Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     Усть-Кара. Полярная станция на  берегу  зеркальной  реки,  в  самом  ее
устье.
     Мостки сделаны около заправочных  цистерн  с  горючим.  Летающая  лодка
"Каталина"  перед  ледовой  разведкой  залетает   заправиться.   У   мостков
пришвартовывалась.
     Очень мне хотелось на ней полетать, службу в авиачасти припомнить.
     Но... Начальник станции - тип пренеприятный, грубый. Встретил  не  так,
как полагается встречать людей, с которыми зимовать впереди. И  сострил  при
первых же словах: здесь, мол, не детдом, работать придется и за механика,  и
за метеоролога. Я ведь всегда намеки болезненно ощущаю.
     Потому на зимовке ни  с  кем  не  сошелся,  замкнутым,  нелюдимым  себя
показал.
     И уже овладела мной "мания самоутверждения",  как  я  теперь  оцениваю.
Хотелось во что бы то ни стало людям доказать, что не в росте дело.
     И я стал изобретать. Первой пробой, пожалуй, был тот фунтик с  толченым
перцем, который я вместо оружия в схватке с вражеским  часовым  применил.  И
начал я на полярной станции всякое придумывать. То от флюгера в  дом  привод
сделаю, чтобы, не выходя за порог, определить, откуда и  какой  ветер  дует,
то самописцы  непредусмотренные  на  приборы  устанавливаю.  И  недовольство
начальства вызвал. Скупердяй отчаянный попрекал  меня  каждой  железкой  или
проволочкой,  которые  я  для  устройств  своих  брал.  Я,  конечно,  тихий,
застенчивый, пока дело до  моих  выдумок  не  доходит,  а  тогда  становлюсь
резким, ядовитым. "Злобным карлом" меня начальник  обозвал  после  очередной
стычки. От обиды сразу после дежурства в тундру я ушел.
     И показалась тундра застывшим по волшебству  морем  с  рядами  округлых
холмов-волн. Покрыты  они  были  пушистыми  травами.  Удивительно,  с  какой
быстротой вырастают  они  здесь  в  короткое  арктическое  лето,  украшенные
душистыми  цветочками.  И  юркие  зверьки  размером  с  крысу   безбоязненно
шныряют - лемминги, пестренькие, симпатичные...
     И вдруг не поверил глазам. Деревца или кустика нигде не увидишь, а  тут
со  склона  холма-волны  заросли  кустарника  сползают.   Движутся,   а   не
колышутся.
     Но сообразил я, что никакой это не кустарник. За торчащие ветки  оленьи
рога принял.
     Стадо оленей сбегало  с  холма  и,  нырнув  в  ложбину,  взбиралось  на
следующий холм. И за ним скрылось.
     Олени малорослые и рога на бегу параллельно земле держат. Сами  скачут,
а рога будто плывут. Так животные энергию во время бега берегут: без  лишней
работы на поднятие рогов при каждом скачке.
     Из-за холма выехали  нарты,  запряженные  шестеркой  оленей  -  веером.
Оленевод правил длинным шестом - хореем.
     Увидел меня, остановился, с нарт сошел. И не такого я уж  малого  роста
рядом с ним оказался.
     Разговорились мы со старым Ваумом из рода  Пиеттамина  Неанга.  Душевно
пригласил к себе в чум, обещал познакомить с внучкой Марией.
     Быстроногая, яснолицая, узкоглазая и  сразу  за  душу  взяла,  едва  ее
увидел.
     Подружился я с этими людьми, как ни с кем прежде.
     Старику трофейный немецкий радиоприемник подарил, который  Гечка  Ревич
после первой операции против немцев мне отдал.
     Марию стал учить всему, что  сам  знал.  Даже  астрономии.  В  ту  пору
член-корреспондент Академии наук СССР  Гавриил  Андрианович  Тихон  наблюдал
вроде  бы  растения  на  Марсе,  создав  науку  астроботанику.  Этот   Марс,
красненькую звездочку, я показывал Марии на небосводе.
     До зимы мы с ней ликбез прошли. На лету все  схватывала,  ко  всему  на
свете жадная, любопытная. Я и рассказывал ей обо всем, даже о Древнем  Риме,
о восстании гладиаторов и вожде их Спартаке. Так  стал  я  одним  из  первых
учителей в тундре.
     Начальник полярной станции злился  из-за  моей  дружбы  с  оленеводами,
говорил, что я заразу на станцию занесу.
     Пролетело короткое арктическое лето,  кончился  полярный  день,  солнце
заходить за горизонт стало. Пошли оранжевые зори.
     Оленеводы собрались перегонять стада на юг, к северным отрогам Урала.
     Заболел старый Ваум, не мог ехать со всеми.  Вроде  воспаление  легких.
Так по радио врач с Диксона определил.
     Узнал дед, что доктор сказал, и решил здесь, в чуме, зимой помирать.
     Но Мария не захотела его бросить.
     Зимний чум сама, как выпал снег, сложила из снежных кирпичей.  Собак  и
немного оленей при себе оставила.
     Дельной показала себя девушкой, хотя и тихой. Во всем деда слушалась.
     Подозревал я, однако, что не только из-за деда она здесь осталась...
     Наши  с  ней  занятия  продолжались.  На  следующий  курс   "тундрового
университета"  вроде  перешла,  а  я  как  бы  до  "профессора"  дослужился.
Известно, что на безрыбье и рак - рыба, а без оленей и лемминг - еда!
     Осенние вьюги принесли и снег и стужу.
     Зимой наладился я на лыжах к деду с Марией в гости ходить.
     В тундре пурга разыгралась, носу не высунешь. А мне дома не сидится.
     Начальник злорадствует:
     - Вот ведь какой компанейский, скажите на милость!  А  мы  за  нелюдима
посчитали. Однако выходить в пургу запрещаю!
     - Старику заряженные аккумуляторы к  радиоприемнику  отнести  надо.  От
мира они отрезаны. Пурга мне нипочем.
     Начальник знал, что упрямства во мне вполне на великана  хватит,  а  не
то что на "Злого карла".
     И пошел я, упрямый и неразумный, искать в  снежной  тундре  чум  Марии.
Из-за летящего снега конца лыж не видно.
     Ну и заплутал. Ветер со всех сторон дует, а  откуда  дул,  не  поймешь.
Досадно так погибать. Начальник в Главсевморпуть  небось  радиограмму  даст:
"Механик станции  погиб  из-за  своей  недисциплинированности  и  упрямства,
нарушив прямой запрет выходить в пургу  из  дома".  А  главное  -  Марии  не
увижу, не позанимаюсь больше с ней.
     Но знал я со  слов  Ваума  и  Марии,  как  оленеводы  поступают,  когда
застает их пурга в  тундре.  И  закопался  я,  как  и  они,  в  сугроб  и  в
воображении своем стал снег сгребать,  целую  гору  снега  со  всей  тундры.
Мышцы напрягаю, чтобы пот на лбу выступил.
     Не знаю как, но приняла Мария сигнал от меня,  теперь  это  телепатемой
бы назвали. Сердцем приняла. Запрягла собак и помчалась мне навстречу.
      Собаки почуяли меня в сугробе. Нашли.
     Я  обессилел  совсем,  полтундры  снега  мысленно  перебросал,  и   все
согреться не могу.
     Она меня откопала и отогрела. Отогрела в своем чуме. Отпаивала  горячим
чаем и жиром, согревала теплом своего тела. В один спальный мешок  вместе  с
ней пришлось забраться.
     Стыдился, конечно, но сил не  было  сопротивляться.  И  признаться,  не
только сил, но и охоты противиться... А дед Ваум  что-то  там  колдовал  над
огнем, кашлял и бормотал заклинания. Мария  шепнула,  что  он  обряд  тундры
совершает, чтобы нам с ней теперь вместе жить.
     Вместе, вместе! Я тоже так решил. И она согласилась.
     На собачьей упряжке поехали мы с Марией к полярной  станции.  Начальник
встретил на крыльце хмуро. Узнал про наше решение и  про  спальный  мешок  и
велел расписаться  в  амбарной  книге,  где  учет  продуктам  вел  и  каждую
подстреленную куропатку  приходовал.  И  появилась  там  запись  о  женитьбе
Алексея Толстовцева на Марии Евсюгиной из рода Пиеттамина Неанга.
     - Жениться-то женились, скажите на милость! - усмехнулся он.  -  Только
жить вам здесь вместе не придется. У меня штат укомплектован и  продуктов  в
обрез.
     Бездушный был человек. Я ему говорил, что Мария оленей сюда приведет  и
он их в свою амбарную книгу заприходует, но он и слышать ничего не желал:
     - Олени, олени, скажите на милость! А муки для хлеба  у  нее  нет?  Вот
то-то!
     Но пришлось ему, как  радисту,  отправить  мою  радиограмму  начальнику
Управления полярных станций,  Герою  Советского  Союза  Эрнесту  Теодоровичу
Кренкелю.  Просил  я  перебросить  "как  бы   поскорее"   механика   Алексея
Толстовцева и его жену Марию  (поваром)  на  любую  полярную  зимовку,  куда
угодно, хоть на Марс. Так и написал: "Хоть на  Марс!"  Вспомнил,  как  Марии
про марсианские каналы и воображаемые на Марсе растения рассказывал.
     Кренкель был человек чуткий и  шутливый.  Мне  потом  привелось  с  ним
повстречаться. Получил мой начальник от  него  радиограмму,  что  отправляет
чету Толстовцевых на Марс зимовать, как только к берегам  архипелага  Франца
Иосифа корабли пробиться смогут".


                                Глава шестая
                               УЛИЦА ХИБАРОК

     Вскоре после посещения Алжира Николай Алексеевич  Анисимов,  о  котором
уже говорили как о "враге голода", побывал в Индии, еще  не  обретшей  тогда
независимость.  Его  поразили  официальные   данные   англичан   о   стране,
страдавшей под их владычеством. Так, в период с 1800 по 1825  год,  за  пять
голодных лет, в стране умерли от голода  миллион  человек!  Миллион  трупов!
Это надо было представить и содрогнуться. В следующую четверть века  за  два
неурожайных года умерли четыреста тысяч человек.  Если  разобраться,  то  за
каждый голодный год даже больше, чем  в  предыдущие  годы.  В  следующую  же
четверть  "золотого  века"  английского  колониализма  драгоценности  короны
королевы Виктории пополнились  легендарным  бриллиантом  "Кох-и-нур"  в  100
каратов, отнятым у последнего правителя покоренного  Пенджаба.  А  за  шесть
"голодовок" в это время погибли  пять  миллионов  человек!  В  последнюю  же
четверть   девятнадцатого   века   число   голодных   жертв   "благополучной
викторианской эпохи" возросло до баснословной цифры в 26 миллионов  человек,
что равно населению средней европейской страны.
     Еще хуже стало в Индии в двадцатом веке,  когда  бедственное  положение
голодающей страны бесстыдно использовалось колонизаторами.
     Не слишком многим отличалось положение населения в  соседней  с  Индией
стране-великане, в  Китае.  Так,  например,  в  1927  году,  по  официальным
данным, там голодали  девять  миллионов  человек,  в  1929  году  -  уже  37
миллионов, а в 1931 году - 70 миллионов человек.
     В  царской  России  голод  называли   "народной   болезнью".   Ежегодно
насчитывалось  "неблагополучных  губерний"  от  шести  до   шестидесяти.   И
положение в них было таким же, как в памятный  для  Коли  год  несчастья  на
Волге.
     Но  голод  не  только  сам  по  себе   уносил   миллионы   жизней.   Он
способствовал  появлению  опустошительных   эпидемий,   косивших   людей   с
подорванным здоровьем.
     Николай Алексеевич Анисимов, уже став  академиком,  убедился,  что  это
вовсе не беда недавнего прошлого. Почти половина  человечества  недоедает  в
наши дни. Дефицит белка составляет 20  миллионов  тонн!  Если  получать  его
только от  скота,  то  не  хватит  миллиарда  голов,  которых  просто  нечем
прокормить на земле.
     Никогда не забыть Анисимову голодающих в Латинской Америке.
     Местные  ученые  отговаривали  советского   академика   от,   посещения
"грязных кварталов", где жила  беднота.  Но  он  все-таки  пошел  туда,  где
ютились люди, не имевшие ни  заработка,  ни  даже  пособия  по  безработице.
(Были и такие!)
     Первым ощущением  академика  был  смрад,  шедший  отовсюду.  Босоногие,
углеглазые и чумазые ребятишки бежали по пыли за богатым  господином,  каким
представлялся им Анисимов, и тянули к нему худенькие ручонки.
     В пыли копошились пузатые дети с тонкими  шеями  и  непомерно  большими
качающимися головами. Анисимов знал, отчего они так выглядят.
     Он уже раздал всю мелочь, какая была в его карманах.
     Сквозь проем, заменявший отсутствующую дверь в сбитую из всякого  хлама
хижину, виднелось жалкое жилище голодающих бедняков. Страна не  страдала  от
засухи, леса  не  полыхали  пожарами,  на  растрескавшейся  земле  не  росла
щетина. Напротив, природа здесь была с виду  невообразимо  щедрой.  Но  люди
голодали. Они голодали потому, что не получали  непосредственно  от  природы
ее даров, а должны были покупать их у тех, кто ими владел. А покупать не  на
что, ибо никто не мог предоставить им работы.
     Один  из  несчастных,  изможденный,  унылый,  ко  всему   безразличный,
поникшим комком сидел у порога в свое убогое жилище и  пустыми  глазами  без
всякой надежды смотрел на Анисимова.
     Николай Алексеевич, с его  способностями  к  языкам,  умел  объясняться
по-испански. Он присел рядом с голодающим на фанерную  ступеньку  и  казался
по сравнению с ним седым великаном.
     - Добрый день, сеньор.
     - Добрый день, почтенный гранд, - отозвался голодающий.
     - Я хотел бы расспросить вас о вашей семье.
     - Чего ж расспрашивать? Вчера  схоронили  сынишку.  Да  завтра  родится
новый. Жена на последнем месяце ходит. Вот ртов столько же и останется.
     - Отчего же он умер?
     - Господь так пожелал. Остальных шестерых не прибрал, а  этого  взял  к
себе.
     - Может быть, ребенок недоедал?
     - Все недоедают, добрый сеньор. Нет таких у нас, которые не  недоедают.
Сытый человек - это  недобрый  человек.  Добрый  всегда  голодает.  Если  вы
добрый, я бы вам предложил перекусить, да не знаю, найдется ли у жены.
     - Вы работаете где-нибудь?
     - Редко. Очень редко когда работаю.
     Анисимов посмотрел на вздутые жилы на высохших руках.
     - Кем вы работаете?
     - Как придется, сеньор. Могу делать все, что угодно.
     - И вы все умеете?
     - Нет, почему же? Я ничего не умею. В этом моя беда. Если  бы  я  умел,
было бы легче, но и обиднее, сеньор. Обиднее не иметь  работы,  если  что-то
умеешь.
     - И вы не получаете пособия?
     - Я не член профсоюза. А если  бы  им  стал,  то,  спаси  святая  дева,
вылетел бы отсюда, вы уж мне поверьте. Никто не позволил бы мне жить в  этой
вонючей яме со своими отпрысками. А жить надо!..
     - Что же вы едите, сеньор?
     - Что придется, что придется. Часто - ничего.
     - А если вам предложить искусственную пищу?
     - Искусственную? А какая она? Если  лучше  коры  деревьев,  которую  мы
обгладываем, то можно и ее. Голод - лучшая реклама даже  для  любой  завали,
пусть и искусственной.
     - Но искусственная пища не уступает естественной.
     - Не  пробовал,  не  пробовал.  Но  попробовать  всегда  готов.  Вы  не
коммивояжер,  сеньор?  Может  быть,  у  вас   найдется   кое-что   из   этой
искусственной пищи? Только в долг. Идет?
     - Я не решался предложить вам. Но, если вы не против, то вот  несколько
коробочек. Бесплатно.
     - Консервы? - Пустые глаза собеседника загорелись.
     - Нет, не консервы, просто  лабораторная  упаковка  уже  приготовленной
пищи. Здесь вот баранина, здесь жареная картошка.  Вы  можете  разогреть  ее
прямо в банках.
     - Бесплатно? Так что же вы молчали, сеньор? Бог да воздаст вам за  вашу
доброту. Оказывается, и среди сытых есть добрые души. Но все  равно  мы  пир
устроим с вами вместе. Мария, - закричал он,  -  благодари  пресвятую  деву,
разводи огонь! Есть еда!
     Сидели за фанерным ящиком, заменявшим стол. Вкусно пахло,  аромат  плыл
по  всей  улице,  и  проходившие   удивленно   останавливались,   завистливо
заглядывая в дверной проем.
     Ребятишки тряслись от жадности, хватая свои куски.  Их  угольные  глаза
разгорелись. И грязные ручонки тянулись к  Марии,  раскладывавшей  яства  на
обрывки газет, заменявшие тарелки.
     Хозяин блаженно щурился, пережевывая ароматный кусок.
     - Уверяю вас, сеньор, - говорил академик Анисимов. - Это  не  баранина,
хотя на вкус и запах кажется такой. И вовсе не картошка.
     - Будет  вам  смеяться  над  бедными  людьми,  добрый  сеньор!  Или  вы
думаете, что мы забыли, как пахнет  баранина  и  жареная  картошка?  Клянусь
всеми святыми, года три назад мы ели их.
     Анисимов кивнул. Он посмотрел на  жену  хозяина  хибарки.  Она  ела,  и
слезы текли по ее ввалившимся щекам из потухших черных глаз.  Дети  чавкали,
повизгивая от восторга.
     Анисимов тяжело вздохнул.



Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг