в берлоге телефон? В холле?
- В холле проклятый рояль и эти бездельники. Им дозволено слушать
музыку, а не болтать по телефону.
- Кто же играет им на рояле?
- Джо! Когда он не пьян, то производит больше шуму, чем две шайки,
затеявшие перестрелку при дележе добычи.
- Проводите меня к телефону. Надо связаться с Агентством и узнать об
этих бездельниках все, чтобы заставить их поработать.
- В саду? - поинтересовался Гарри. - Лопаты сунуть?
- Нет, не руками, а мозгами.
- Руки можно выкручивать, а мозги лучше вышибать.
- О'кэй, парень! Мы сговоримся.
Гарри провел Смита в подвальный этаж виллы, где за обитой железом
дверью оказалось большое помещение с пультом во всю стену. Там имелись все
современные средства связи: и телефон, и радиоаппаратура, и несколько
телеэкранов, на которых видны были комнаты виллы, а также часть сада и
ограда вокруг него.
- Мое хозяйство, - ухмыльнулся Гарри.
- О'кэй! - восхищенно прищелкнул языком Смит и уселся за телефон. На
ближнем экране он увидел роскошный холл с беседующими пленниками, и усилил
звук, чтобы слышать их разговор.
По телефону он заказал досье профессора Энтони О'Скара и доктора
Эдварда Стилла (Эдуарда Штильмейстера, родившегося в Вене). Досье Анисимова
ему не требовалось.
Скоро защелкал телетайп. Из него поползла лента с ровными машинописными
строчками, заключавшими в себе все подробности жизни двух видных
американских ученых.
Пробежав глазами сообщение, Генри Смит решил, что с этими "мозгами на
щупальцах" надо действовать тонко. Лишь бы не помешал этот русский фанатик.
Смит привел в порядок свой серый в клеточку костюм, поморщился при виде
пятна на рукаве, памятки от недавней аварии, одернул пиджак и отправился в
холл.
- Хэлло, джентльмены! - весело начал он, ошеломив своим появлением
беседовавших ученых. - Я пришел, чтобы выручить вас.
- А как на это посмотрят Джо и Гарри? - усмехнулся Стилл.
- Один из них подобен трупу, а другой занят его реанимацией. Я
предпочту, чтобы у нас с вами до этого дело не дошло.
- Какое дело вы имеете в виду, сэр? - солидно осведомился профессор
О'Скара.
- Дело по специальности каждого. Мне неприятно видеть вас даже в этой
роскоши, но вдали от родных и близких.
- Хотите и их переправить сюда? - прервал Стилл.
- О нет, джентльмены. Не относитесь ко мне предвзято, прошу вас. Я
всего лишь посредник, движимый прежде всего человеколюбием. Вы знаете
отлично, что ни один противозаконный акт, совершаемый решительными людьми,
не обходится без всеми уважаемого посредника: юриста, адвоката, бизнесмена
или политика. Важно, чтобы ему доверяли обе стороны. В моем лице вы видите
журналиста, который преисполнен желания скорее добиться для вас свободы.
- Что им нужно: выкуп, секреты, молчание? - перебил Стилл.
- Молчание полезно всем. Выкупа не требуется. "Террористическая
организация борцов за грядущее" сама заплатит каждому из вас за подпись под
манифестом.
- Манифестом? - удивился профессор О'Скара.
- Под манифестом против всех видов бомб, грозящих лишить человечество
будущего.
- Каких же именно? - попросил уточнения О'Скара.
- Ядерных и белковых, - невозмутимо ответил Смит.
- А это что еще за чертовщина: "белковая бомба"? - спросил доктор
Стилл.
- Вас собрали здесь вместе, трех виднейших ученых, чье слово отзовется
на всех континентах. Не сомневаюсь в вашей общей готовности протестовать
против ядерной гибели мира. Но ныне этого мало. Надо заботиться о грядущих
поколениях, которым грозит "белковая бомба"...
- Чем грозит? Чем? - перебили американца.
- Спросите своего коллегу академика Анисимова, отца "белковой бомбы",
чьи усилия грозят наводнить мир искусственной пищей, которая породит в
третьем и последующих поколениях уродов, обреченных на вырождение. И если
академик Анисимов, отбросив личные интересы, выступит с вами совместно, то я
с гордостью пожму ваши руки, вручив вам обещанные чеки.
- Что за невероятное предложение! - воскликнул О'Скара.
Вмешался Анисимов:
- Прежде всего я должен представить вам этого негодяя, так называемого
журналиста Генри Смита, которому приказано любой ценой добиться закрытия
Города-лаборатории в Антарктиде, занятого проблемами ликвидации голода в
мире. Он не постеснялся извратить выводы Особой комиссии ООН, посланной туда
и погибшей при загадочных обстоятельствах. Представить себе связь между
ядерной угрозой и искусственной пищей просто нонсенс!
- Но вы, академик, против ядерных бомб? - перебил Смит.
- Конечно.
- Так почему вы не хотите поступиться своим бизнесом, хотя ваши
уважаемые коллеги своим бизнесом готовы поступиться? Не так ли, джентльмены?
- Подписи под манифестом против ядерных бомб вам обеспечены.
- Этого мало. Нужно сломить упрямство вашего третьего коллеги.
- Здесь нет упрямства! Есть только забота о голодающих на земном шаре
людях! - вставил академик.
- Вы ставите, академик, своих коллег перед тяжелым выбором. Или
совместный с вами манифест против всех видов бомб, о которых я говорил,
или...
- Что "или"? - забеспокоился Стилл.
- Или помощь нашим борцам в создании из имеющихся у них материалов еще
одной боеголовки с водородной бомбочкой.
- Кто и где будет ее взрывать? - потребовал ответа О'Скара.
- Это не имеет никакого значения. Взрыв будет предупредительный, чисто
символический. Он произойдет в пустыне, где на тысячи миль нет никакого
жилья.
- Зачем же тогда это нужно? - изумился профессор.
- Я отвечу на этот вопрос, - вмешался академик. - Чтобы повредить
ледяной купол над Городом-лабораторией и прекратить там разработку и
изготовление искусственной пищи.
- Белковых бомб, уточняю я, - добавил Смит, выпуская клуб дыма своей
сигары.
- Можете вы не дымить так своей вонючей сигарой? - возмутился Анисимов.
- Прошу простить, здесь не ледяной Грот с его ограничениями личных
свобод. Курю где хочу. Что же касается выбора, на который вы толкаете своих
коллег, то принятие ими решения будет облегчено сообщением, которое я как
посредник должен сделать: в руках тех, кого я представляю, находятся семьи
профессора О'Скара и доктора Стилла. Жена профессора, пять его детей и два
воспитанника. Все они могут испытать мучения, о которых можно прочитать лишь
в обличающих фашизм документах. Престарелые родители доктора Стилла, венские
евреи Штильмейстеры, могут быть переданы в руки куклуксклановцев,
отличающихся, изобретательным антисемитизмом. Но все это лишь в том случае,
если почтенные ученые сделают неверный выбор, забыв, что ни один волос не
упадет у человека, не будь на то господней воли, и то, что от взрыва одного
лишь ядерного устройства не прекратится жизнь на Земле, просто будет сделано
на одну, боеголовку больше.
Американские ученые молчали. Наглый шантажист спекулировал их
собственными, очевидно, подслушанными, мыслями.
- Что же касается отца белковой бомбы, то напомню ему, что у нас в
Штатах умеют заставлять молчать всех, кто мог бы поднять нежелательный голос
даже как свидетель. Вспомните убийство века, гибель Джона Кеннеди. Не менее
восьмидесяти возможных свидетелей один за другим были устранены. Убрать вас,
Анисимов, ничего не стоит. Но борцам за грядущее нужно сломить ваше
упрямство и заставить вас с соратниками отказаться от издевательства над
природой, созданной богом. Никому не дано пренебрегать ее дарами во имя
гнусных достижений химиков, уродующих наследственный код людей. Я могу лишь
гарантировать вам, если вы взамен пообещаете подумать, что позабочусь о
вашей супруге с малюткой и вызову ее в Нью-Йорк для "свидания с вами". Но
если разум не восторжествует в вас и манифест не будет подписан, то... вам
же и выпадет честь присутствовать при сбрасывании ядерной бомбы на хрупкий
Купол Надежды. Более того, придется даже помогать штурману правильно выбрать
место для бомбометания, которое обеспечат своей помощью борцам за грядущее
ваши более разумные коллеги.
- Это худший вид шантажа, который можно себе представить! - воскликнул
профессор О'Скара.
- Не будем спорить, джентльмены. Могу лишь заверить вас, что с вашей
помощью или без нее, но Купол Надежды будет взорван.
Конец второй части
Часть третья
МОНОЛИТ
Истинное мужество обнаруживается во
время бедствия.
Вольтер
Глава первая
ЧИСТЫЕ РУКИ
Дэвид Броккенбергер, прозванный "Королем лобби" за искусство влиять на
законодателей, любил мыть руки. Это было его страстью, привычкой,
потребностью. По нескольку раз в день.
От хорошеньких секретарш требовалось умение угождать боссу выбором
туалетного мыла, ласкающего крема, освежающего одеколона и способностью так
промывать каждую складочку на толстых, похожих на сардельки пальцах патрона,
чтобы не удалось обнаружить на розоватой коже каких-либо пятен (словно это
относилось к его репутации!). К праздникам безболезненный маникюр (мистер
Броккенбергер боялся даже вида крови, ему становилось дурно!). Обрезанные,
как бы заточенные жесткие ногти покрывались ярким лаком. И наконец,
надлежало ответить кокетливым смешком на шлепок ниже спины, которым
заканчивалась любая процедура. Отметив таким образом чистоту своей ладони,
мистер Броккенбергер поворачивался на вращающемся кресле к огромному как
пьедестал письменному столу без единой бумажки. Зачем они ему при его
феноменальной памяти и конфиденциальных делах!
Его стерильно чистым рукам мог бы позавидовать любой хирург, но
операции Броккенбергера были совсем иного рода. "Операционными" ему служили
коридоры Капитолия, тесные комнатенки его "юридической конторы" и огромный
высокий зал, чем-то напоминавший внутренность европейского кафедрального
собора - Чикагская зерновая биржа. В качестве "ассистентов" им привлекались
почтенные конгрессмены, крикливые биржевые маклеры и юркие агенты корпораций
по скупке зерна, не говоря уже о некоторых неопределенного вида помощниках,
скрытых в глубокой тени.
В этот день в Чикагском "храме зерна" множество людей толкалось вокруг
двух "амвонов" - восьмиугольных возвышений, на которых восседали агенты
крупнейших закупочных корпораций. Агенты помельче занимали места на еще двух
восьмиугольных "эстрадах".
Воздух гудел от возбужденных голосов. Взоры всех были устремлены на
гигантское табло, заменявшее в этом "храме" иконостас. Там вспыхивали цифры.
- Это грабеж! Рэкет! Гангстеризм! - орали со всех сторон взбешенные
фермеры.
- Почему грабеж? - елейно спрашивал с "амвона" Броккенбергер.
- А потому, что обычная закупочная цена лишь в семь раз меньше
магазинной, а теперь... Полюбуйтесь на табло!
Светящиеся цифры сообщали, что закупочная цена в пятнадцать раз меньше,
чем в магазинах! Шум и крики превратились в рев.
Казалось, так уж бывало: ведь корпорации скупали зерно не только за
цену, в семь рез меньшую, чем в магазинах, скупали и по цене, в четырнадцать
раз меньшей. И многим фермерам по приезде домой предстояло расплатиться с
частью долгов, погрузить свой скарб на грузовичок и ехать куда глаза глядят.
Крайнее возбуждение в зале биржи было делом обычным. Случались и
потасовки.
Сегодня около восьмиугольного возвышения началась драка. Разъяренные
фермеры набросились на агентов скупочных компаний, а за тех вступились
специально нанятые молодчики. Свалка прекратилась неожиданно. Остановил ее
мистер Броккенбергер.
Взобравшись на стол одного из маклеров, в пиджаке с оторванным рукавом,
с сорванным галстуком, он орал в микрофон:
- Остановитесь, фермеры! Я спасу вас! Я повлияю на закупочные цены,
положу вам в карман пачки долларов!
Такое обещание сразу заинтересовало дерущихся.
- Вы думаете, почему так падают цены? - продолжал Броккенбергер. -
Грабеж оптовиков? Ничего подобного! Они сами пролетают в трубу! Разве зерно,
которое вы выращиваете, а они покупают, способно выдержать конкуренцию с
дохлыми микробами? Их сбывают по бросовым ценам коммунисты из своей ледяной
берлоги в Антарктиде!
- Врешь, мерзавец! - крикнул коричневый от загара здоровяк, грозя
кулаком.
- Все вы будете разорены, - громогласно вещал Броккенбергер. - Все
пойдете наниматься временными рабочими вместе с грязными черномазыми!
Забудете, что такое собственность, что такое свое хозяйство? Благодарите
коммунистов!
- А вас не надо благодарить? - крикнул все тот же фермер.
- Меня поблагодарите, когда я спасу вас! А для этого требуйте вместе со
мной закрытия микробного рассадника в Антарктиде, конкурирующего с вашим
зерном! В поход! В поход на Нью-Йорк, к ООН-билдингу!
Следом за Броккенбергером возбужденная толпа приехавших из разных
штатов фермеров с криками вырвалась на улицы Чикаго и двинулась в Нью-Йорк.
Предупрежденная полиция бережно охраняла стихийно растущее шествие, во главе
которого ехал в автомобиле (из-за одышки) Дэвид Броккенбергер, сделавший
свой крупный политический шаг.
Шаг этот не остался незамеченным.
Теперь Дэвид Броккенбергер, кроме Вашингтона, Нью-Йорка и Чикаго,
зачастил еще и в де-Мойн, столицу богатейшего сельскохозяйственного штата
Айовы.
Там он стал выступать на предвыборных митингах как кандидат... в
сенаторы от штата Айова.
Клиенты, которых он представлял в Капитолии, теперь решили, что после
"исторического похода" на Нью-Йорк и ООН такому парню, как Броккенбергер,
надо дать развернуться.
И претендент на сенаторское кресло визгливым тенором пел с трибуны
песню, которую охотно подхватывали фермеры и простые работяги айовских
земель.
Айова - индейское слово и означает оно "прекрасная земля". И айовцы,
включая выходцев из России, пели о ней:
Айова, Айова!
Штат-чудо, нет слова!
Кукуруза со столб!
Урожаи - "сам-сто"!
Кукуруза - со столб!
Урожаи - "сам-сто"!
Урожаи - "сам-сто"!*
______________
* Перевод с английского автора.
Эту песню о богатстве штата и противопоставил будущий сенатор
искусственной пище. Он нашел ученых, которые охотно предупреждали о
возможном вреде этой пищи для внуков и правнуков тех, кто ею станет
пользоваться. Это и стало предвыборной платформой Броккенбергера.
У Дэвида Броккенбергера тугой белый воротничок упирался в шесть
подбородков. И на эти шесть подбородков приходилось... три лица.
Первое, улыбающееся лицо добряка и своего парня, смотрело с
предвыборных плакатов и газетных полос.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг