и велел переплести "Капитал" Маркса в дорогой переплет.
- Прочитали?
- Прочитал. Конечно, кое-что устарело, но много интересного. Это надо
знать.
- Кому?
- Не только вам, мистер коммунист, но и грамотному капиталисту. Что
касается меня, то я усовершенствовал Маркса.
- Вот как? - усмехнулся Майкл. - Об этом вы и хотели поговорить с
марксистом?
- И об этом тоже. Курите сигару. Это моя страсть. Помню, я доказывал
русским гостям, что если я, купец, покупаю и продаю и у меня нет рабочих, у
которых я отнимаю, как я потом узнал, "прибавочную стоимость", то я никого
не эксплуатирую, ни из кого не выжимаю пот и кровь, как говорил Ленин. Но
не в этом дело. Я усовершенствовал Маркса, выведя основной закон, движущий
и регулирующий все жизненные явления человеческого общества. Это "закон
выгоды".
- Закон выгоды?
- Вот именно. И этот закон действителен и для того сложного,
смешанного мира, в котором мы живем. Если бы отдельные его части, Майк, не
были так разделены, то мы бы могли назвать наш мир "Капиталистической
коммуной"! Каково? Неплохо?
- Два слова, взаимно исключающие одно другое.
- Это, если не учитывать "закона выгоды". Выгода, если тонко
разобраться, вовсе не требует исключения капитализмом коммунизма и коммуной
капитализма. В том-то и дело, что они прекрасно могут существовать рядом к
всеобщей выгоде!
- Здесь, пожалуй, я с вами соглашусь.
- Подождите, подружитесь со мной - и вы станете неомарксистом,
"коммунистом частной выгоды"!
- Стоп, мистер Игнэс, стоп! Не искушайте меня, - замахал руками
сенатор.
- Но в сторону шутки, - продолжал миллионер. - Я перехожу прямо к
делу. Мой "закон выгоды" властно повелевает капиталистическому миру идти на
сближение с коммунистическим, создавая единую мировую экономическую
систему, называйте ее капиталистической коммуной или как хотите еще, не
важно.
Майкл Никсон внутренне забавлялся неграмотным и наивным
философствованием самонадеянного капиталиста. Однако что-то было в словах
Игнэса, заставлявшее Майка остаться и продолжать беседу.
- Мы разговариваем без масок, славный мой Майк. Перед вами я не стану
прихорашиваться. Словом, мистер сенатор, я, как вы читали в газетах,
недавно вернулся из Москвы. Я был бы плохим бизнесменом, имея дело с
Россией, если бы у меня не была там поставлена экономическая информация.
Нет, нет, не шпионаж! Боже меня сохрани! Я родился в этой стране. Только
экономическая, конечно, платная информация. Бизнесмен всегда за все платит.
И вот мой наблюдатель, он, как и я, католик, я его зову просто Лев Янович,
наряду с обычными сведениями сообщил мне о воскрешении очень любопытной
идеи какого-то русского инженера построить плавающий туннель между
Советским 'Союзом и Америкой. Мне это очень кстати. Тут начинается мой
бизнес к вам, сенатор. Я не хочу предлагать вам союз, но не прочь иметь с
вами общность действий.
- В чем общность действий?
- Закон выгоды повелевает освежить, реконструировать мир, слишком
долго внутренне враждовавший. В самом деле, подумайте, сенатор. Сколько
времени можно гнать металл в пушки и бомбы, анки и каски? Нужно или воевать
или выбрасывать всю эту дорогую рухлядь. Но воевать!.. Мой бог! Вы меня
извините, я - жизнелюб. Я боюсь за этот камин и за эти картины... И за
вашего покорного слугу, у которого еще все зубы целы. Сейчас не те времена,
когда можно было читать известия с фронтов. Фронт грядущей войны будет
повсюду: и в Москве, и в Дайтоне, и в Вашингтоне... А я, здешний житель, я
не хочу быть на фронте! Как же быть? Закрывать заводы? Выбрасывать на улицу
безработных, чтобы они занялись на досуге революцией? Вот вы - сенатор. Что
придумает ваш Сенат?
- Он так же разнороден, как и мир, мистер Игнэс.
- Вы правы. Но он будет более слитен, если все поймут "закон выгоды".
Вместо пушек и бомб можно производить тысячи вещей и продавать их... на ту
сторону. Вот в этом выгода! И не будет у нас безработных, и не будем мы
дрожать от страха, что разоримся или распадемся на атомы, что в конечном
итоге почти одно и то же.
- Что вы предлагаете, мистер философ?
- Предлагаю реконструировать мир, сблизить все страны, заинтересовать
их друг в друге. Вот почему нам важен русский проект моста через Северный
полюс. Нам нужны такие проекты - еще и еще! И на первых порах нужно
организовать у нас в Америке Всемирную выставку реконструкции и сближения
всех частей мира. Что? Неплохо, мистер коммунист?
- Пожалуй, об этом стоит подумать. Коммунисты всегда предлагали
сосуществовать.
- Не просто сосуществовать, а жить одной экономической жизнью.
- Экономически соревнуясь.
- Верно! Соревнование - это взаимное стремление к выгоде. Нужно
организовать Всемирную выставку реконструкции мира. И для этого нужны будут
дружественные этой идее голоса разных лагерей. И тут голос Рыжего Майка
будет очень ценен. Черт возьми, я забыл про коктейль трех чертей!
- Мне нравится ваша идея, мистер Игнэс. Я согласен на общность
действий.
-- О! Я говорил вам о "законе выгоды". Он всеобъемлющ!
Миссис Игнэс внесла приготовленный коктейль. Миллионер и
сенатор-коммунист выпили за успех задуманного дела, крякнули и поморщились.
Коктейль был очень крепок.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ О'Кими
Черный лоснящийся на солнце автомобиль повернул с моста Эдогава на
Кудан-сити. Вскоре он мчался уже вдоль канала. Молодая женщина с
любопытством озиралась вокруг.
Столько лет! Столько лет! Как много перемен... и в то же время как
много осталось прежнего. Вон рикша вынырнул из-под самого автомобиля. Рикша
на велосипеде... Когда-то она не обратила бы на него внимания, а теперь все
японское бросается в глаза. А вот и императорский дворец, сейчас надо
свернуть налево. Как сжимается сердце! Все незнакомые лица. Много мужчин в
европейском платье. У женщин модные прически, но все же большинство в
кимоно.
Центральный почтамт! Теперь уже совсем близко. Здесь она бегала
девочкой... Однажды вон туда, на середину улицы, закатился ее мячик. Его
принес полицейский. Она благодарила полицейского и сделала по-европейски
книксен.
А потом возненавидела его. Возненавидела за то, что он так грубо
схватил маленькую, хрупкую женщину, которая шла впереди всех с флагом.
Автомобиль повернул направо и въехал в ворота сада. Через несколько
секунд он остановился у подъезда богатого особняка.
Девушка легко выскочила из машины. Европейское платье делало ее
особенно миниатюрной и изящной. При виде ее стоявшая на крыльце женщина
подняла вверх руки. Девушка хотела броситься к ней, но женщина скрылась в
доме.
Взбежав на ступеньки, девушка остановилась. Рука, прижатая к груди,
чувствовала удары сердца. Она не ошиблась - вот знакомые шаги. Он, всегда
такой занятый, ждал ее.
Может быть, он стоял у окна в своем кабинете, чтобы видеть улицу.
В дверях показался пожилой человек. Закинутая голова с коротко
остриженными волосами и гордая осанка совсем не вязались с его маленьким
ростом. Девушка вскрикнула и бросилась ему на шею.
- Кими-тян! Моя маленькая Кими-тян... Как долго я ждал тебя!
Отец обнял ее и, взяв за тоненькие плечи, повел в дом.
Девушка оглядела знакомую с детства комнату европейской половины дома
и вдруг увидела ползущую к ней по полу женщину.
- Фуса-тян! Встань скорей! - девушка бросилась вперед и подняла
женщину. - Фусатян, милая! Ты приветствуешь меня, как гостямужчину.
Отец снова взял девушку за плечи и повел ее во внутренние комнаты. Они
прошли по роскошным, убранным в европейском стиле залам и гостиным.
Японскими здесь были только картины, но и те лишь современных художников.
Это сразу бросалось в глаза. Нигде не видно было священной горы Фудзи-сан:
художники теперь избегали этой традиционнонародной темы как штампа.
Кими-тян всплеснула руками.
- Дома! Ой, дома! - она присела, как Делала это маленькой девочкой. -
Дома! Ой, совсем дома!
И она принялась целовать знакомые предметы, гладила рукой лакированное
дерево ширмы, прижималась щекой к старой, склеенной статуэтке.
Отец стоял, скрестив руки на животе, а его аккуратно подстриженные усы
вздрагивали.
Незаметно он провел по ним пальцем.
Потом Кими-тян встала, подошла к отцу и припала к его плечу.
- А мама... мама... - тихо всхлипнула она.
Отец привлек дочь к груди и стал быстробыстро гладить ее гладкие,
нежно пахнущие волосы.
Наконец Кими-тян выпрямилась.
- Ну, вот... а я плачу, - сказала она слабым голосом, стараясь
улыбнуться.
Они пошли дальше. На полу теперь были циновки. Отец отодвинул ширму,
отчего комната стала вдвое больше, и сел на пол.
- Окажи благодеяние, садись, моя маленькая Кими-тян. Или, может быть,
ты сначала хочешь надеть кимоно, чтобы почувствовать себя совсем на родине?
- Ах, нет! Я дома, дома... Я тоже попробую сесть, только я разучилась.
Это смешно, не правда ли? Так совсем не сидят в Париже, а костюмы там носят
такие же, как на тебе. Как постарела Фуса-тян! Она ведь, правда, хорошая?
Ты стал знаменитым доктором? Сколько теперь ты принимаешь больных? А как
перестроили дом напротив! Его не узнать. Кто теперь в нем живет? Почему
никто не лаял, когда я въезжала? Неужели Тоби-сан умер?
- Конечно. Собаки не живут так долго. Ведь сколько прошло лет. Все
волнует тебя. Как высоко вздымается твоя грудь! Так дыши глубже розовым
воздухом страны Ямато. Я вижу, что ты не забыла здесь ничего и никого.
- Никого, никого!
И вдруг Кими-тян опустила свои миндалевидные глаза, стала теребить
соломинку, торчавшую из циновки.
Отец улыбнулся.
- Я знал, знал. Мы все ждали и встречали тебя. Он лишь не посмел
стеснять нас в первые минуты встречи.
Японец хлопнул в ладоши. Отодвинулась еще одна фусума, и за ней
показалась женщина с черным лоснящимся валиком волос на голове.
- Передай господину Муцикава, что госпожа О'Кими ждет его...
- Муци-тян, - тихо прошептала девушка.
Отец поднялся навстречу молодому японцу в широком керимоне и роговых
очках, появившемуся из-за отодвинутой ширмы.
О'Кими порывисто вскочила. Она не смела поднять глаза.
Муцикава еще издали склонил голову, произнося слова приветствия.
О'Кими протянула ему свою крохотную руку. Он сжал ее обеими руками.
- Усуда-сан мог бы выгнать меня. Я жду вас со вчерашнего вечера, -
сказал он.
- Вчера вечером? - девушка подняла глаза. - Тогда я еще не села в
поезд... А почему вы носите очки?
- Японцы, японцы... - заметил улыбающийся У суда. - Они слишком часто
бывают близорукими.
- О, так, Усуда-сударь, - почтительно отозвался молодой человек. - О,
Кими-тян... Мне можно вас так называть? Извините, я так понимаю вас,
понимаю, как вы стремились из чужих, далеких краев на родину, чтобы
остаться здесь навсегда.
- О, не совсем, не совсем так, - сказал Усуда. - Конечно, я не хочу,
чтобы моя маленькая Кими-тян рассталась с родиной, но еще больше не хочу,
чтобы она расставалась теперь со мной.
- Позвольте спросить вас, Усуда-си. Разве вы предполагаете уехать
отсюда?
- О, не пугайся, мой мальчик! Выставка в Нью-Йорке откроется только
через несколько месяцев. Однако я пройду в сад. Я велел вынести туда стол,
чтобы наша Кими-тян могла дышать запахом вишен.
- Да, да, вишни, вишни, - тихо повторила девушка.
Усуда вышел, украдкой взглянув на смущенных молодых людей.
Они стояли друг против друга и неловко молчали.
- Вы совсем стали европейкой, - робко начал Муцикава.
- Правда говорят, что вы храбрый? Вы - летчик?
Муцикава кивнул.
- Но это совсем не храбрость; это профессия, извините.
- Вы всегда были храбрым. Вы дразнили даже полицейских. Помните, как
вы забросили мой мяч на середину улицы, прямо к ногам полицейского?
- Я тогда убежал, не помня себя от страха.
Молодые люди оживились. Они стали вспоминать свое детство.
Когда Кими-тян не смотрела на Муцикаву, она чувствовала себя свободно;
но стоило ей лишь бросить взгляд на эту незнакомую ей фигуру взрослого
японца с постоянно опущенной, как бы в полупоклоне головой, и она не могла
побороть в себе неприятного чувства стеснения.
Разговор быстро иссяк вместе с воспоминаниями.
Почему же так долго не идет отец? Ей хотелось побыть сейчас с ним.
- Вы хотите посмотреть последние парижские журналы? Там много
интересного о ньюйоркской выставке реконструкции мира. Подождите, я сейчас
принесу.
Когда она снова вошла в комнату, Усуда уже вернулся и вполголоса
разговаривал с почтительно склонившим перед ним голову Муцикавой.
- Вот, - протянула Кими-тян журнал. - Отец, тебе, наверное, тоже
интересно, что мы с тобой увидим в Нью-Йорке. Дом-куб, который будет стоять
и качаться на одном ребре. В нем, говорят, будет установлен огромный
волчок.
Усуда подошел к дочери и посмотрел через ее плечо.
- Сколько в ней жизни! Не правда ли, Муци-тян?
- О да, Усуда-си!
- А вот еще! Смотрите. Это русские покажут в своем павильоне. Это даже
интереснее, чем дом-куб. Вы видели, Муци-тян?
- Ах, мост через Северный полюс? - протянул Усуда. - Многие газеты
пишут об этом проекте.
Муцикава нахмурился.
- Я так думаю,- сказал он.- Американцы, конечно, ухватятся за эту
возможность сближения с Европой.
О'Кими быстро взглянула на молодого японца.
- Это сооружение имеет большое значение, мой мальчик, - сказал Усуда.
- Меня лично оно интересовало бы прежде всего с коммерческой стороны. И,
честное слово, я вложил бы в него деньги.
- Что касается меня, Усуда-си, извините, но я не стал бы тратить свои
средства на усиление Америки.
- Ах, не надо,- поморщилась Кими-тян.Я принесла вам журналы, но я хочу
в сад, в наш маленький садик. Он кажется мне больше Булонского леса.
Пойдемте. Можно, папа?
Девушка побежала вперед. Усуда следил за ней. Она легко спрыгнула с
крыльца. Ее пестрое платье мелькнуло на узенькой аллейке, ведущей к
крохотному прудику.
Муцикава внимательно смотрел себе под ноги.
ГЛАВА ПЯТАЯ
РЕКОНСТРУКЦИЯ МИРА
Утром свежего майского дня мистер Медж, высокий, полный, дышащий
здоровьем джентльмен, вошел в столовую раньше дочери. Он слышал, как она
еще плескалась в ванной.
Пройдя в крошечную гостиную, мистер Медж прежде всего открыл окно и
всей грудью вдохнул бодрящий воздух. Лицо его, открытое и жизнерадостное,
выражало довольство собой и всем окружающим.
Фальшиво насвистывая модную ковбойскую песенку, мистер Медж включил
утреннюю передачу. Отбивая носком такт веселого фокстрота, он стал
перебирать на столике газеты, словно раздумывая, с какой ему начать.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг