В полярную полночь, в "ясный лунный день", когда в середине
антарктической зимы полная луна всходила в дневные часы, академик Николай
Алексеевич Анисимов женился на Аэлите.
На ледоколе отпраздновали это событие шумно. Гремело радио, лучи
прожекторов отплясывали в небе так же, как участники экспедиции на палубе.
Космонавт Федор Иванович запустил запасную ракету торможения, которую не
использовал в космосе. И она умчалась на огненном хвосте к звездам, на
время став одной из них.
Аэлита светилась счастьем. Ей трудно было представить себе, что этот
былинный богатырь с лицом мыслителя, сбривший себе бороду и помолодевший
лет на двадцать, - ее муж!..
Анисимов же, кроме юношеской радости, ощущал и безмерную благодарность
к той, которая дважды самоотверженно прилетала к нему, чтобы спасти его, и
теперь стала его женой. Анисимов был твердо убежден, что любовь возникает у
человека помимо воли и расчета, она зарождается как бы в подсознании, а
потому неуправляема и необъяснима. И должно быть, верно будет сказать, что
"любят не на шутку лишь без помощи рассудка". И он любил именно так.
Рассудок, вмешиваясь в его любовь, до сих пор сковывал и угнетал. И
только теперь, когда все "разумные оковы" были отброшены, Николай
Алексеевич ощутил в себе рядом с Аэлитой неизведанную внутреннюю свободу и
небывалый взлет всех своих способностей, какого не знал и в молодые годы. И
он был счастлив.
Оставаясь наедине, они с Аэлитой любили вспоминать все то, что
сблизило их.
- Ты помнишь мои стихи о памяти сердца? - как-то спросил Николай
Алексеевич.
- Из-за которых я плакала, когда ты ушел? - И она прочитала:
Грустный мир воспоминаний.
Все они, как в речке камни,
Зыбкой тенью в глубине
Лежат во мне,
На самом дне... -
и они кончались:
Но ты со мной, всегда со мной.
- Теперь ты всегда со мной.
- Да. Но тогда это было не обо мне.
- Тени исчезают в темноте, - задумчиво сказал Николай Алексеевич. И
через некоторое время добавил: - А ты знаешь, перед самым отъездом в
Антарктику мне привелось выступить в устном журнале перед ленинградцами, в
Доме культуры на Васильевском. Звал добровольцев в Город Надежды. Были еще
музыканты, поэты. И я услышал стихи, перекликавшиеся с моими...
- Что это за стихи?
- "Озеро памяти". Я помню несколько строк:
Вот озеро. Оно слилось из слез,
Из радостей, надежды, ликований.
Горячие ключи воспоминаний
В него текут из-под корней берез.
- Как хорошо! - прошептала Аэлита.
Как мягки, как расплывчаты края.
Где ямы, круговерти и обрывы?
Лишь лилии осенние красивы
Над медленным потоком бытия1.
- Лилии удивительно пахнут. Осень? Кто написал это?
- Одна поэтесса. Я познакомился с нею.
- Поэтесса? - Аэлита отодвинулась. - Я так и думала. Честное слово!
- Она подарила мне свою книжечку под названием "От мира сего". Я
прочитал и не удержался от каламбура:
В стихах, подаренных Людмилой,
В прелестной книжке "От мира сего"
Прекрасен мир, и люди милы,
Но сама она - не от мира сего.
- Очень мило, - поджала Аэлита губы.
Она представила себе, как ее Николай Алексеевич дарит эффектной
блондинке (почему-то она такой вообразила себе поэтессу) свой каламбур, а
та нежно целует его за это. И неожиданно для себя она всхлипнула.
Анисимов подскочил в кресле.
- Что ты, девочка моя! Да за этот каламбур я наверняка пал в ее
глазах!
Аэлита хотела и не могла справиться с собой. Да, она ревновала
Анисимова. Ревновала без какого-либо повода и без всякого здравого смысла,
ревновала к его прошлой жизни, ко всему, что было без нее.
Говорят, ревность рождена собственническим чувством. У Аэлиты это
чувство не имело ничего общего с какими-то правами на Николая Алексеевича.
Она просто казалась себе полным ничтожеством по сравнению с ним, а женское
начало в ней бунтовало, ревнуя. Кто она рядом с той же Тамарой Неидзе?
Какая она "героиня"?! Какая там "личность"?! "В науку въезжает на собачьей
упряжке", как сострил Геннадий Александрович Ревич, подписывая
подготовленную ею статью об опытах с Бемсом. Тамара - это творчество,
фантазия, воображение! И темперамент! Вот и сейчас, после всего
случившегося в Малом Гроте, она предложила делать Большой Грот
многосводчатым, с колоннами или столбами как в Грановитой палате
Московского Кремля. А теперь еще эта поэтесса "не от мира сего"! Аэлита же
поистине "от мира сего"! "Обыкновенная обыкновенность", - как сказал все
тот же Ревич, в очередной раз перенося защиту ее диссертации.
И все-таки Аэлита была счастлива с Николаем Алексеевичем и совсем не
ощущала возрастной преграды, которая так пугала Анисимова.
Однажды Аэлита сказала:
- А помнишь утро после нашей встречи в горах? Я нашла тебя и... свой
портрет, сделанный из снега.
- Еще бы! - рассмеялся Анисимов.
- У тебя это не просто "хобби"! Ты мог бы обогатить искусство.
- Если бы отдал этому жизнь. Мало одной жизни человеку. Вот ты и дала
мне новую.
- А ты сделаешь еще одну скульптуру? Новую.
- Здесь? - удивился Николай Алексеевич.
- Надо же отвлечься. Доктор Танага советовал.
- Опять из снега?
- Можно и изо льда, - рассмеялась Аэлита. - Даже лучше!
- Изо льда? - академик сразу стал серьезным.- Как ты сказала? Изо
льда?
И он стал совершать по предписанию врача обязательные прогулки к
ближнему, вмерзшему в лед бухты айсбергу. Там академик задерживался часа на
два, потом возвращался на ледокол - и закипало все вокруг. Развернулась
подготовка к началу главных работ по протаиванию Большого Грота.
Но только Аэлита знала, чем он занимается во время отдыха.
Однажды доктор Танага пригласил ее к себе в лазарет. Аэлита, несколько
удивленная, уселась на жесткий табурет перед белым столом, за которым сидел
врач. Зачем он позвал ее?
- Аэри-тян, извините. Я должен называть вас госпожа Анисимова?
- Пусть останется Аэри-тян, как там... в госпитале.
- Аэри-тян, извините. Я очень обеспокоен. На корабле ползут скверные
слухи. Бывший, бизнесмен Мигуэль Мурильо убеждает людей, что в результате
травмы головы у командора опухоль мозга и он теряет рассудок.
- Опухоль мозга? - испугалась Аэлита.
- У них нет рентгеновских снимков, как у меня, - усмехнулся Танага. -
Они судят только по тому, что видят. А наблюдают они, как почитаемый
ученый, забравшись на айсберг, при свете луны дает волю своей ненависти
против льда - бьет киркой по ледяной горе, словно хочет уничтожить ее.
Извините. Любопытный для медицины синдром.
- Как это гадко! - поморщилась Аэлита.
- Мне хотелось бы открыть вам, Аэри-тян, что сеньор Мурильо,
распространяющий сейчас эти слухи, навел меня на мысль, что взрывоопасными
могут быть не только смеси газов, но и сборища людей. Сеньор Мурильо
внушает мне подозрения.
- Как это низко! Я думала, что уж сюда-то идут лучшие люди.
- Люди есть люди, не гуманоиды, которых мы себе воображаем, наделяя
их, быть может неоправданно, замечательными чертами, редкими и на других
планетах. Сеньора Мурильо было бы ошибкой отнести к их числу. Кстати, он
был единственным человеком, находившимся в Храме Энергии перед взрывом
смеси водорода и кислорода, смешение которых там исключалось. И невольно
размышляешь над тем, почему вышел из строя радар "Титана"? Почему исчезли
запасные части вертолетов и они не могли взлететь, когда были особенно
нужны? Если бы вы не прилетели и космонавт не помог нам, не удалось бы
спасти пострадавших.
- Не говорите больше! Я холодею, честное слово!
- И вот теперь эти речи об опухоли мозга и безумии командора.
- Доктор! - решительно сказала Аэлита, уловив в интонации японца нечто
глубоко ее задевшее. - Вам надо самому посмотреть на "безумства" вашего,
пациента.
- Будет ли доволен командор, Аэри-тян?
- Мы пойдем вместе с Тамарой и Спартаком. Для всех важно!
Глава десятая
ПОДЛЕДНЫЙ ГРАД КИТЕЖ
В лунном свете снег казался старинным потемневшим серебром. Аэлита
вела всех по знакомой тропке, по которой провожала Николая Алексеевича и
ходила за ним.
Сейчас он не ждал ее. Мерно вскидывал и опускал кайло, стоя на вершине
айсберга. От каждого удара разлетались ледяные осколки. Некоторые на миг
вспыхивали в лунном свете. Аэлита подумала, что раньше загадывали желания:
при виде падающих звезд. Можно ли загадывать желания, когда разлетаются
искры, и даже такие?
Впереди взбиралась Аэлита, за ней Тамара. Замыкал шествие, страхуя
всех, Спартак.
Тамара увидела первая и крикнула:
- Да что это такое? Чур меня, чур!
Аэлита торжествующе рассмеялась.
- Что там, извините? - забеспокоился японец.
- Спартак, Спартак! Скорее влезай, посмотрись в зеркало, - звала
Тамара.
- Какое зеркало?- удивился Спартак, карабкаюсь по льду.
Анисимов только сейчас увидел подошедших и прекратил работу.
- Это же Антей! Подледный Антей! - продолжала Тамара. - Смотрите, он
держит на плечах ледяной свод. И сам он изо льда. А лицо знакомое. Не
правда ли, Спартак? Будто смотришься в зеркало. Видишь?
- Вижу. Статуя.
- Чья?
- Неужели на меня смахивает? Вот чудо! - смущенно пробормотал он.
- Чудо, - подтвердил Танага и, обратившись к Аэлите, добавил: -
Извините меня за мои сомнения.
Аэлита ликовала. Брат смотрел на свое изображение совсем так, как она
когда-то на снежную головку, сделанную Анисимовым близ Эльбруса. И она
гордилась своим Николаем Алексеевичем.
- Жаль, такую прелесть унесет летом в океан, - сокрушалась Тамара.
Анисимов спустился к своим нежданным гостям:
- Вот, подсказали мне, что лед отличный материал для ваятеля.
- Отличен не только материал, но и само изваяние, - заметила Тамара.
- Спасибо, - отозвался академик. - Но знаете ли вы, моя дорогая
зодчая, что, делая эту скульптуру, я думал о вас?
- Обо мне?
- Вы видели мысленно грот в виде исполинской Грановитой палаты со
столбами, поддерживающими своды. Так почему бы эти столбы не высечь сразу
изо льда в виде вот таких вот Антеев, как вы сказали?
- Памятники Спартаку? - воскликнула Тамара.
- Можно и не одному Спартаку, но и другим энтузиастам.
Все вместе они стали спускаться с айсберга. Статуя скрылась из виду.
Анисимов объяснял:
- Я высекал "атланта" изо льда и думал. И о своем спасителе,
удержавшем надо мной льдину, и о том, как постепенно возникают из ледяной
глыбы могучие плечи, наклоненная голова моего Антея появляется по мере
удаления ненужных кусков льда. И я вспомнил слова великого скульптора,
кажется, Родена.
- Любой шедевр скрыт в бесформенной глыбе. Надо лишь убрать все
лишнее, что скрывает его от наших взоров! - воскликнула Тамара.
- А ведь как точно! Убрать все лишнее - и ледяной Антей покажется из
айсберга.
Аэлита, идя рядом с Николаем Алексеевичем, взяла его за руку.
- А если вдуматься в эти слова? - продолжал Анисимов. - Если
поговорить сегодня об этом в нашей с Аэлитой каюте, вместе с Шульцем и
Алексеем Николаевичем?
Иесуке Танага шел в каюту командора и его жены в глубокой
задумчивости. Чем больше узнавал он своего старого пациента, русского
академика, тем более загадочной казалась ему его натура. Может ли так щедро
одарять природа человека? Причем не одними только способностями, талантами,
но и глубокой человечностью, заботой, чуткостью, проявляемыми Анисимовым в
отношениях с людьми, которых другой на его месте мог бы считать лишь
подчиненными, а для него они были прежде всего соратниками.
Вот и сейчас людей, усомнившихся в душевном здоровье академика (и
первым из таких был сам Танага, врач!), он собирал в своей каюте прежде
всего как соратников. Танага еще не знал, ради чего состоится
предполагаемая беседа, но интуитивно предвидел нечто значительное, что
должно сыграть важную роль во всей дальнейшей судьбе антарктической
строительной экспедиции ООН.
В каюте стало тесно.
- Я не такой уж любитель загадок, - начал академик, - и совсем не
случайно вспомнил слова великого ваятеля. Они применимы к нам. Мы уже
обсудили, что ледяные столбы, поддерживающие свод грота, можно высечь в
виде статуй изо льда, как и сам свод.
- Ну разумеется! - подхватила Тамара. - Построили же мы на куполе
ледника ледяные здания.
- Ледяные здания, - задумчиво повторил Анисимов. - Если внутри грота
его столбы будут ледяными скульптурами, то нашим инженерам нужно
позаботиться о сохранении их в твердом состоянии. Вальтер Шульц уже
предлагал для этого пронизать ледяной массив каналами для холодильного
раствора. Очевидно, так же надо поступить не только в отношении свода, но и
поддерживающих его столбов. А может быть, и не только столбов? Алексей
Николаевич Толстовцев хотел пробить в ледяной толще комфортабельные пещеры,
теплоизолируя их ледяные стены, чтобы лед не таял. Стоит сочетать, пожалуй,
и теплоизолирующие панели и сеть каналов с холодильным раствором.
- Все-таки хотите вернуться к туннелям ненавистных морлоков? -
запальчиво перебила Тамара.
- Отнюдь нет, - улыбнулся Анисимов. - В вашей исполинской Грановитой
палате свод над городом будет исчезать в вышине.
- Так где же размещать ледяные пещеры? В стенах палаты? Я не поняла.
Маленький инженер был сосредоточен. Он никак не мог угадать идеи
командора, к которой тот старательно подводил своих слушателей, чтобы они
сами назвали ее. И Толстовцев сердился на себя. Притупилась острота мысли?
Или надо быть таким счастливым, как Николай Алексеевич сейчас или он сам
когда-то на далеком острове, где не осталось топлива? Какое состояние
человека способствует тому, чтобы открылись "тайны неуловимой простоты
решения", вроде бочки, превращенной в грохочущую вертушку, давшей энергию
для спасения новорожденной Аэлиты?
Вальтер Шульц прикидывал на карманной электронной машине параметры
требуемой холодильной установки, но главной идеи Анисимова и он не уловил.
А идея была рядом, лежала на поверхности. И все же никто не увидел ее.
И слова академика ошеломили:
- Если признать лед неплохим строительным материалом, то зачем нам
каменные карьеры на дне грота?
- Как? Вы не хотите обнажать былую почву Антарктиды? - встревожилась
Тамара.
- Нет, почему же? Мы непременно доберемся до этой почвы, засеем ее
травами, вырастим на ней цветы и деревья. Ведь были же они в утонувшем
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг