на подобные мелкие неудобства никто здесь, похоже, не обращал внимания.
В остальном же таверна была очень даже милой. А за цветастыми шторками на
окнах, которые, судя по их состоянию, посетители нередко использовали в
качестве салфеток и носовых платков, и горшками с цветами, выставленными
на подоконниках, безошибочно угадывалась заботливая женская рука.
Посетителями таверны были по большей части люди из только зарождающегося
среднего класса: мелкие ремесленники, имеющие собственные мастерские, да
удачливые торговцы, получающие стабильный доход от перепродажи зерна, кожи
и шерсти. Выглядели они, быть может, и не вполне респектабельно, но зато
держались с достоинством. Ни один из них уже не сел бы за стол рядом с
оборванцем, покупающим на последний пенни стакан прокисшего пива. Среди
такой публики вполне могли оказаться и актеры.
Оловянная посуда, в которой нам подали еду, была почти чистой, - края ее
только едва заметно поблескивали от жира. Поскольку пришло уже время
обеда, Алекс заказал мясную похлебку и зайца, зажаренного на вертеле. Суп
мне понравился, хотя мне показалось, что в нем не хватает специй. А
пропахшее дымом из очага заячье мясо, которое нужно было самому отрезать
широким ножом от выложенной на большое круглое блюдо подрумяненной тушки,
оказалось настолько вкусным, что я один съел не меньше половины. Угрызения
совести по этому поводу меня не мучили, поскольку господин Ручинкин, как и
прежде, почти ничего не ел, налегая на пиво. Мы же с Алексом запили
плотный обед кисловатым сидром, который приятно пузырился во рту, слегка
пощипывая язык.
Я сидел за столом спиной к входу. По правую руку от меня что-то невнятно
бубнил господин Ручинкин. Напротив, возле стены, сидел наш гид Алекс.
Обратив внимание на то, что Алекс начал время от времени посматривать мне
за спину, я тоже непроизвольно стал оглядываться. Но ни в обеденном зале,
ни возле входа в таверну не происходило, на мой взгляд, ровным счетом
ничего интересного.
Алекс заметил мое недоумение, но ничего не сказал, только загадочно
улыбнулся.
Наконец я не выдержал и спросил, что так его заинтересовало.
Алекс наклонился ко мне через стол и полушепотом произнес только одно
слово:
- Шекспир.
Я едва не вскочил с табурета. Но, вспомнив наставления гида, - не
привлекать к себе внимание местных жителей, - взял в руку полупустой
стакан сидра, пригубил его и, не спеша обернувшись, окинул обеденный зал
ленивым взглядом, так, словно хотел удостовериться в том, что человек, с
которым у меня была назначена встреча, до сих пор не объявился.
Я намеренно не стал спрашивать у гида, за каким столиком сидит Шекспир, -
мне хотелось самому узнать его.
В настоящее время, после многочисленных визитов в прошлое, как
представителей Департамента контроля за временем, так и частных лиц,
имеется множество фотопортретов Шекспира. События же, о которых идет речь,
напомню вам, происходили в 1589 году. Как известно, ни одного достоверного
портрета Шекспира не сохранилось. Бюст на могиле поэта в церкви Святой
Троицы в Стратфорде-на-Эйвоне, скорее всего, порождение фантазии
скульптора, которому он был заказан. Даже если один из известных мне
портретов Шекспира и являлся подлинным, то узнать изображенного на нем
человека в возрасте, когда ему только-только исполнилось двадцать пять,
было не так-то просто.
Но по крайней мере я мог сразу же отсеять тех посетителей таверны, кому
было явно за тридцать. В результате остались четверо кандидатов. Двоих из
них я убрал, поскольку давно уже приметил их. Они пришли вместе и сидели
на углу длинного стола, беседуя о чем-то настолько оживленно, что порою
казалось, в дело вот-вот пойдут кулаки. Двое других молодых людей, на
которых я обратил внимание, сидели в разных концах обеденного зала. Один
из них был одет в несколько старомодный зеленый кафтан с широким
четырехугольным вырезом и заложенным в него нагрудником, далеко не новым,
хотя и старательно выстиранным. У незнакомца было узкое лицо с резко
очерченными скулами, небольшая бородка и аккуратные усики. Черные волосы
коротко подстрижены и расчесаны на прямой пробор. Взгляд его темно-карих
глаз был внимателен и строг. Особое внимание я обратил на то, что
незнакомец осторожно наблюдал за присутствующими в обеденном зале людьми,
стараясь при этом, чтобы его интерес оставался незамеченным. Казалось, он
изучал костюмы людей, их манеру держаться и разговаривать. Другой
кандидат, по возрасту вполне подходящий на роль Шекспира, сидел
вполоборота ко мне. Держа в руке большой стакан пива, он задумчиво глядел
в окно. На нем был новенький лиловый камзол, расшитый на плечах красными
галунами. Однако на левом рукаве зияла прореха, - кусочек ткани был вырван
гвоздем или каким-то другим острым предметом, за который зацепился рукав.
Вдобавок к этому камзол был измят так, словно в нем спали, и расстегнут
почти до пояса. Под камзолом у незнакомца была рубаха с широким воротом,
которую он носил, не снимая, должно быть, не меньше месяца. Длинные и не
очень чистые темно-русые волосы были зачесаны назад, но настолько
небрежно, что упавшие прямые пряди скрывали лицо незнакомца, обращенное ко
мне в профиль. Я мог видеть только небольшую бородку, обрамлявшую
подбородок молодого человека, подстриженную весьма небрежно. Казалось, он
оставил ее не потому, что считал это красивым, а лишь поскольку ему было
лень бриться. Алекс угадал мою игру.
- На кого ставите, Вальдемар? - поинтересовался он.
- Пожалуй, на молодого человека в зеленом кафтане, - ответил я, почти
уверенный в том, что не ошибся.
Однако, когда Алекс спросил:
- Почему именно он? - мне показалось, что в голосе его прозвучало
недоумение.
Прежде чем ответить, я еще раз внимательно посмотрел на выбранного мною
кандидата в гении.
- У него очень внимательный взгляд, - сказал я. - Мне кажется, он
подмечает буквально все, что происходит в таверне.
- И не только подмечает, но еще и подслушивает, о чем говорят посетители,
- усмехнулся Алекс. - Увы, Вальдемар, ваш выбор оказался ошибочным.
Человек, которого вы приняли за Шекспира, на самом деле является
осведомителем королевского Тайного совета. Писатели и комедианты во все
времена причислялись к категории неблагонадежных. Ну а поскольку актеры в
этой таверне бывают нередко, то и служители Тайного совета сюда
захаживают, чтобы послушать, о чем они, подвыпив, говорят между собой.
- Значит, Шекспир... - я посмотрел на человека в лиловом камзоле,
сидевшего у окна.
- Да, это он, - кивнул Алекс. Должно быть, выражение моего лица в этот
момент о многом сказало гиду, поскольку он спросил: - Вы разочарованы?
- Нет, - медленно покачал головой я. - Но я представлял себе Шекспира
несколько иначе.
В этот момент Шекспир со стуком поставил стакан на стол и, привалившись
спиной к стене, обратился лицом к залу. У него были небольшие, широко
расставленные глаза, смотревшие на мир из-под низких надбровных дуг не то
с тоской, не то с осуждением.
- Я полагал, что первое время в Лондоне Шекспир жил довольно бедно, -
заметил я.
- Верно, - кивнул Алекс. - Он всего около года как принят в труппу
"Комедианты Пембрука" и, говорят, актерским мастерством не блещет. А до
этого он зарабатывал на жизнь тем, что занимался лошадьми благородных
господ, пришедших на представление в театр. И в этом деле он достиг
превосходных результатов. Его проворство и сноровка были замечены, и
вскоре у него появилось столько работы, что он не мог справляться с ней
один. Компанию молодых людей, которых он набрал себе в помощники, актеры,
работавшие в "Театре", называли "парнями Шекспира". Забавно, правда?
Я и прежде слышал эту историю, и она вовсе не казалась мне забавной. Но я
не стал спорить с гидом. Я только заметил:
- Не кажется ли вам странным, что человек, занимавшийся лошадьми, вдруг
стал великим драматургом?
- Почему же вдруг? - удивленно вскинул брови Алекс. - Все, кто хорошо
знает Шекспира, говорят, что он отличается поразительной
работоспособностью и невероятной усидчивостью. Я сам нередко вижу его в
этой таверне, и ни разу он не приходил сюда без книги или без бумаги и
чернил. Пока другие просто о чем-то судачат, он читает или делает записи.
Признаюсь, я не встречал в Лондоне XVI века человека, который читал бы
больше, чем Шекспир.
Я осторожно повернул голову, чтобы еще раз незаметно взглянуть на Шекспира.
Молодой русоволосый парень, как и прежде, сидел за длинным столом, на
противоположном конце которого разместилась шумная компания из пяти
человек. Отодвинув тарелку и стакан в сторону, Шекспир поставил на стол
небольшую склянку с чернилами и выложил стопку бумаги. Лицо его вновь было
обращено ко мне в профиль, и я хорошо видел, как, растянув губы, он
покусывал зубами кончик короткого вороньего пера. Похоже было, что Шекспир
не слышал шума, царящего в обеденном зале, настолько он был поглощен
обдумыванием строки, которую пока еще не решался запечатлеть на бумаге.
Мне до зуда в коленях захотелось встать, подойти к Шекспиру сзади и
заглянуть через плечо, чтобы узнать, над какой пьесой он сейчас работает.
Я склонялся к мысли, что это должен быть "Генрих Шестой", которого в 1590
году поставили "Комедианты Пембрука". Но сделать это было нельзя. Я даже
не стал беспокоить Алекса, заранее зная, каков будет его ответ, если я
спрошу, нельзя ли мне подойти и просто поздороваться с Шекспиром,
представившись почитателем его актерского мастерства. Нас неоднократно
предупреждали, что контакты с местным населением должны быть сведены к
минимуму. А уж если этим представителем был не кто-то, а сам Уильям
Шекспир, то не могло быть и речи о том, чтобы перекинуться с ним хотя бы
парой ничего не значащих словечек.
- Ваше любопытство удовлетворено? - спросил у меня Алекс.
- О, да! - абсолютно искренне ответил я. - Даже если бы, кроме этого
трактира, мы не увидели больше ничего, я бы и тогда сказал, что экскурсия
в прошлое полностью оправдала мои ожидания.
- Вы в самом деле совершили это путешествие только ради того, чтобы
увидеть Шекспира? - в вопросе гида мне послышалось легкое недоверие.
Должно быть, подобных мне чудаков ему прежде встречать не доводилось.
Алекс смотрел на меня и ждал ответа. А что я мог ему сказать? То, что я
оказался здесь по чистой случайности, только потому, что моя знакомая не
нашла ничего лучшего, как подарить мне на день рождения поездку в гости к
Шекспиру? То, что я боялся этой встречи и одновременно понимал, что не
смогу ее избежать? Или, быть может, то, что Шекспир всегда служил мне
примером того, что подлинный мастер должен выстраивать свою жизнь как
театральное представление, тщательно выписывая мизансцены, но при этом
умело оставляя в тени то, что не следует выставлять напоказ, что
совершенно необязательно знать ни обывателям, коллекционирующим сплетни и
анекдоты из жизни знаменитостей, ни исследователям, для которых любопытный
факт, позволяющий по-новому интерпретировать то или иное событие, зачастую
представляет куда более значительную ценность, нежели то, что
действительно за ним стоит?
Определенно, я в тот момент не хотел говорить ни о чем таком, что
требовало серьезного обсуждения и тщательного, взвешенного анализа.
Поэтому в ответ на вопрос Алекса я только неопределенно пожал плечами и, в
свою очередь, спросил:
- Мы могли бы сделать несколько снимков? На инструктаже нас предупредили,
что мы можем воспользоваться услугами гида, попросив его сфотографировать
нас в том или ином интерьере прошлого.
Алекс машинально коснулся кончиками пальцев небольшой бронзовой брошки,
приколотой к левому борту его кафтана, в которую был встроен миниатюрный
цифровой фотоаппарат.
- Если вы выйдете на улицу, а потом снова войдете, я смогу снять вас рядом
с Шекспиром, когда вы будете проходить мимо него, - предложил он.
- Нет, - я слегка поморщился и сделал отрицательный жест рукой. - Я хотел
бы получить фотографию самого Шекспира.
- Как угодно, - не стал спорить гид. - Будьте добры, сдвиньтесь чуть левее.
Я выполнил просьбу, и Алекс, наведя фотоаппарат на сидевшего у окна
Шекспира, сделал несколько снимков.
Взглянув на Шекспира, я заметил, что он сидит все в той же позе, - чуть
наклонив голову и зажав кончик пера зубами. Похоже было, что с того
момента, когда я впервые на него взглянул, Шекспир не написал ни строчки.
- Вы остались довольны обедом? - спросил меня Алекс. - Или, быть может,
желаете отведать еще что-нибудь? Могу порекомендовать на десерт сливовый
пирог, - у здешней хозяйки он получается отменно.
Я хотел ответить, что наелся от души, но не успел ничего сказать. Наш
третий товарищ, о котором мы с Алексом на время забыли, издал какой-то
нечленораздельный булькающий звук и, оттолкнувшись руками от стола, рывком
поднялся на ноги. Табурет, на котором он сидел, с приглушенным стуком упал
на застеленный соломой пол.
Все то время, что мы с Алексом говорили о Шекспире, господин Ручинкин
самозабвенно занимался дегустацией имевшихся в таверне напитков. Заглянув
в стакан Ручинкина, я понял, что он от пива плавно перешел к красному
вину. И, судя по всему, это не лучшим образом сказалось на его
самочувствии.
Развернувшись на месте, Ручинкин целенаправленно потопал в сторону
открытой двери.
Выскочив из-за стола, Алекс догнал Ручинкина, схватил его за руку и
попытался вернуть на место. Но Ручинкин не сдавался. Что-то громко, но
совершенно невнятно выкрикивая, он тащил гида за собой к двери.
Схватив подвернувшийся под руку табурет, Алекс силой усадил на него
Ручинкина и жестом попросил его оставаться на месте. Ручинкин размашисто
кивнул.
Алекс метнулся ко мне.
- Мне необходимо вывести Влада на двор, - быстро заговорил он полушепотом,
склонившись над моим плечом. - Надеюсь, там мне удастся привести его в
норму.
Алекс оглянулся через плечо на Ручинкина, который одну за другой
предпринимал неловкие попытки подняться с табурета. Все они заканчивались
ничем, поскольку рядом не было стола, на который можно было опереться.
- Надеюсь, Вальдемар, я могу положиться на ваше благоразумие? - пристально
посмотрел мне в глаза Алекс.
- Вне всяких сомнений, - заверил я гида. - Я с места не сдвинусь, пока вы
не вернетесь.
- Благодарю вас.
В знак благодарности Алекс быстро, но крепко пожал мне плечо и поспешил к
брошенному в одиночестве, беспомощному, как младенец, клиенту.
Подхватив Ручинкина под мышки, он помог ему подняться и, поддерживая за
локоть, повел к выходу.
Глава 10
Я остался один, без присмотра гида. Но, честное слово, вначале у меня и в
мыслях не было нарушать данное Алексу обещание. Я взял лежавшую на краю
стола двузубую вилку, подцепил остававшийся на блюде кусок зайчатины и
отправил его в рот. Прожевав мясо, я запил его глотком густого, темного
пива с насыщенным вкусом ячменного солода и каких-то, как мне казалось,
трав, придававших ему совершенно неповторимый аромат. Держа стакан в руке,
я оперся локтем о край стола и повернулся вполоборота к входной двери.
Я совершил это движение совершенно неосознанно и вначале объяснил его тем,
что ждал возвращения своих спутников. Но очень скоро я понял, что это не
более чем самообман. Взгляд мой был устремлен не на распахнутую дверь
таверны, а на стол, за которым, склонив голову над бумагой, сидел Шекспир.
Рука, в которой он держал перо, стояла локтем на столе. Перо замерло почти
в горизонтальном положении. Чернила на его заостренном кончике давно
высохли. Шекспир так и не решился коснуться пером бумаги.
Что было тому причиной? Страх автора перед чистым листом? Сомнения в том,
что выбранное слово наиболее точно отражает суть задуманного?
Неуверенность, которая возникает, когда образ главного героя начинает
расплываться и словно бы растворяться в общей канве сюжета, который
движется уже как бы сам по себе, независимо от автора? А может быть?..
Мысль, мелькнувшую у меня в голове, я и сам готов был назвать крамольной.
Но глядя на напряженный профиль сидевшего всего в нескольких шагах от меня
Шекспира, я не мог от нее отделаться. А что, если ему просто нечего
написать? Что, если стремление Шекспира стать драматургом имело под собой
вовсе не потребность излить на бумаге все то, что в душе его превращалось
в полуфантастические образы, любая трактовка которых кажется слишком
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг