Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
Согласия к Триумфальным воротам, к знакомому кафе.
     Маленький француз высоко в руке держал зонт, чтобы прикрыть  им  своего
высокого спутника.
     Молодые ученые уселись за столик под тентом кафе.
     Солнечный дождик прошел. И сразу нарядной стала толпа прохожих.
     - Не кажется ли вам, мой друг, что парижанки много  выигрывают  оттого,
что не закрывают чадрой и балахоном ни лиц, ни ног,  как  в  арабской  части
Алжира?
     - Или на вилле вашего кузена, - заметил Анисимов.
     Оба расхохотались.
     - Итак, мой друг, нашей общей пассией стала кандида. Ай,  ай,  ай!  Что
скажет Шампанья, ее исследующий?
     Подскочил гарсон с манерами апаша.
     - Вы сказали шампанское, мсье?
     - Я сказал Шампанья, мой друг. Это имя повторят ваши внуки.
     - Я не женат, мсье. Это удобнее и не мешает пить шампанское.
     - Вы подсказали верную мысль, - вмешался Анисимов. - Мы должны  поднять
бокал с искрящейся влагой за сделанное открытие, за съеденное не джинном,  а
кандидой шоссе!
     - Готов  поднять  хоть  два  бокала,  но  за  съеденные  людьми  дрожжи
кандиды!
     - Шампанское сейчас выстрелит, - заверил гарсон и исчез.
     - Кандида! Друг мой, мы с вами давно отвыкли от молока матери, и,  увы,
в этом одна  из  бед  человеческих.  Если  бы  мы  до  конца  дней  питались
веществом  такого  состава,  то  были  бы  все  Жаннами  д'Арк  и  Добрынями
Никитичами.
     - Вы имеете в виду аминокислоты?
     - Вот именно. И клянусь свободным  Алжиром,  по  данным  Шампанья,  нет
продукта,  более  приближающегося   по   содержанию   необходимых   человеку
аминокислот к молоку матери, чем дрожжи кандиды.
     - Великолепно! Первый бокал за кандиду!
     Шампанское пенилось в хрустале.
     - Будем  ли  мы  закусывать  чем-нибудь  "белковым"?  -   с   напускной
серьезностью спросил француз.
     - Я предпочел бы синтетическую пищу, - улыбнулся Анисимов.
     - Увы, я не поручусь за большинство парижан,  которые  пока  что  и  не
подозревают о  нашем  заговоре,  хотя  их  соотечественник  Бартло  произнес
пророческие слова об этой пище.
     - Как и Менделеев.
     - О-о! Менделеев! Что он сказал?
     Анисимов достал записную книжку.
     - "Как химик, я убежден в возможности получения питательных веществ  из
сочетания элементов, воздуха, воды и  земли,  помимо  обычной  культуры,  то
есть на особых фабриках и заводах... И первые заводы устроят для  этой  цели
в виде культуры низших  организмов,  подобных  дрожжевым,  пользуясь  водой,
воздухом, ископаемыми и солнечной теплотой".
     - Браво! Он предвидел кандиду! Ох,  как  правильно,  мой  друг!  Именно
ископаемыми - нефтью,  черт  возьми!  Хватит  ее  сжигать  подобно  пещерным
людям, нашедшим греющую огнем черную воду. Для нас же это основа  еды  наших
потомков! Теперь  очередь  за  Бертло.  У  меня  тоже  записаны  его  слова.
Наполняйте бокалы. Не беда, если чуть кружится голова.  Она  закружится  еще
больше от перспектив! Хотите заглянуть в двухтысячный год, каким он  виделся
химику девятнадцатого века?  Внимайте:  "Тогда  не  будет  ни  пастухов,  ни
хлебопашцев, продукты питания  будут  создаваться  химией.  В  основном  эта
проблема уже решена". - Саломак щелкнул пальцами. - Это он тогда говорил,  а
что сказать нам теперь?
     - Что нам предстоит решить вопрос  не  только  как  делать,  но  и  как
сделать... для всех.
     - Браво! И это куда  труднее.  Читаю:  "Когда  будет  получена  дешевая
энергия..." - Честное слово, он  же  имел  в  виду  наше  время!  -  "станет
возможным осуществить синтез продуктов питания из углерода  (полученного  из
углекислоты),  из  водорода  (добытого  из  воды),  из  азота  и  кислорода,
извлеченных из атмосферы".
     - Правильно! Хлеб из  воздуха.  О  нем  говорил  Тимирязев.  Он  мечтал
воссоздать в технике природный фотосинтез растений.
     - Прекрасная  мысль.  Ее  развил  и  наш   Бертло   -   "власть   химии
безгранична"!
     - За химию! - поднял бокал Анисимов.
     Профессор Саломак встал и, словно обращаясь ко  всем  сидящим  в  кафе,
громко прочитал:
     - "Производство искусственных продуктов питания не  будет  зависеть  ни
от дождей..."
     - Дождик кончился, - заметила хитренькая с виду девушка, закрывая  свой
подсыхавший на полу зонтик.
     - "...ни от засухи..." - продолжал Саломак.
     Анисимов сжал лежавшие на столе кулаки.
     - "...ни от мороза. Наконец, все это не будет содержать  болезнетворных
микробов - первопричины эпидемий и врага человеческой жизни".
     - Фи! - сказала девушка с сиреневыми волосами. Она сидела  с  бородатым
художником в блузе и посасывала через соломинку кока-колу.
     - Заводы вместо полей - это гадость, - изрек художник.
     Саломак потряс в воздухе записной книжкой и, словно отвечая  художнику,
продолжал читать все громче:
     - "Не думайте, что в этой всемирной державе могущества  химии  исчезнут
искусство, красота, очарование  человеческой  жизни".  -  Саломак  картинным
жестом наполнил рвущейся вверх пеной бокалы художника и его  дамы.  -  "Если
землю  перестанут   использовать   для   выращивания   продуктов   сельского
хозяйства, она вновь покроется..." Слышите?  Вновь  покроется!  "...травами,
лесами, цветами, превратится в обширный сад, орошаемый подземными водами,  в
котором люди будут жить в  изобилии  и  испытают  все  радости  легендарного
"золотого века"! - И Саломак залпом осушил бокал.
     Художник и его девушка аплодировали.  К  ним  присоединились  и  другие
посетители кафе на Елисейских полях.
     Профессор Саломак раскланивался как на эстраде.
     Шампанское все-таки ударило в голову. Два прогрессивных ученых  шли  по
Парижу, поддерживая друг друга.
     - К черту, друг мой, к черту! - рассуждал Саломак.  -  Надо  оставаться
логичным до конца. Что такое мясо? Это куски  расчлененных  трупов.  Хозяйки
большие мастера по анатомии, им бы в моргах работать! Прекрасно  знают,  что
откуда  вырезано.  Клянусь,  патологоанатомам  стоит  поучиться  у  них.  Но
трупы!.. Фи!.. Как еще дик человек! Я становлюсь  убежденным  вегетарианцем.
Что наши предки? У  них,  как  и  у  всего  живого  в  природе,  жизнь  была
построена на убийстве. Но я отныне никого не ем!
     - Держитесь за меня, коллега, ноги у вас что-то совсем  не  туда  идут.
Не станем спорить о моральной высоте ваших  взглядов.  Могу  лишь  напомнить
вам, что Гитлер  был  вегетарианцем.  Он  никого  не  ел,  но  всю  свою,  с
позволения сказать, философию и всю свою преступную деятельность  строил  на
убийстве миллионов. Я согласен, что мясо, вернее, содержащийся в нем  белок,
вырабатываемый живыми машинами - скотом, рыбами, птицами, - отнюдь не  самый
выгодный питательный продукт!  Коэффициент  полезного  действия  этих  живых
машин крайне низок. Всего десять процентов.
     - Вы рассуждаете как техник. И это хорошо. Вообще  все  хорошо.  Только
не надо убивать для того, чтобы есть. Но есть надо. Клянусь  мадонной,  есть
надо. И пить тоже желательно. Только выпили мы с вами  чуточку  больше,  чем
допускалось.
     - Пустое. Я еще чувствую себя столбом, врытым в землю.
     - Прелестно! Вы столб! А я? Я - котел для  варки  мяса.  Не  хочу  быть
котлом. Мясо отменяю. Я тоже врос в землю,  как  столб.  И  вас  тоже  прошу
стать вегетарианцем. Иначе вы мне не друг.
     - Но  нас  объединяет  не   род   пищи,   а   стремление   сделать   ее
искусственной. Я тоже не прочь отказаться от мяса.
     - Отказаться так отказаться! Давайте никого не убивать.  Мне  уже  жаль
бактерий.
     - Как? Вы против использования одноклеточных организмов?  Против  того,
чтобы питаться кандидой?
     - Против! Против! Грибки, они живые, они хорошенькие. У них  тоже  есть
дети.
     - Вы шутник, профессор.  Нашу  научную  деятельность  как  раз  и  надо
направить на использование белка кандиды или подобных ей  организмов.  Выход
белка у них не 10 процентов, а 90!
     - А если получать питательные вещества из воздуха, никого не убивая?
     - Не спорю с Менделеевым, но он же указывал, что сперва людям  выгоднее
иметь дело с биомассой. Кстати, сколько тонн дрожжей  получает  Шампанья  из
одной тонны кандиды в сутки?
     - Он увеличивал в сутки вес биомассы в тысячу раз.
     - Вот видите. Теперь слушайте и не спотыкайтесь. Я подсчитал, за  какое
время удваивается биомасса дрожжей и обычного мяса.
     - И за какое же время, коллега?
     - Дрожжи - за неполный час, а скот - за полторы тысячи  часов.  Разница
в две тысячи раз! Вот в чем выгода. И вот почему нужно отказаться от  скота,
а не потому только, что "я никого не ем".
     - Не троньте моих идеалов. Я охотно  терплю,  что  вы  большевик.  И  я
хочу, чтобы вы оставались моим другом. Я никого не ем - и все тут!
     - А одноклеточные организмы тоже нельзя есть?
     - Допустим, нельзя...
     - А они нас могут есть?
     - Меня? То есть как? Что я, скот, что ли?
     - Нет. Я хочу спросить, отказываетесь ли вы  убивать  бактерии  чумы  и
холеры?
     - Зачем такие крайности? Это самозащита.  Но  спорим  мы  зря,  клянусь
Пастером, зря! Вот вы уедете  к  своим  белым  медведям,  которые  рыщут  по
московским улицам в поисках развесистой клюквы, а я  стану  скучать  о  вас,
дорогой мой Добрыня Никитич.
     И два профессора обнялись на парижской улице при свете первых  вечерних
фонарей.


                                Глава третья
                                ВРАГ ГОЛОДА

     К шестидесятилетнему юбилею академика Николая Алексеевича  Анисимова  в
одном из  журналов  был  помещен  очерк  о  нем,  написанный  его  ближайшей
сотрудницей Ниной Ивановной Окуневой.
     "Видный французский ученый, член  Парижской  академии  наук,  профессор
Мишель Саломак однажды сказал Николаю Алексеевичу Анисимову, что  иконописцы
в старину вполне  могли  бы  писать  лики  святых  с  его  предков,  русских
богатырей.
     Думаю, что профессор Саломак не ошибался.
     Дед Анисим, приходившийся Николаю Алексеевичу  прадедом,  тянул  бечеву
на волжских берегах. И когда  рявкал  бурлак-исполин  на  одном  берегу,  на
другом отдавалось. Был он ладен с виду,  кудряв,  оборван,  загульно  пил  и
ошалело лез в драку по всякому поводу. С годами присмирел, а когда пошли  по
Волге пароходы и не нужна стала бурлацкая голытьба, подался в  грузчики,  да
надорвался - занесся однажды в споре и взялся один тащить  господский  рояль
в двадцать пять пудов. Сходни под ним гнулись, но он все-таки донес  его  до
палубы, только слег после того и уже не годился в богатыри.
     Сыновья, все семеро Анисимовы по отцу, бечевой уже не кормились,  осели
в деревне. Правда, землицы только на старшего хватило, остальные  разбрелись
батрачить.
     Федору  досталась  заросшая  бурьяном  отцовская  полоска,  которую  он
принялся ковырять деревянной  сохой.  Старость  деда  на  печку  загнала,  а
полоску передал он сыну Алешке.
     Дед Анисим давно помер, дед  Федор  с  печи  не  слезал,  а  Алексея  в
германскую войну в солдаты забрили. Три дня гуляли с гармоникой  и  песнями.
Проводили мужика, и легла полоска тяжкой ношей на бабьи да детские плечи.
     Вернулся Алексей  уже  после  революции.  Принес  солдатскую  шинель  и
винтовку.
     Шестилетний Коля знал, где она у отца запрятана, и  мечтал  хоть  разок
пальнут из нее. Но не до  ребячьих  проказ  теперь  стало.  Отец  был  мужик
справный и взялся налаживать запущенное за  германскую  войну  хозяйство.  И
помогать ему должны были и старшие сыновья, и дочь, и Колька  тоже,  хоть  и
пятый, младшенький.
     К 1919 году дело на лад пошло, да со  старшим  сыном  Степаном  отец  в
Красную Армию ушел.  Вернулся  он  оттуда  один  и  на  одной  ноге.  Но  за
хозяйство взялся крепко, как "о всех четырех ногах". Благо лошаденка  у  них
завелась. Как инвалиду гражданской  войны  и  за  сына  погибшего  Советская
власть им выделила. Колька гарцевал без седла на коне, когда бороновал  свою
полоску.
     Но случился в двадцатом году недород. Едва  на  семена  собрали  зерна.
Отец запрятал мешки и винтовкой семейству грозил, ежели кто осмелится к  ним
прикоснуться.
     Так и зимовали впроголодь, отощали все. Весной  стали  травы  собирать,
не дай бог хлеб еще не уродится.
     И не уродился. Да еще как не уродился!
     Жуткое выдалось то лето. Жара стояла на дворе,  как  в  печи.  И  гарью
несло. Леса горели. Пересохли. В воздухе сухим  туманом  висела  мгла.  Муть
вокруг, словно через закопченное стекло глядишь на белый свет.
     Речушку в овраге сперва куры могли переходить. Потом ни воды  в  ручье,
ни кур не осталось. И дно высохло.
     Отец приказал колодец углублять. Оба братишки по очереди спускались,  а
Колька с сестренкой вверху ведра принимали. Да только  песок  поднятый  чуть
влажным оказался, а воды - ни капли. Ушла вода - и не подкопаешься.
     Пришлось Кольке на буланой их кляче воду с Волги  за  пятнадцать  верст
возить. А мальчонке - радость, мужиком себя понимал.
     И за все лето ни одного дождя.
     Выросла в поле не пшеница, а так - щетина одна. Почти  и  без  колосьев
вовсе. И так по всей Волге, говорят. Советская власть, конечно, помогла  бы,
да сама чуть жива была после гражданской войны да  разрухи.  И  с  Врангелем
только-только рассчитались в Крыму, царское отребье в море спихнули.
     Хорошо  помнил  Коля  отца,  ковылявшего  на  деревяшке,   вынужденного
наклонять голову, когда в избу входил. Глаза у него, как у всех  Анисимовых,
незлые, голубые, словно Волга в ясный день,  только  очень  уж  пристальные.
Смотрел пристально и делал все пристально. И ел тоже пристально. Не  приведи
бог, крошки хлебные на пол смахнуть. С размаху бил, как дед Анисим в  драке.
И в шапке есть не дозволял, хоть бы и в поле. Коли ешь,  обнажай  голову.  И
даже  если  пьешь.  В  знак  величайшего  благолепия  и   благодарности   за
еду-питье, человеку дарованное.
     Но не даровали ныне ни господь, ни мать-земля ни еды, ни литья...
     Наступил голод.
     Ох, как помнил его  Коля  Анисимов!  Мать  в  ногах  у  отца  валялась,
высохшая, жалкая, уже без слез умоляя отдать  семейству  запрятанные  мешки.
Да не соглашался отец,  словно  не  одна  нога  у  него,  а  весь  он  будто
деревянный. На весну семена берег.
     А собирали эти мешки, горько сказать как. Не  косили,  не  жали,  а  по
колоску обирали зернышки в мешочки. И не  дай  бог  за  щеку  хоть  зернышко
положить, сжевать, культей своей отец зашибить мог. Ощипывали  колоски,  как
птички небесные. Так по всей полоске и прошлись по растрескавшейся  земле  с
жесткой щетиною. Да и собрали всего два неполных мешка. Их и запрятал  отец.
Только Колька один и знал куда, да помалкивал. Отца  боялся.  Крут  он  был,
как дед Анисим в молодечестве.
     Зря валялась у отца в ногах  мать,  так  ничего  и  не  выпросила.  Ели
лебеду, будто белену. Одурманенные ходили, шатались, падали.
     Сбрую лошадиную съели, похлебку из нее сколько  дён  варили.  На  весну
веревочную уздечку плести  зачали.  Коня  отец  тоже  на  весну  берег,  все
боялся, как бы соседи его не прирезали,  потому  в  ближних  дворах  мужики,
бабы и детишки уже помирать стали.
     Болтали про иные деревни невесть что, уши ссыхались. Будто  и  не  люди
там голодают, а звери окаянные. Да и у зверей, поди,  такого  не  случается.
Врут все. Не может такого у людей быть!
     Покойников все больше становилось. На санках их по первому  снегу  мимо
анисимовской избы провозили.
     Что делать! Господь дождя не дал. Зря попы с  хоругвями  ходили,  горло
драли, крестными ходами дождя у неба вымаливали.  Ничего  не  вымолили.  Вот
теперь панихиды и служат сразу по многим покойникам, которых и в церковь  не
вносят. Поп с церковных  ступеней  кадит  на  уставленную  санками  сельскую
площадь.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг