали предохранители, иначе говоря, - аппаратная
защита: переполнение оперативной памяти.
Предохранители Барренса служили для защиты автоматов в случае решения
задач, к которым автоматы не были приспособлены.
Но те задачи, которые должна решать Станция, - они ведь как специально
для этой модели составлены!
Тогда - в чем дело?
Я посмотрел его последнюю выдачу. Все тот же характерный сбой. Сначала
все хорошо, а потом - внезапный переход с восьмеричной системы на двоичную,
длинные столбцы единиц и нулей, но с закороченными предохранителями ему
удалось продвинуться чуть дальше: ни с того ни с сего подряд несколько
уравнений регрессии, и тут уж, по-видимому, переполнение достигало опасного
уровня - автомат выходил из строя и давал сплошные колонки нулей. Тогда ему
оставалось только бегать за Надеждой и задавать ей загадки...
Рехнулся, да и все.
Я спустился в подвал, долго бродил с фонарем по мрачным холодным
туннелям. Там не мудрено и заблудиться. Кругом была набросана всякая
рухлядь, пару раз я растянулся на бетонном полу.
Кое-как добравшись через завалы разного мусора, я разыскал, наконец,
то, что осталось от 77-48А. Он жутковато поблескивал в свете фонаря.
Мне нужна была его лента.
Но я не нашел ничего, кроме пепла. Все сгорело, что могло гореть. Я
посидел возле него в подвале, пристроившись на каком-то фанерном ящике. Да,
этот веселый парень, этот рифмоплет... Он ничего уже не мог рассказать мне.
И лента его сгорела. Это было очень важно - его лента. Все же я видел
где-то такую задачу, эти уравнения... Или мне казалось, что видел? Нет,
точно, все это было мне откуда-то знакомо... Может, он стал решать дальше,
и ему удалось чуть продвинуться?
И, может, увидев его ленту, я понял бы, что это за роковая задача?
Возможно. Но ленты нет.
Из-за чего же он мог сгореть? Чудеса!
Заслышав какие-то шорохи, я погасил фонарь и стал ждать. Чем черт не
шутит на маленьких станциях. Был же случай, когда чья-то база - канадская,
кажется, - использовалась контрабандистами, а научники и не подозревали,
что они не одни... Но было тихо.
Я вернулся к себе. Надежда не появлялась. Пойти к ней?
Нет, решил я, не пойду.
Пусто у меня было в комнате, а на душе - грустно.
Что ж! Я постелил себе, лег, приглушил свет. Но вспомнил о книге. Я
достал ее, погладил ласково, начал читать и на время забыл обо всем:
"...Лапутяне постоянно находятся в такой тревоге, что не могут ни
спать спокойно в своих кроватях, ни наслаждаться обыкновенными
удовольствиями и радостями жизни. Когда лапутянин встречается утром с
знакомым, то его первым вопросом бывает: как поживает Солнце, какой вид
имело оно при заходе и восходе и есть ли надежда избежать столкновения с
приближающейся кометой? Такие разговоры они способны вести с тем же
увлечением, с каким дети слушают страшные рассказы о духах и привидениях:
жадно им внимая, они от страха не решаются ложиться спать.
Женщины острова отличаются гораздо более живым темпераментом; они
презирают своих мужей и проявляют необыкновенную нежность к чужеземцам,
каковые тут всегда находятся в порядочном количестве, прибывая с континента
ко двору по поручению общин и городов или по собственным делам; но
островитяне смотрят на них свысока, потому что они лишены созерцательных
способностей. Среди, них-то местные дамы и выбирают себе поклонников;
неприятно только, что они действуют слишком бесцеремонно и откровенно: муж
всегда настолько увлечен умозрениями, что жена его и любовник могут на его
глазах дать полную волю своим чувствам, лишь бы только у супруга под рукой
были бумага и математические инструменты и возле него не стоял хлопальщик.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг