подковы шли провода к приемнику. Фомич зажег лампу и включил приемник.
Приемник заговорил,
- Прямое преобразование. Переносный электропитатель, пояснил Смирный.
Тут в окошко постучалась женщина-почтальон. Она принесла Фомичу
телеграмму от меня. Знал бы я, захватил ее с собой, чтоб телеграф не
мучался. Фомич внимательно изучил телеграмму.
- Командируется представитель, - значительно сказал он. - Тоже по
Брумму.
- Да это я и есть, - сказал я. - Откуда вы про Брумма знаете?
- История, уходящая в прошлое, - литературно начал Фомич. - Я раньше
дома ломал. Разбирал по бревнышку, по кирпичику. Под новую застройку. И
однажды нашел трактат на чердаке. Ничего не понял, но интевесно! Интевесно
ведь!
- Интересно, - согласился я. - Редкий довольно-таки бред.
- Ну, бред не бред, а зерно истины там присутствует, обиделся за
Брумма Фомич. Он хотел сказать, что доковырялся до этого зерна.
- А дьявол? - спросил я.
- Не дьявол, а черт, - поправил Фомич. - Электрон, черт разницы нету.
Главное, чтоб работало!
- Ну, это мы проверим, - сказал я.
- Утро вечера мудренее, - сказал Фомич.
Мы стали готовиться ко сну. Пришла откуда-то жена Фомича, очень
жизнерадостная женщина. Фомича она называла Васютой, а к физике относилась
с любовью, как к домашней кошке. Меня покормили от души. Перед сном Фомич
понаблюдал немного в телескоп, делая какие-то записи. По-моему, он опоздал
родиться. Ему очень подошел бы Ренессанс. Прошу не путать с Россинантом.
Хотя Россинант этому рыцарю науки тоже сгодился бы.
Мне очень хотелось спросить: не пишет ли Фомич стихи? Или не ваяет ли?
Но не спросил.
Ночью мне приснился Ганс Фридрих Брумм. Он пришел к нам на кафедру в
ватнике, надетом поверх черной мантии. В руках он держал телеграмму-молнию.
Я показывал ему подкову, и Брумм страшно хохотал.
- Интевесно! Интевесно ведь! - кричал он.
Потом Брумм перешел на латынь и долго что-то говорил. Из этого я понял
только крылатую фразу: "Квод лицет йови, нон лицет бови". Это означает:
"Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку". Я когда-то увлекался
крылатыми фразами. Вот только неизвестно, кого Брумм подразумевал под
быком.
ГЛАВА 7. ЭКСПЕРИМЕНТИРУЕМ ВМЕСТЕ
Когда я проснулся, Фомича не было. Он пришел через полчаса с ведром, в
котором был вмонтирован кинескоп. 43 сантиметра по диагонали. Видимо, Фомич
только что проводил утреннее облучение коров.
Судя по всему, проснулся он очень давно. Это я определил по пирометру.
Пирометр был. разобран на части до последнего винтика. Его детали аккуратно
лежали на чистой тряпочке. У Фомича был детский метод познания окружающего
мира. Я тоже в детстве разбирал игрушки, чтобы посмотреть, что внутри.
- Пирометр нам понадобится? - спросил Фомич, указывая на детали. "Ишь
ты, знает название!" - подумал я.
- Да, - сказал я. - Понадобится.
- Сейчас соберу, - сказал Фомич.
И он действительно за какие-нибудь четверть часа собрал пирометр. Не
осталось ни одной детали. На ходу он что-то там модернизировал - в
результате, по его словам, пирометр можно было теперь использовать как
микроскоп.
- Есть еще чего? - спросил он с надеждой.
- Нет, - сказал я. - В следующий раз привезу больше.
- Эх, мне бы камеру Вильсона! - мечтательно смазал Фомич. - Я бы
тогда...
Как выяснилось из разговоров, Фомич был лишен честолюбия. Его письма в
научные центры объяснялись просто. Земляки не очень-то уважали Фомича за
его научную деятельность. Не считая, разумеется, аппаратов. Можно сказать,
они не верили в его звезду. Тогда он решил получить авторское
свидетельство, чтобы таким образом укрепить свой престиж. И заодно - чтобы
не мешали ему работать.
- Ремонтируй, говорят, твактова! - жаловался Фомич. Я с трудом
сообразил, что речь идет о ремонте тракторов. - Да мне эти твактова
неинтересно чинить. У меня плазма на очереди.
Мы позавтракали и приступили к опытам. Интересно, что не пили ничего,
кроме чая. Ни вчера, ни сегодня. Потом оказалось, что Фомич вообще
непьющий. У меня даже мелькнула мысль - ввести обязательные занятия физикой
в качестве меры против пьянства.
Нагревали подкову. Свечечкой. Керосиновой лампой. Пальцем. Токи текли
неправдоподобно большие. Приемник работал. Моя электробритва брила. Бриться
от подковы! Да если это на кафедре рассказать, - убьют!
Гипноз был исключен. Колдовство тоже. Оставалось снять шапку перед
фактами.
- А ты говоришь - бвед! - радостно восклицал Фомич.
- Природа едина, - твердил я. - Не может быть в Петушках один
физический закон, а в Ленинграде другой.
- Как сказать! Как сказать! - приплясывал вокруг подковы Фомич. - Вот
в этом ты, видать, и ошибаешься.
Я еще раз проверил схему, снял показания, замерил температуры и ушел
думать в поля. Полей, слава богу, хватало. Можно было обдумать всю физику
от первого закона Ньютона до последних открытий Фомича.
Это что же получается? Я закончил школу, институт, готовлюсь в
аспирантуру. Отвоевал себе маленький клочок физики, где я знаю, кажется,
больше всех. Совсем маленький. Меньше не бывает. А тут человек исследует
глобально на одном энтузиазме. Причем о диссертации не помышляет. Интересно
ему, вот и все. Так кто же из нас, спрашивается, занимается физикой?
Получалось, что физикой занимается Василий Фомич. А я исследую
какие-то крупицы истины, от которых никому ни жарко, ни холодно. Оптические
свойства анизотропных соединений висмута. Ну, защищу, положим, диссертацию.
А у Фомича мотоцикл от подковы ездит. Приемник говорит. Бритва бреет.
Вот-вот плазму в печке получит.
А если он шарлатан? Я вспомнил глаза Фомича, когда он колдовал над
свечечкой. Нет, он не шарлатан. Такой веры в глазах у шарлатанов не бывает.
Ничего я не придумал, и мне стало холодно в полях. Наступил вечер.
Упали заморозки. Кажется, так это говорится на сельскохозяйственном языке.
Трава пожухла. Я как вспомнил это слово, так и захотелось мне переехать
жить в деревню. А что? Буду у Фомича ассистентом. Достанем камеру Вильсона,
ударим по элементарным частицам. Корову куплю. Мотоцикл. И хорошо на душе
стало - и все равно тоскливо, потому что никуда я не уеду. Буду всю жизнь
что-то намерять и писать статьи в журнал "Физика твердого тела". А эти
статьи будут понятны кроме меня и шефа еще семнадцати человекам. Это на
всем земном шаре.
Расстроился я и вернулся к Фомичу. Он меня напоил парным молоком, и на
ночь мы поговорили про космические лучи и относительность
пространства-времени. Давно я на такие темы не говорил со свежим человеком.
А Фомич был абсолютно свеж. Пару раз он меня ставил в тупик. Оказывается, в
пространстве-времени много нерешенных вопросов.
- Васюта, спи! - попросила с печки жена Фомича.
- Погоди! Душу мне разбередил этот Эйнштейн. Это как же я поперед него
не подумал?
- Он просто раньше жил, - успокоил я Фомича.
- Разве что, - согласился Фомич. - Все равно обидно.
Он долго еще ворочался, а потом заснул. Я смотрел в окошко и видел
распаханное поле, залитое зеленоватым светом луны. От каждого бугорка
падала тень. По полю, опустив морду, пробежала собака. Или волк. Мне
захотелось к маме. Или к жене.
Просторы очень действовали на нервную систему.
ГЛАВА 8. ЕДЕМ ОБРАТНО
- Собирайтесь, Василий Фомич! - сказал я утром. - Упаковывайте
приборы. Поедем в Ленинград.
- Чего я там не видал? - насторожился Фомич.
- Вас там не видали, - сказал я.
- И не увидят. Вот еще!
- Мы вам осциллограф подарим, - пообещал я.
- Осциллограф? - Фомич мечтательно зажмурился. У него даже волосики на
голове зашевелились. - Нет, не поеду. Кто коров будет облучать?
Председатель не отпустит.
Я пошел к председателю в соседнюю деревню. Правление было там.
Председатель ничуть не удивился моему визиту. Как видно, по поводу Фомича
его посещали часто. Странно, что он еще сохранил к нему теплые чувства.
- Золотая голова! - сказал председатель. - Это раз. Не пьет. Это
два... Но безответный он, понимаешь? Аппаратов этих знаешь сколько роздал?
Двадцать семь штук! Ни копеечки не взял. Отказать не может. Да и как
откажешь - пристают с ножом к горлу!
Я понял, что это сказано не фигурально.
- Ерундит иногда, это верно. Измышляет без пользы. Вот облучатель
сделал - молодец! А плазма эта - ну кому она нужна?
По словам председателя, золотую голову Фомича они даже в аренду
сдавали. Соседним колхозам. Фомич тем рацпредложение, а они колхозу
денежки. В общем, как у нас на кафедре договорные работы с предприятиями.
- Ладно, уговорил! - сказал председатель, когда я намекнул на
Нобелевскую премию. - Будет премия, построим коровник.
- На эту премию и слоновник можно построить, - сказал я.
- На что нам слоны? - не понял председатель.
- Вместо петухов, - сказал я. - Научите их кукарекать.
Председатель посмотрел на меня с интересом. Я понял, что свалял дурака
со своим юмором. Так у меня часто бывает. Поэтому я решил поправиться:
- Вообще, слонов используют в Индии как рабочую силу.
- Да у нас весь урожай на корма пойдет! - сказал председатель. - А
сколько стоит слон?
Я уже и не рад был, что завел разговор о слонах. Просто не знал, как
вывернуться.
- Их трудно достать. Они все импортные, - успокоил я председателя. Он
сразу потерял интерес к слонам и выписал Фомичу какие-то документы на
отъезд. Напоследок попросил, чтобы Фомич научил подпаска Кольку облучать
коров. Я обещал.
День у нас ушел на сборы. Набрали в кузнице мешочек подков. Довольно
тяжелый. Взяли приборы Фомича, чтобы соблюсти чистоту эксперимента. И
пустились в путь.
Жена Фомича дала сушеных грибов и сказала:
- Держись там, Васюта!
И далее у них произошел такой же разговор, как у меня с женой. Только
они говорили о научной позиции.
Когда приехали в райцентр, Фомич весь съежился. Он шел не поднимая
головы. Мы прошли мимо Дворца культуры. На стенде "Они позорят наш район"
фотографии Фомича уже не было. Как, впрочем, и на Доске почета. Фотографии
взаимно уничтожились, как частица с античастицей. У нас это называется -
аннигилировали. Фомич первый раз улыбнулся. Неизвестно, исчезновению с
какой доски он больше обрадовался.
Короче говоря, мы поехали в Ленинград на том же поезде. С той же
проводницей и с теми же удобствами. Поэтому я поездку пропущу.
Мы приехали утром, и я сразу же поволок Фомича в институт. Он все
время озирался и прижимал к животу мешочек с подковами. Два раза я вынимал
его из-под колес движущегося транспорта. Один раз он меня. Но это случайно.
Мы шли по коридору кафедры, обрастая сзади хвостом из любопытных. У
входа в лабораторию все уже напоминали комету. Ядром были мы с Фомичом.
Я впихнул Фомича в лабораторию, вошел сам и объявил, как на приеме:
- Знакомьтесь. Василий Фомич Смирный.
Шеф в это время давал консультацию студентке. Он сидел к нам спиной. И
по лицу студентки я понял, что происходит с шефом. У нее расширились
зрачки, и она пролепетала:
- Виктор Игнатьевич, я потом зайду...
Шеф медленно повернулся. Все-таки у него сильная воля. Саша Рыбаков
снял очки и протер их. Произошла немая сцена, как в "Ревизоре". А Фомич
сказал;
- Вы меня помните? Я вам писал про Брумма.
- Помним, - сказал шеф. - Очень хорошо помним.
ГЛАВА 9. НОСИМСЯ С ФОМИЧОМ
Публика расположилась, как на стадионе, и у шефа с Фомичом началось
состязание. Сначала работал шеф. Рыбаков ему ассистировал. Я был третейский
судья. Не знаю, что это такое. Так принято говорить.
Шеф взял подкову через носовой платок и укрепил ее. Припаяли провода и
так далее. Нагрели. Результата, конечно, никакого.
- Ну-с, - сказал шеф.
- Это по-вашему, - сказал Фомич. - Дайте свечу.
Фомич заступил за пульт управления и мгновенно добился тока.
Получилась боевая ничья. Со счетом 1:1.
Откуда ни возьмись, появился Лисоцкий. Он подошел к Фомичу и нежно
обнял его за плечи. Фомич испуганно отшатнулся.
- Ай-яй-яй, - сказал Лисоцкий. - Вам не стыдно, товарищи? Так
встречать гостя не годится. Где наше ленинградское гостеприимство?
- Я пить не буду, - тихо сказал Фомич.
- Петр Николаевич, товарищ устроен в гостиницу? - спросил меня
Лисоцкий.
- Он же не из Парижа, а из Петушков, - сказал я. - Попробуй его
устрой.
- Я это беру на себя, - сказал Лисоцкий.
- Да я уж на вокзале, - предложил Фомич.
А подкова все продолжала давать ток. Кто-то из лаборантов незаметно
подсоединил к ней лампочку. Та, конечно, загорелась. Шеф сел на стул и
вытер лоб тем же платком, которым брал подкову. Саша Рыбаков замерил
напряжение и объявил:
- Двести двадцать вольт... А есть подковы на сто двадцать семь?
- Почему нет? Есть, - сказал Фомич.
- Не надо, - еле слышно сказал шеф.
- Василий Фомич, - сказал Лисоцкий. - Сейчас мы вас устроим, вы
отдохнете, а завтра продолжим исследования.
- Да чего тут исследовать? - удивился Фомич.
- Могут быть побочные эффекты, - уклончиво ответил Лисоцкий. - Кроме
того, надо дать теоретическое обоснование.
- Его уже дал Брумм, - сказал я. - Все дело в черте. Или в дьяволе.
Тут Лисоцкий увел Фомича. Тот успел кинуть на меня беспокойный взгляд,
но бесполезно. Мне нужно было писать отчет о командировке. Весь народ из
лаборатории рассосался. Лампочка продолжала гореть.
- Петя, уберите этот иллюзион, - сказал шеф устало.
- Ничего не поделаешь. Работает, - развел я руками.
- Ха! - крикнул из своего угла Рыбаков.
Шеф вскочил и зашвырнул лампочку в железный ящик. Там она благополучно
взорвалась. Причем шефа стукнуло током от подковы. Это был неплохой
аргумент. Но шеф ему не внял. Как говорится, он закусил удила.
- Петя, - угрожающе начал шеф. - Чтобы я этого Фомича больше не видел.
И подков тоже. Сделайте для меня такое одолжение. Я вас освобождаю от
работы на неделю. Поведите его в Эрмитаж, покажите кулибинское яйцо. В
цирк, на карусели, в бассейн. Куда угодно!
- А эффект Брумма? - спросил я.
- Забудьте это слово! - закричал шеф. Взгляд его упал на подкову, он
зарычал и бросился на нее. Никогда не думал, что шеф такой богатырь. Он
мигом разогнул подкову и зашвырнул ее в тот же ящик. Следом полетела свеча.
Шеф достал таблетку и засунул ее под язык. Я подумал, что, если он сейчас
умрет от разрыва сердца, виноват буду я, а не Брумм. Поэтому я, пятясь,
вышел из лаборатории.
ГЛАВА 10. НОСИМСЯ С ФОМИЧОМ (2)
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг