Стоило пройти всю Пятую авеню, чтобы добраться сюда!
На аллеях было много гуляющих, играли дети.
В такой обстановке бандиты не попросят сигареты.
Два человека в темных костюмах и мягких фетровых шляпах шли навстречу.
Один из них наклонился и потрепал по кудряшкам прелестную девчушку. Другой
потрепал по плечу его самого.
Потом оба они оказались перед Анисимовым.
Николай Алексеевич почувствовал недоброе, собрался весь.
Но никто не попросил у него ни сигарет, ни прикурить.
Просто тот, кто ласкал девчушку, выхватил из-за борта пиджака
подвешенный там пистолет и в упор выстрелил в Анисимова. Звука выстрела не
последовало. Бесшумное оружие!
Седой богатырь, который на голову был выше нападавших, беззвучно
повалился на песок аллеи.
Кто-то из прохожих обернулся, другие шли, не обращая внимания на
свалившегося, должно быть пьяного, джентльмена.
Спутник стрелявшего не успел подхватить Анисимова и теперь старался
поднять тяжелое тело.
- Держи, держи его, Гарри! Вот так всегда с ним! Напьется и бродит,
пока не свалится.
Никто из прохожих не заинтересовался происходящим.
Дети продолжали играть "в гангстеров".
Мальчуган в матроске, веснушчатый, как вождь краснокожих О'Генри,
целился из игрушечного автомата в двух дядей, тащивших подвыпившего дедушку,
и вопил:.
- Тра-та-та-та! Вы убиты, вы убиты! Тра-та-та-та"
Глава седьмая
"ВИЛЛА-ГРОБ"
Анисимов медленно приходил в себя. Память будто снова отказала.
Мучительно не хотелось открывать глаза.
И вдруг зазвучал рояль. Кто-то проникновенно и совсем близко играл
любимый этюд Скрябина, тот самый, на музыку которого написаны стихи,
когда-то прочитанные Аэлите:
Память сердца - злая память.
Миражами душу манит...
Что это? Слуховые галлюцинации?
Он сделал усилие, приоткрыл глаза и увидел... окно с затейливой
железной решеткой. А за ней зелень на фоне эмалево-синего неба.
"Действительно галлюцинации, - подумал он. - То слышу любимую музыку,
то вижу себя... в "инопланетном зоопарке", о перспективе попасть куда
наслышался перед полетом через Бермудский треугольник. Нонсенс! Бермуды
позади. Теперь тянется дискуссия в одном из комитетов ООН. Да! Пятая авеню,
живые раздевающиеся манекены в витрине магазина. Потом Централь-парк... Что
же дальше?"
Некоторое время академик еще изучал узор прутьев в окне, потом
окончательно пришел в себя и сел.
Слуховые галлюцинации продолжались. На рояле с большой артистичностью
кто-то играл прелюдии Шопена. Одну за другой. Анисимов превосходно знал их
все. В последний раз они с Аэлитой слушали их в Большом зале консерватории.
Нет! В зале имени Чайковского.
"Но если это инопланетный зоопарк, то землян демонстрируют в привычной
для них обстановке и даже с земным музыкальным сопровождением. Это делает
честь остроумию гуманоидов", - не без иронии подумал Николай Алексеевич.
Он находился в богато убранной комнате, библиотеке или кабинете, судя
по большому числу книг в высоких шкафах.
Анисимов встал и, подойдя к одному из них, принялся рассматривать
корешки переплетов: книги из различных областей знания на английском,
немецком и французском языках. Есть и итальянские по истории искусства, и
даже японские.
Николай Алексеевич взял одну из них и, к своему удивлению, узнал
собственный фундаментальный труд по химии, переведенный на английский язык.
- Хэлло, сэр! Мы не помешаем?
Академик обернулся и увидел двух человек, вошедших без стука.
"Кто это? Гангстеры, преградившие путь в Централь парке? - сразу
вспомнил он. - Нет, непохоже!"
Один из вошедших казался воплощением респектабельности. Гладко
выбритое, благородное лицо, четкие волевые морщины у губ, раздвоенный
подбородок, серые глаза, совершенно седые, аккуратно зачесанные волосы. Мог
бы быть президентом... крупной компании, директором банка, дипломатом,
ученым...
Другой - худощавый брюнет с болезненным цветом удлиненного лица с
провалившимися щеками. Чуть навыкате темные, беспокойные, горящие
лихорадочным светом глаза. Разорившийся делец, неудачливый актер,
изобретатель?
- Если не ошибаюсь, сэр, вы интересуетесь научными книгами? Могу я
сделать вывод, что вы причастны к науке? - спросил первый. - В таком случае
мы коллеги. Позвольте представить вам доктора Эдварда Стилла из Хьюстона,
специалиста по ядерным боеголовкам.
- А меня вам представил профессор Энтони О'Скара, настолько известный в
научном мире, что нет нужды говорить, что это тот самый физик-теоретик,
которого ценил сам отец водородной бомбы мистер Тейлор, - поклонился
худощавый Стилл.
- По-видимому, сэр, вы тоже тяготеете в той или иной мере к ядерным
делам? - поинтересовался О'Скара.
- Нет, джентльмены, - отозвался Анисимов. - Я взял с полки книгу,
написанную мной и переведенную в Америке.
- Позвольте взглянуть, - попросил профессор О'Скара. - О! Мистер
Анисимов! Поистине неисповедима воля господня, сведшая нас в странном месте,
именуемом "вилла-гроб".
- "Вилла-гроб"? - удивился Анисимов.
- Да, видимо, надежное убежище, куда доставили нас по очереди,
возможно, одним и тем же способом.
- Что касается моей особы, - вмешался Стилл, - то меня подстрелили как
нужное для зоопарка животное.
"Опять зоопарк! - нахмурился Анисимов. - Снова гуманоиды?"
- Совершенно так, - подтвердил профессор О'Скара. - В заповедниках и
зоопарках применяют эти гуманные снотворные пули. Пока я спал, меня
перевезли сюда из Калифорнии. Одному господу известно, на какое расстояние.
- А меня из Хьюстона! Я не думаю, чтобы это оказалось поблизости. А
вас, мистер Анисимов?
- По-видимому, меня "застрелили" снотворной пулей в Нью-Йорке.
- Тогда все ясно! - воскликнул Стилл. - Наша "вилла-гроб" может
находиться в любом месте под синим небом, поскольку хоть его можно
рассмотреть сквозь решетки.
- Кто это играет так превосходно на рояле? Еще один из похищенных? -
спросил Анисимов.
- О нет, сэр! Это наш страж, тюремщик - гангстер Джо, - пояснил
профессор О'Скара.
- Гангстер-пианист? - удивился Анисимов.
- О, это целая история, сэр! Садитесь, прошу вас, поскольку за этими
решетками мы располагаем относительной свободой, - пригласил Стилл.
- Мистер Стилл разбирается не только в духовной, подобно мне, но и в
светской музыке. Это сблизило их с Джо, если слово "сблизило" здесь
уместно, - солидно начал профессор О'Скара.
- Я узнал о нем все и ничего о нашей судьбе, - продолжил Стилл,
торопясь и проглатывая в скороговорке некоторые слова. - Что нам грозит?
Требование выкупа? Выведывание у нас секретов производства? Переправка
иностранной разведкой за рубеж или просто рэкет, взымание дани, чтобы
похищения не повторялись? Об этом Джо ничего не сказал, а может быть, и не
знает. Джо - это кличка Кристофа Вельмута. Я слышал о нем, поскольку
интересовался музыкальными конкурсами. Он подавал надежды, жаждал славы,
успеха, денег... Но наркотики сыграли с ним злую шутку: не вдохновили, а
погасили в нем артиста. Не прошел даже на второй тур конкурса. И опустился
на дно. Пьянство, наркотики, сомнительные собутыльники. Наконец,
гангстерская шайка и прозвище Джо, зачеркнувшее все, кем он был. Теперь он
стережет нас. Можете взглянуть на него. Он играет в холле. И весьма недурно,
если не слишком пьян.
- Он исполняет мои любимые вещи.
- Он будет рад узнать это, хотя перед ним на рояле лежит автомат. Пули
в нем, предупреждаю, не снотворные.
Анисимов в сопровождении новых знакомых перешел в холл и увидел за
роялем человека лет двадцати восьми, с испитым лицом и длинными свалявшимися
волосами, свисавшими до плеч. Он играл, полузакрыв глаза, и чуть раскачивал
хилое тело.
Трое ученых уселись в мягкие удобные кресла и, слушая его, смотрели на
синее небо сквозь зарешеченные окна.
Анисимов думал о горькой судьбе этого, несомненно, талантливого
человека.
- Эй ты, Джо, скотина! Хватит твоего проклятого шума. Не услыхать, как
улизнут эти проклятые научники. Ишь, как разомлел, будто в объятиях
постаравшейся продажной девки! - послышался грубый, хриплый голос.
В дверях с автоматом в руках стоял гориллоподобный сутулый субъект, у
которого волосы росли прямо от бровей.
- Эй вы, ублюдки! Идите жрать то, что вам приготовил сегодня добрый
Гарри. Пальчики оближете. - И, повернувшись, вышел.
Пианист не обратил ни малейшего внимания на этот окрик и виртуозно
заканчивал двадцать четвертую прелюдию Шопена.
Профессор О'Скара поднялся со словами:
- Это Гарри, второй и главный наш тюремщик. У него страсть стряпать
немыслимые кушанья. Они поистине ужасны. Но не дай вам господь их не
похвалить. Говорят, он пристрелил приятеля, когда тот поморщился, жуя
пережаренную индюшку. Друзья стали уверять, что у несчастного просто болел
зуб. Гарри открыл ножом рот убитого, убедился, что половина зубов у того
сгнила, и проворчал: "С такой поганой пастью нечего было браться за мою
превосходную индюшку" - и пихнул труп ногой. Это нам в назидание красочно
рассказал голубоглазый Джо. Вы только посмотрите на его глаза!
Музыкант блистательно закончил прелюдию и, выждав, когда Стилл и
присоединившийся к нему О'Скара похлопали в ладоши, встал, взял с рояля
автомат и указал стволом на дверь.
Вошли в отделанную дубом столовую, где на стенах висели темные доски с
вырезанными на них изображениями убитой дичи.
Столы были накрыты на пятерых: дорогая сервировка, накрахмаленные
салфетки!
- Жрите, - скомандовал Гарри, когда все уселись - американцы с одной
стороны, Анисимов напротив, а гангстеры с автоматами положенными на
белоснежную скатерть с боков друг против друга.
- У меня пятеро детей, мистер Анисимов. И еще двоих я взял на
воспитание. Я уповаю на волю божью, но предпочитаю хвалить местную кухню, -
прошептал профессор О'Скара.
- Хотел бы я видеть того паршивца, который не похвалит? - мрачно изрек
Гарри, видимо, обладавший тонким слухом.
- Должен вас предупредить, сэр, - твердо сказал Анисимов, - что я
согласно своему убеждению не ем мяса. Никогда.
- Что? - взревел Гарри, хватаясь за автомат.
- Я готов похвалить вашу стряпню, - раздельно продолжал Анисимов, - но
лишь в том случае, если блюда не будут содержать мясного.
Гарри-горилла вскочил и выпустил автоматную очередь над головой
Анисимова. За ним жалобно зазвенел разбитый плафон.
Николай Алексеевич не шевельнулся.
- Насколько я понимаю, меня, как и этих джентльменов, доставили сюда не
для того, чтобы упражняться в стрельбе по живым мишеням в комнате, где пули
портят богатую отделку.
- Дьявол вам в проклятую вашу глотку! Это хорошо, что вы напомнили мне
про обшивку, не то я размозжил бы вам вашу проклятую голову.
С этими словами Гарри с автоматом наперевес вышел из комнаты.
- Он пошел в магазин купить чего-нибудь овощного, - примирительно
заметил Джо. - Вы должны извинить его, мистер. Он плохо воспитан. Не знал
отца, как не знала его и мать, панельная шлюха. Он родился не по ее воле и
воспитывался не ею. Я говорю это вам, сэр, потому что видел, как вы слушали
мою музыку. Гарри не то что я. Он с детства среди них, - и он указал глазами
на автомат. - Его воспитала старуха Фоб, пока не умерла с перепоя. И он
всегда выполнял то, что ему поручали. Даже самые страшные задания вроде
взрыва банка, за что он, и получил свою кличку Гарри в память покойного
президента, устроившего хорошую встряску японским макакам. Если вы будете
вести здесь себя хорошо, то ничего с вами не случится. А вечером, если
хотите, я вам еще сыграю.
- Мне понравилась ваша музыка, Джо. Я готов забыть, где нахожусь.
- Где находитесь? - переспросил Джо и усмехнулся. - На "вилле-гроб".
Глава восьмая
УКРАСТЬ АТОМНУЮ БОМБУ
Генри Смит любил ездить по американским дорогам. Идеальное бетонное
покрытие, чуть шершавое, чтобы избежать скольжения шин, позволяло делать ход
машины покойным, располагающим к воспоминаниям и размышлениям.
По пути в Вашингтон Генри Смит решил завернуть в Балтимор, навестить
там мать, которую обожал, трогательно заботясь о ней, никогда не забывая
послать ей из своих далеких репортерских скитаний сувенир с теплой сыновней
запиской.
Представляя, как она встретит его, Генри Смит думал о себе, о детстве и
все еще не устроенной пока личной жизни.
Мать научила его еще мальчишкой гордиться отцом, национальным героем
Америки, сложившим голову во Вьетнаме за великие идеалы свободы и
демократии. Позднее Генри узнал, что национальный герой погиб около вонючей
вьетнамской деревушки, сожженной по его приказу вместе со всем населением,
несомненно партизанским и враждебным. Вероятно, были там азиаты разного пола
и возраста, пусть даже старики и дети, но при тотальной войне, навязанной
американцам азиатами, считаться с такими вещами не приходилось. Потому Генри
не осуждал отца, а готов был взять с него пример. Он унаследовал от него
силу воли, ловкость и не слишком большую разборчивость в выборе средств и
действий. С раннего возраста он понял, что в мире каждый человек заброшен в
джунгли, где предоставлен самому себе. И свобода, полная и неограниченная,
дарованная ему свыше, касается именно свободы действий, поэтому Генри не
собирался остановиться перед сожжением какой-то там деревушки или
чего-нибудь покрупнее, если за этим станет дело.
Избрав после окончания колледжа, где помнили заслуги его отца,
журналистское поприще, он подумывал о большем.
Его бойкое перо привлекло к нему внимание не только газетных боссов, но
и некоторых спецслужб, не раз прибегавших к услугам журналистов, если они
"обещающие парни". Оказавшийся таким "обещающим парнем" Генри Смит охотно
брался за самые рискованные поручения.
Это приносило ему дополнительный доход, который казался недостаточным
для его аппетита. Поэтому, когда представилась возможность оказывать услуги,
кроме спецслужб, и еще кое-кому, кто, по всей видимости, был к ним близок,
Генри Смит проявил двойное усердие, получая теперь куда больше, чем прежде,
и подумывал уже о собственной газете, когда он будет посылать парней в
горячие места, которые пока посещал сам, будь то Африка, Иран или Ближний
Восток.
Вот почему он направлялся сейчас в Вашингтон, где в Капитолии его ждал
сам Броккенбергер, "Король лобби", не раз дававший ему важные поручения, тем
самым определяя его будущую судьбу.
С этими мыслями, отнюдь не собираясь поделиться ими со своей любимой
матерью, Генри Смит остановил новенький сверкающий кар на тенистой улице
балтиморского пригорода.
Почтенная дама жила в собственном коттедже. Не знала, куда посадить
сына, бегала по комнатам, хлопотала. Потом угощала домашней снедью и
поносила всех соседок, жаловалась на доктора и многочисленные свои болезни.
Генри жалел мать и уже ненавидел важного доктора, который только слал
счета, а не помогал.
Далеко впереди желтым пятнышком маячила попутная машина. Прямая
бетонная дорога серой лентой летела навстречу Генри Смиту, а перед его
мысленным взором все еще стояла провожавшая мать. Когда-то стройная,
властная красавица, а теперь скрюченная невыносимым спанделезом, желчная и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг