году. Теперь он был знатным господином, требующим к себе уважения. Ну а уж
когда после восшествия на престол короля Якова Первого труппа "Комедианты
лорда-камергера" была преобразована в "Комедиантов короля в качестве
лакеев Его Величества", распиравшая Шекспира тщеславная гордость
перевалила все мыслимые границы. Порою он казался мне похожим на огромный
мыльный пузырь, готовый лопнуть в любую секунду. И пузырь этот надул я.
Кажется, в начале лета 1595 года Уильям как бы между прочим упомянул в
разговоре со мной, что собирается написать продолжение комедии "Бесплодные
усилия любви", которая в прошлом году была с успехом показана
"Комедиантами лорда-камергера". И называться она будет "Вознагражденные
усилия любви". Мы в тот момент рассматривали новинки в книжной лавке Джона
Харрсона "Белая борзая", что возле кладбища Святого Петра. Шекспир завел
меня туда, чтобы похвалиться новеньким изданием поэмы "Изнасилование
Лукреции", напечатанной все тем же Ричардом Филдом. Издание и в самом деле
было роскошным. Обложка книги формата "ин-кварто" имела красивую фактуру,
была украшена якорем и девизом "Anchora Spei", которые Филд унаследовал от
Томаса Вотрольера, одного из лучших печатников Лондона, женившись на его
вдове. Когда до меня дошел смысл слов, пронанесенных Шекспиром, я едва не
выронил книгу из рук.
- Что? - переспросил я.
Должно быть, взгляд у меня был весьма выразительный, потому что Шекспир
как следует задумался, прежде чем ответить.
- А в чем, собственно, дело? - недоумевающе пожал он плечами. - Пьеса
"Бесплодные усилия любви" пользуется успехом у зрителей. Так почему бы не
сделать продолжение?
Он еще спрашивал "почему"! Да потому, что такой пьесы не было ни в одном
из его собраний сочинений!
- Послушайте, Уильям, - я по-дружески положил руку ему на локоть. -
По-моему, это не слишком удачная мысль.
- Почему? - недовольно сдвинул брови Шекспир.
- Комедия - легковесный жанр. Я думаю, нам, - я особо подчеркнул слово
"нам", - стоило бы заняться чем-нибудь более серьезным.
- Например?
- Например, продолжить исторические хроники. Точнее, даже не продолжить, а
написать пьесу, которая предваряла бы историю Генриха Шестого.
- "Король Джон"! - радостно воскликнул Шекспир.
Поистине, он буквально на лету ловил мои мысли!
- Именно, "Король Джон", - подтвердил я его догадку.
Шекспир провел ладонью по своей короткой бородке.
- Над этим стоит подумать, - изрек он глубокомысленно.
Вид у него при этом был такой, словно он сегодня же вечером собирался
взять в руку перо и набросать подробный план пьесы, которая, между прочим,
уже лежала у меня дома на столе, переписанная набело. Подобное двуличие не
могло не вызывать у меня неприятия.
И все же я относился к нему с любовью. Как-никак Шекспир был моим
подопечным, и меня беспокоила его судьба. И, должно быть, как у всякого
родителя, наблюдающего за успехами и неудачами своего чада, чувства,
которые я испытывал к Шекспиру, были весьма неоднозначными. Временами я
ненавидел его за присущую ему тщеславную гордость, алчность и высокомерие.
В эти моменты мне хотелось как следует хлопнуть по столу очередной
рукописью, которую я ему принес, чтобы напомнить, кто был подлинным
творцом его успеха. Но, когда мы расставались, я уже через несколько дней
начинал думать о новой встрече, о том, что скажу Уильяму, с какой стороны
от него сяду, как будет обращено ко мне его лицо...
Это было похоже на вялотекущую шизофрению. Я одновременно любил и
ненавидел этого человека. И я никак не мог понять его отношение ко мне.
Но подлинный кошмар начался для меня с приближением 1616 года.
Глава 24
Должно быть, ужасно знать точную дату своей кончины. Каждый день смотреть
на календарь, на котором все меньше дней остается до числа, отмеченного
красным карандашом, это все равно что наблюдать за тем, как медленно
вытекает кровь из перерезанной на запястье вены. Не знаю, найдется ли хотя
бы один человек, находящийся в здравом уме, который мог бы при этом думать
о чем-то ином, кроме того, что он находится у черты, переступив которую
никто еще не возвращался назад. Но, поверьте мне, еще мучительнее знать
точную дату смерти близкого тебе человека и не иметь при этом возможности
что-либо изменить.
За те двадцать шесть лет, на протяжении которых проходили наши встречи с
Шекспиром, я действительно привязался к нему. Хотя и не могу понять,
почему. Мне были видны все недостатки Уильяма, о которых не знают
ревностные почитатели его творчества. Да к тому же и виделись мы не
слишком часто. Со временем наши встречи стали более продолжительными, чем
в начале знакомства, но все равно, если сложить все те часы, что мы
провели вместе, то в сумме не наберется и двух недель.
Быть может, причина привязанности, которую я испытывал к Шекспиру как к
человеку, а вовсе не как к гению, заключалась в том, что за годы нашего
общения у меня практически не осталось друзей в моем времени. Мир
средневековой Англии, мир Шекспира сделался для меня куда более реальным,
чем тот мир, которому я принадлежал по праву рождения. Все мои мысли были
рядом с Шекспиром. Я жил лишь ожиданием назначенного дня нашей очередной
встречи. Люди, которых я видел вокруг, казались мне бесплотными
призраками. Я общался с ними лишь в силу необходимости и никому из них не
мог рассказать о том, что со мной происходит, не рискуя прослыть в лучшем
случае чудаком.
Единственным человеком, который, как мне казалось, понимал меня, был
Марин. Мне даже не нужно было ничего ему объяснять, он как будто
чувствовал мое состояние. Я думаю, причина подобного отношения заключалась
в том, что Марину и самому нередко приходилось бывать в прошлом, и, в
отличие от остальных, он мог понять, чем притягивает прошлое современного
человека.
Кстати, с Мариным я виделся даже реже, чем с Шекспиром. Случалось, что он
исчезал куда-то на несколько лет. Но в этом случае непременно объявлялся
кто-либо из его помощников. Посылки с бумагой, чернилами и перьями
доставлялись мне без задержки. А когда наступал момент отправиться в
прошлое, кто-то неизменно оказывался рядом со мной. Чаще всего это был тот
молчаливый светловолосый юноша, который принес мне первую посылку от
Марина. За истекшие годы он превратился во взрослого мужчину.
А вот над Мариным годы были не властны. После двадцати шести лет нашего
знакомства он оставался все таким же моложавым и подтянутым, как в тот
день, когда я впервые увидел его в баре "Время от времени". Движения его,
как прежде, были неторопливы, а взгляд - внимателен и остр.
В самом начале 1616 года по календарю Шекспира Марин неожиданно пришел ко
мне домой, и у нас с ним состоялся серьезный разговор. Речь, естественно,
шла о близящемся дне смерти Уильяма.
Марин сказал, что превосходно понимает мое нынешнее состояние. Ему и
самому не раз приходилось оказываться в подобной ситуации, когда кажется,
что именно от тебя зависят жизнь и смерть человека.
- Мне потребовалось время для того, чтобы понять, что это только иллюзия,
- Марин как будто с сожалением развел руками. Но одновременно этот его
жест напоминал движение фокусника, который хочет показать, что в рукавах у
него ничего не спрятано. - Мы не властны над судьбами людей из прошлого.
Временная спираль существует помимо нашей воли, и все, что должно
случиться в том или ином времени, включая и наше, непременно произойдет.
То, что нам известно чужое прошлое, накладывает на нас особую
ответственность. Пытаясь изменить прошлое, мы лишь приносим страдания тем,
ради кого это делаем. Помните об этом, Вальдемар.
- Последний раз я видел Шекспира в июле 1614-го, - сказал я. - Он передал
мне рукопись пьесы "Два знатных родича". И, как мне показалось, его ничуть
не обеспокоило то, что я не принес ему очередную пьесу. Он был вполне
доволен собой и жизнью. Рассказывал, что прикупил дополнительный пай во
вновь отстроенном после пожара "Глобусе". Что последняя его пьеса имеет
успех у зрителей и приносит хороший доход... Очень переживал по поводу
начавшейся в Олд Стратфорде кампании по огораживанию пахотных земель,
которые собираются переводить в выгонные. Боялся, что понесет на этом
серьезные убытки...
Я умолк, так и не сказав самого главного.
Но Марину это и не требовалось.
- Вы хотите сказать, что Шекспир вовсе не выглядел старой развалиной, -
тихо произнес он. - Он не жаловался на здоровье и не думал о том, что жить
ему осталось меньше двух лет. Верно?
- Шекспир скончался от лихорадки, возникшей после веселой пирушки с Беном
Джонсоном, - сказал я. - Если отговорить Уильяма идти на нее...
- Тогда 23 апреля 1616 года он свалится с лестницы и свернет себе шею, -
намеренно жестко перебил меня Марин. - Или просто ляжет спать и не
проснется.
Поднявшись на ноги, Марин обошел кресло, в котором я сидел, и, положив
руки на спинку, склонился над моим плечом.
- Уильям Шекспир умер 23 апреля 1616 года, Вальдемар, - произнес он
полушепотом. - Это произошло почти шесть веков тому назад. Кем вы себя
считаете? Господом богом, способным изменить то, что однажды уже случилось?
Он положил руку мне на плечо, требуя ответа.
- Нет, - едва слышно произнес я.
- Как я уже сказал, попытавшись спасти Шекспира, вы не добьетесь
желаемого. Однако при этом вы внесете элемент хаоса в исторический
процесс. И к чему это может привести, вам не скажет лучший аналитик
Департамента контроля за временем. - Марин слега хлопнул меня по плечу,
после чего убрал руку. - Я надеюсь, мы поняли друг друга.
- Я могу в последний раз увидеться с Шекспиром?
Я почувствовал, как Марин у меня за спиной сделал шаг назад.
- Конечно, - произнес он уже своим обычным голосом. - Почему же нет?
Глава 25
Последний раз я видел Уильяма 20 апреля, за три дня до его смерти. Мы не
договаривались о встрече, но я знал, что он сейчас находится в своем
родном городе.
Стратфорд - городок небольшой, и найти в нем нужного тебе человека не
составляет труда. Пройдя по Чепел-стрит до того места, где она
пересекалась с Уолкер-стрит, я вышел к углу дома, в котором обитало
семейство Шекспира. Напротив, в тени вяза, был кем-то оставлен трехногий
табурет, на который я и присел.
День был солнечный и теплый. Над головой у меня, прячась в молодой листве,
щебетал дрозд. Где-то вдалеке громко кричали дети, не поделившие что-то
между собой.
По улице мимо меня прошла старушка в аккуратном темно-коричневом платье и
белом чепце. Увидев незнакомца, она приветливо улыбнулась и наклонила
голову. Я привстал с табурета и поклонился в ответ.
Все вокруг был тихо и мирно, словно в кино, перед тем как должен произойти
взрыв.
Не могу сказать точно, сколько я просидел на табурете под окнами дома
Шекспира, - я не следил за временем. Мне казалось, что я пребываю в некой
иной реальности, где не существует понятия времени, где миг, который я
зафиксировал взглядом, будет тянуться вечность.
Я понял, что это не так, только когда дверь в доме, напротив которого я
сидел, отворилась и по невысокой каменной лестнице быстро сбежал хорошо
знакомый мне человек.
- Почему вы не заходите? - приветливо махнув мне рукой, крикнул Шекспир. -
Я случайно увидел вас в окно!
Я поднялся с табурета и натужно улыбнулся.
Шекспир подошел ко мне.
- Давненько вас не было видно, - Уильям улыбался, и мне показалось, он был
искренне рад меня видеть. - Надеюсь, с вами все в порядке?
- Да, - с трудом выдавил из себя я.
Шекспиру было пятьдесят три года. По меркам его времени, это был уже
весьма солидный возраст. Но Уильям вовсе не выглядел больным или
измученным жизнью. Смерть, которая должна была забрать его спустя три дня,
казалась величайшей несправедливостью.
- Не хотите пройти в дом? - предложил, указав рукой на все еще открытую
дверь, Шекспир.
- Нет, - отрицательно качнул головой я. - Я только хотел передать вам...
Быстро сунув руку за полу кафтана, я достал небольшой конверт и протянул
его Уильяму.
- Что-то на этот раз очень маленький, - весело улыбнулся Шекспир.
- Вы должны обещать мне, что распечатаете его только 23 апреля, - сказал
я. - Не раньше. Шекспир удивленно вскинул брови.
- Разве я не должен поступить с ним так же, как со всеми предыдущими
вашими посланиями?
Вопрос поставил меня в тупик.
- Вы сами поймете, что делать с тем, что находится в конверте, - ответил я
после томительной паузы. - Или кто-то другой. Но вы должны обещать...
- Да-да, - перебил меня Шекспир, - Я обещаю, что не стану вскрывать
конверт до 23-го.
Небрежно сложив конверт пополам, он сунул его в карман.
- Вы уверены, что не хотите зайти? - еще раз спросил он у меня.
- Нет, - вновь отказался я. - К сожалению, мне уже пора.
Я наклонил голову, собираясь попрощаться.
- Подождите минуту, - остановил меня Шекспир. - У меня тоже есть кое-что
для вас.
Он сходил в дом и вернулся с пакетом, похожим на те, в каких мы обычно
обменивались рукописями.
- Что это? - удивился я.
- Мы ведь договаривались, что я стану отдавать вам свои рукописи, - сказал
Шекспир, вручая мне пакет.
Я непонимающе смотрел на него. Рукопись последней пьесы "Два знатных
родича" Уильям вручил мне во время нашей прошлой встречи. То, что я держал
в руках, не могло быть пьесой.
- Это - пьеса? - с недоумением спросил я.
Шекспир похлопал меня по плечу и, ничего не сказав, пошел в дом.
Глава 26
- И что же находилось в пакете, который вручил вам Шекспир? - спросил
инспектор Шелуденко, когда понял, что сидевший в кресле напротив него
посетитель закончил свой рассказ.
- Рукопись "Карденио", которую я передал вам, - ответил Хвостов. - Пьесы,
которую я не переписывал для Уильяма. Я попросту не мог этого сделать, -
словно извиняясь за допущенную оплошность, Хвостов развел руками. - Потому
что, как вы сами уже сказали, не существует ни одной сохранившейся копии
"Карденио". И это черновик, выполненный рукой Шекспира, с правкой и
различными вариантами отдельных фрагментов.
- Почему вы не передали рукопись "Карденио" Марину?
- Я решил, что имею право оставить ее себе, поскольку дальнейшего
финансирования нашей работы в прошлом не требовалось. Кроме того, я больше
не виделся с Мариным. Последний раз мое пребывание в прошлом контролировал
один из его помощников, который и забрал темпоральный модулятор и костюм.
На сверток, находившийся у меня в руках, когда я вернулся, он не обратил
внимания. Видимо, у него не было никаких инструкций от Марина на этот счет.
Инспектор провел ладонью по подбородку и бросил взгляд на часы. Изложение
всей истории заняло у Хвостова четыре с половиной часа.
- Кофе будете? - спросил Шелуденко у гостя.
- Не откажусь, - ответил тот.
Развернувшись, инспектор открыл створку шкафа у себя за спиной и включил
спрятанную в нем кофеварку. Грубо нарушая запрет на пользование бытовыми
электроприборами в служебных помещениях, Шелуденко сам варил кофе, дабы не
потреблять отвратительную бурду, которую предлагал находившийся в холле
автомат.
- Сахар? Сливки? - спросил он, не оборачиваясь.
- Черный и без сахара, - ответил Хвостов.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг