АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ
НАРУШИТЕЛЬ
О подобном случае сообщали "Известия"
19 августа 1968 года со ссылкой
на то, что в истории авиации такое бывало.
Как всегда, в нашей "кают-компании" рассказывали о необычном.
Особое впечатление оставила история о знаменитой посадке воздушного
гиганта Ту-114 без переднего колеса. При взлете оно заклинилось, и резиновые
покрышки сгорели.
Командир решил не возвращаться на аэродром, а лететь с Дальнего
Востока до Москвы, чтобы истратить в пути все горючее и попытаться посадить
облегченную машину только на колеса, расположенные под крыльями, подобно
птице, садящейся на лапы. Но одно дело птица, а другое дело исполинский
лайнер.
Весь долгий перелет пассажиры не подозревали, какая опасность им
грозит. Экипаж вел себя невозмутимо, а бортпроводница с милой улыбкой
разносила завтраки, газеты, журналы и конфетки перед посадкой.
На посадочном поле под Москвой их ожидали красные пожарные машины,
кремовые санитарные с красными крестами и черные "Волги" и "Чайки", на
которых примчались те, кто отвечал за полет и безопасность пассажиров.
Приехал даже сам главный конструктор самолета Андрей Николаевич Туполев.
Все обошлось благополучно. Пилот совершил чудо.
Переместив грузы и пассажиров в хвост корабля, он сел на "задние лапы"
с "задранным носом". Но переволновались все крепко. Все, кроме ничего не
подозревавших во время полета пассажиров, один из которых так и проспал все
опасное время. Бортпроводница, как все признали, была на высоте!
- Да, - многозначительно сказал подполковник милиции, сухопарый
человек с впалыми щеками и пристальными серыми глазами. - Недаром летчикам
желают не столько счастливого пути, сколько "счастливых посадок".
Припоминается мне история с одним нарушителем.
- Ну вот! При чем тут нарушитель, - недовольно сказал один из
слушателей.
Но на него зашикали и попросили подполковника рассказать.
Он встал, оказавшись человеком высокого роста.
На груди у него красовалась многоярусная колодка, говорящая об
орденах, полученных, вероятно, не только за службу в милиции. Он подошел к
нам поближе и сел:
- В милицию я попал уже после демобилизации, когда война кончилась. Так
и остался на этой службе. Работал в Заполярье. Хотел соединить привычную
воинскую дисциплину с романтикой. - И он пристально оглядел своих
слушателей.
- А после Заполярья назначили меня начальником отделения ГАИ-БД
(автоинспекции и безопасности движения) под Москву. Однажды требовалось мне
попасть к определенному часу на Шереметьевский аэродром. Подмосковное шоссе,
которое я опекал, одно из самых трудных: узкое, еще не полностью
реконструированное, забитое машинами, особенно в часы "пик".
Предвидя это, я выехал пораньше. Но грузовой поток уже шел в город.
Времени у меня было достаточно, я не торопился, пристроился в хвост
какому-то самосвалу.
Вдруг мимо меня со свистом пролетел огромный бензовоз и пошел в обгон
после запрещающего знака.
Я добавил газу, чтобы догнать нарушителя. Но не такая это простая
задача оказалась. Лихач несся по левой стороне шоссе, заставляя встречные
машины сворачивать на обочину. Безобразие! И зачем только конструкторы
допускают такие скорости у грузовых машин!
Конечно, из мотоцикла можно было и больше выжать.
Но не мог же я идти в лоб на встречные машины, подобно нарушителю. И
тогда пришлось мне съехать на правую обочину и обгонять колонну машин
справа.
Ну, знаете ли, тут уж я лихаческую скорость в полной мере ощутил.
Вытрясло меня так, как мне самому хотелось бы вытрясти этого нарушителя.
Пришел мне на помощь закрытый шлагбаум переезда. Все же лихач
умудрился незаконно встать перед самым шлагбаумом во втором ряду. Тут я к
нему и подъехал. Остановил мотоцикл на обочине, подхожу и, скрепя сердце,
приветствую нарушителя по всей форме, как генерала какого. Прошу предъявить
удостоверение на право вождения. К нам постовой инспектор спешит из нашего
отделения, Семечкин.
Водитель высунулся из кабины, но я на него так был зол, что даже в
лицо ему не посмотрел. Гляжу в небо с белыми шарфами от самолетов и руку к
машине протягиваю. Вручил он мне права. Взглянул я на них, на фотографию,
потом на дверцу кабины...
- И что же? - не утерпел мой сосед. - Отобрали права или оштрафовали
нарушителя?
- В том-то и дело, что нет, - признался подполковник милиции. -
Приказал я инспектору Семечкину взять мотоцикл, а сам сел в кабину
бензовоза. Шлагбаум подняли.
- Гони, - говорю.
- Так, значит, нарушителем были вы! - почему-то обрадовался мой сосед.
Подполковник пожал плечами:
- Что же, вернемся тогда назад. Признаться вам, после войны я не только
из-за романтики в Заполярье поехал. Неудачно жизнь моя сложилась. Пока был я
на фронте, жена моя вроде как бы "замуж вышла" за эстрадного артиста. Я в
отпуск приезжал и заставил себя побывать на их представлении. Увидел жену в
серебряной кофточке с обнаженными ногами, руками и шеей. Она улыбалась,
реверансы публике делала и подавала своему партнеру шары, трости, тарелки и
прочий жонглерский инвентарь. И так мне ото всего этого вдруг горько стало,
что я тут же пошел за кулисы и дал согласие на развод. Ну и пожелал жене
новых радостей. Дочурка у нас была. Лада. Меня зовут Зосимой! А я ее
по старорусскому Ладой назвал, вопреки желанию жены. Помню, я ей доказывал,
что Ярославна, жена князя Игоря, это по отцу так звалась. А имя у нее было
Лада, не только ласкательное, а самое настоящее. Ничего жена слушать не
желала, и скандал у нас получился огромный. Но характер у меня в ту пору,
надо думать, не из лучших был. После развода нашего девочка осталась у
бабушки, у моей матери. Бывшую жену это устраивало. Ей с новым мужем
приходилось все время ездить. А потом... случилось так, что не пожелал им кто-то "счастливых посадок". Разбился при посадке самолет, на котором они в Сибирь на гастроли летели. Погибла моя бывшая супруга вместе со своим
партнером.
Так моя дочка у бабушки сироткой и осталась. Она ее и воспитала.
Вернулся я с войны. Дочь подросла. Ни отца, ни матери как следует не знает.
В бабушке у нее все. И не решился я ее у бабушки отнять. Мы и не повидались
с ней как следует. Боялся я к ней привязаться. А жить в старой пустой
квартире, признаться вам, невмоготу мне стало. Вот я и подался в Заполярье.
Видите, какая романтика, - с горечью добавил он.
Слушатели уже не прерывали рассказчика.
- И попал я в город Норильск. Наш заполярный индустриальный центр.
Дома многоэтажные. Асфальт. Светофоры даже. Машин, конечно, меньше, чем на Большой земле, но тоже немало. Возглавил я там автоинспекцию. Да так и
застрял на много лет. Дорог в тундре достаточно появилось. Нарушителей тоже.
Дел хватало. А личной жизни настоящей не было. Одна радость, когда в отпуск
на Большую землю отправлялся. Тут уж у меня всегда договоренность с бабушкой
и Ладой была. Проводили мы с дочкой отпуск вместе. Пролетали месяцы, как листочки календаря, шквальным ветром подхваченные. Расставаться с каждым разом все труднее становилось. И стал я помышлять о возвращении на Большую землю. Дочь уже в институте училась.
И вдруг Лада моя далекая пишет, чтобы я никаких шагов не предпринимал,
она сама ко мне на Север отправится. А что ей у нас делать? Она в институте
иностранных языков училась. Двадцать второй год ей шел. Вот, думаю, это
настоящая дочерняя любовь! За отцом хоть на Северный полюс!
Не успел я ей место присмотреть, как получаю телеграмму. Летит ко мне
моя Лада на рейсовом самолете Красноярск - Игарка. Притом летит не
пассажиркой, а в качестве бортпроводницы.
Вот это сюрприз! Приехал я на аэродром. Начальником аэродрома был мой
фронтовой товарищ боевой майор Куденко, здоровенный мужичище, под стать
Поддубному, и усы такие же, как у знаменитого борца, и борьбой так же
увлекался. Я как-то на фронте попробовал с ним схватиться. Чуть не задавил
меня, медведь этакий, еле вывернулся. А еще Олесем заставлял себя называть.
Олесь - это что-то нежное, а тут... Нет, я уж его Александром
Федоровичем....
Увидев меня на аэродроме, он обрадовался: "Куда летишь?" - спрашивает.
А я никуда не лечу. Я дочь встречаю с рейсовым самолетом Красноярск -
Игарка.
"Добре, добре, - пробасил он, усы поглаживая. - Зайдет к нам на
посадку Ил-14. Двигай на поле. Провожу. А потом отметим прибытие. По
старинке. Как положено". - И смотрит на меня выразительно одним глазом.
Пришлось ему объяснить, что я теперь всегда за рулем - это раз. А
во-вторых: дочь "пролетом", так сказать, мимо меня, а не ко мне. И все же не
мог я перед старым другом не похвастаться любящей дочкой. Ради меня в
бортпроводницы пошла, чтобы с отцом видеться.
"Значит, теперь частенько встречаться будем", - заключил Александр
Федорович и повел меня на летное поле.
Аэродром у него уже по всей форме сделан с бетонированными дорожками,
не то что в фронтовых условиях.
Вижу, снижается Ил-14. Аккуратно так. Коснулся колесами посадочной
полосы, приземлился на все три точки. Классно!
Сначала пассажиры выходили, с чемоданами, с рюкзаками. Предпочитали
сразу багаж брать, а не в аэропорту дожидаться. А потом появилась в дверном
проеме и моя Лада. Ладная такая, стройная, в облегающей голубой форме, ну
прямо наша регулировщица на улицах Берлина! Когда-то мы с Олесем, то бишь с
Александром Федоровичем, на таких заглядывались. А теперь я собственной
дочерью любовался. Пилотка на ней чуть набекрень надета, волосы светлые
пушком, глаза синие, и улыбка. Ничто так не красит женщину, как улыбка!
Улыбка Ладу мою красавицей делала. Сойти ей на землю я не дал, сам
своими руками с последних ступенек снял и крепко сжал в объятиях.
Александр Федорович по плечу меня похлопал: "Эй, Зосима Петрович!
Придушишь бортпроводницу нашу, медведище!" Я их и познакомил. Медведище-то
не я, а он, конечно, был.
Но вскоре улетела моя Лада. Не успел я с ней наговориться. Тоскливо
мне стало. Еду назад по шоссе, размышляю. Зачем же ей на Севере над головой
моей летать? Не проще ли мне на Большую землю перебираться? Да и бабушка
совсем плоха стала, каково ей без внучки? А я... разве я здесь насмотрюсь на
нее?
Только сорок минут и видел. Командир корабля заправляться горючим не
стал, отложил до обратного пути.
Значит, завтра с Ладой снова увижусь!
И стал я часы высчитывать, сколько до ее возвращения осталось.
Из Игарки самолет вылетает рано утром. Лететь недолго. И я пораньше к
аэродрому на служебном мотоцикле выехал. Заодно рассчитывал шоссе
проинспектировать.
Выезжаю прямо на летное поле. Вижу, Куценко уже на месте, а неподалеку
и бензовоз приготовлен, чтобы заправить Ладин самолет.
Стоим мы с Александром Федоровичем на густой траве и оба дивимся, до
чего же здесь, в Заполярье, травы густые и сочные. И всюду словно голубые
брызги рассыпаны. Это цветочки. Лето короткое, и все растущее торопится
набраться сил, щедрой жизнью расцвести. Одно слово - тундра! Недаром
несчетные оленьи стада на ней кормятся. Под зеленым покровом - вечная
мерзлота. Летом кое-где нередко провалы образуются, как воронки от снарядов.
Потому прямо по тундре на машинах ездить не очень удобно. Местные жители
предпочитают по траве на нартах, запряженных оленями. Шесть штук - веером.
"Ну, друже Зосима Петрович, сегодня твоей бортпроводнице проверка
наикращая выходит".
"А что такое?" - спрашиваю. "Качка там, болтанка будьте ласковы! - И
он указал на низкие облака. - Ям в воздухе поболе будет, чем в тундре".
Но "воздушное бездорожье" Ладин самолет благополучно преодолел и из
облаков вынырнул. На посадку идет.
Почему-то вспомнил я, что не пожелал Ладе, когда улетала, "счастливых
посадок". И сразу вижу, глазам не верю: у самолета только одно колесо под
крыльями выдвинулось. Правое шасси не сработало.
Дух у меня захватило. Пугливым меня на фронте никто не считал, в
переделках я всяких бывал. Но одно дело страх за свою шкуру испытывать,
другое - за судьбу дочери, словно вновь обретенной.
Пот у меня на лбу выступил. Посмотрел я на друга своего Куценко. И у
того лицо мокрое, хоть полотенцем вытирай.
Вижу, самолет над аэродромом круг делает, на посадку идти не решается.
Да и как тут сесть, когда даже не на "задние лапы" садиться надо, а как бы
на одну "лапу", если не считать переднего колеса.
Подбегает к нам водитель бензовоза. Я его сразу узнал. Недавно у меня
с ним объяснение на шоссе было.
Штрафовал я его, но прокола в талоне не сделал. Пожалел парнишку.
Славный был парень. На фронте, конечно, не побывал, молод еще. Но в армии
отслужил.
Потому подбежал и по всей форме говорит: "Разрешите обратиться,
товарищ майор милиции". Куценко к диспетчерской побежал по радио с пилотом
договариваться. Я Ваню выслушал - так паренька звали - и потащил его вслед
за начальником аэродрома.
Но, чтобы вам дальше все поведать, должен я рассказать, что на
самолете происходило.
Летели там в числе прочих пассажиров - моряков, горняков, геологов,
строителей - несколько примечательных людей. Прежде всего Сходов Василий
Васильевич, знаменитый полярник, начальник крупнейшей зимовки, все вы
знаете. Худой, сдержанный и непреклонный. Потом Пузырев Эдуард Ромуальдович,
заготовитель пушнины, низенький балагур, любитель поесть и попить, и не
только фруктовую воду. И еще - Зинаида Георгиевна, знатная дама, жена
большого начальника, привозившая в Заполярье последние моды прямо из
заграничных поездок. С ней рядом сидела скромная учительница Таня из
интерната, недавно открытого в тундре. И с ней вместе трехлетняя дочка, тоже
Таня. Танечка. Ну и еще там был, так сказать, "главный герой" Игорь Ольгович
Логов, так он свое имя-отчество произносил. Окончил он недавно в Москве
авиационный институт и в Арктику летал для собственного удовольствия, как
"индивидуальный турист". Носил он зеленую туристическую робу на "молниях" и
на ней два значка: альпинистский (первый разряд имел!) и парашютистский с
двузначной цифрой по числу сделанных прыжков, то ли тридцать, то ли
пятьдесят. С виду он был богатырь, лицо голливудское, бородка модная,
запущенная в знак того, что пребывает в походе. И всегда белозубая улыбка на
лице.
Начальник аэропорта прав был насчет испытания нашей бортпроводницы.
Погода выдалась пренеприятнейшая для полета. Едва поднялся самолет в Игарке,
как начало его болтать. Проваливался он в ямы, как сорвавшаяся в шахту
бадья. У людей дух захватывает, внутренности, как говорится, к горлу
подступают. Многие из пассажиров не новички, привычные были, морской болезни
не подверженные. Не то что моя Лада. Ей нужно было ходить, прямо держаться,
обслуживать пассажиров, которым плохо становится, нарзан и таблетки разные
подносить, улыбаться. А она сама еле жива.
Тут Зинаида Георгиевна, знатная дама, и говорит: "Простите меня,
стюардесса. Когда вы объявляли номер рейса, фамилию командира и на какой
высоте мы идем, на вас лица не было. Так же точно случилось перед
вынужденной посадкой на лайнере "Сабены", на котором я летела. Я умею по
лицам стюардесс определять обстановку, как по точным приборам".
Лада моя от стыда, а может быть от возмущения, румянцем вспыхнула. И
знатная дама удовлетворенно заметила: "Ну вот, теперь я спокойна, душечка.
Мерси".
А Логов, альпинист и турист, с восхищением на Ладу смотрел. Встал со
своего кресла и идет за Ладой в хвост самолета. Гитару взял и ну петь
забавные туристские песенки, правда, все на один манер. Потом говорит ей
вполголоса: "Не обращайте на эту мымру внимания. Я вас научу, как качку
переносить. Все дело в системе дыхания".
И стал показывать, как надо дышать. А Лада моя опять зеленая стала.
Тошно ей, света в глазах не видит.
А он стоит, гитарой проход загораживает, как шлагбаумом: "А еще верней
будет, когда прилетим в Красноярск, садануть нам с вами на Столбы. Чуете?
Это такая красота! Мы пару восхождений с веревками совершим - и у вас всякое
головокружение пропадет. Гарантия с треугольной печатью! А время как
проведем! Костер, палатка! Медово-бедово!" - И он прищелкнул языком.
Лада моя решительно отодвинула пассажира и прошла в кабину пилота.
Вернулась оттуда и объявила: "Сейчас будет произведена посадка в Норильске
для заправки горючим. Желающие могут прогуляться по летному полю или
отдохнуть в аэровокзале. А сейчас попрошу всех застегнуть ремни, закрепиться
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг