Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
изменившимся лицом Везилет смотрел на статую мыслителя  и  на  Голубой  Шар,
вырванный мною из его руки.
     - Мозг Неатна! Риэль, неужели ты не знал?
     Нет, я опять забыл. Память моя была перегружена слишком односторонне. Я
вспомнил предостережение Рунут...
     Умирающий Неатн, близкий к той черте,  где  бесконечность  гениальности
переходит  в  бесконечность  безумия,  велел  своему  ученику  Дею  каким-то
неведомым способом препарировать  его  мозг.  Дей  исполнил  желание  своего
учителя, и с тех пор мертвая ткань засияла с непонятной постоянной силой.
     Мысль, электроны света. Мир... Мозг... непонятно...- забормотал врач.
     Что с тобой, Митч?
     Так. Это я говорил во время твоего  сна.  "Мир...  мозг...  непонятно":
Мир - мозг Неатна!
     Гелий побледнел.
     - Ты хочешь сказать?.. Да... В этот момент я - Риэль - впервые проникся
безнадежностью вставшей пред мной загадки: может быть, ничего не было, может
быть, сон?
     Везилет, волнуемый  совсем  особенным  любопытством,  поднялся  к  моей
машине... И вдруг остановился; и все внезапно замерли и умолкли.
     В окне стоял человек,  одетый  в  простую  одежду  черного  или  скорее
темно-серого цвета, откуда еще резче выделялось его белое  невиданное  лицо.
Он помедлил, взглянул нам в  глаза,  и  его  черты  отразили  спокойствие  и
рассеянность. Это был Лонуол. Он медленно поднял тонкую  серебряную  трость,
раскаленную  на  конце  током,  и  коснулся   поверхности   Голубого   Шара.
Изумительное вещество вспыхнуло огромным розоватым пламенем, и скоро от него
остался только чад.
     Когда я очнулся от гипноза, Лонуола уже не было. Некоторые  части  моей
машины оказались испорченными, и наблюдения стали невозможны. Акзас  подошел
ко мне и спросил заученным тоном: "Уверен ли ты, Риэль, что все,  о  чем  ты
рассказывал,  не  приснилось  тебе  прошлой  ночью?   Вспомни,-   ты   очень
утомлен"...
     - Я думаю об этом,- ответил я.
     Везилет бросил на меня короткий тревожный взгляд и подошел к окну,  где
неподвижно стояла Гонгури, смотревшая на звезды. У  меня  кружилась  голова.
Может быть, причиной нездоровья был чад, оставшийся после сгорания шара... И
еще, все время меня мучило представление, будто я вдохнул ту  частицу  газа,
где находилась Земля. - "Так что же мне сделать, что  сделать?"  Я  старался
воплотить какое-то смутное решение. Потом, внезапно, я увидел свет, подобный
мысли Архимеда, когда он воскликнул: "Эврика!"
     Я ушел в мою любимую черную комнату. Ее стены образовали восемь  углов,
одна из них, с  огромным  окном,  не  была  параллельна  противоположной.  В
глубине со звоном падали светлые струйки воды, и блики света и звуки  тонули
в мягких поверхностях черной материи.  Мраморные  статуи  в  нишах  казались
летающими в темноте. Между  ними  качался  тусклый  диск  маятника.  В  трех
плоскостях, на потолке и на противоположных стенах, заключались три зеркала.
Я заглянул  в  их  призрачные  пространства  и  увидел  там  себя,-  странно
изменившийся  образ,  радостный,  почти  нечеловеческий.  С  каждым  взмахом
маятника, думал я, "жизнь осуществляет свое назначение, и скоро  я  постигну
его, и постигну, что нее я - Риэль - в этой смене существований".  Я  клялся
жизнь свою отдать ради достижения  истины  и  потому,  подойдя  к  медленным
часам, достал из ящичка, вделанного в них, заветный яд.
     - Риэль! - позвала меня Гонгури.
     Я спрятал драгоценное вещество и пошел ей навстречу.
     Риэль,- говорила  она,-ты  нездоров,  тебе  надо  принять  лекарства  и
отдохнуть...
     Да, я очень устал, Гонгури; я хочу большого покоя,- сказал я.
     Мы подошли к окну.
     - Ты видишь перед нами этот сад с темными силуэтами деревьев, дальше ты
видишь горы, и представляешь море, и наш город, и  более  смутно,  весь  наш
обширный мир с его великим человечеством, любовью, красотой...  Выше!  Скоро
Лоэ-Лэлё превратится в неясное пятнышко, потом обрисуется  громадный  контур
нашей планеты... Дальше! Наш мир перестал  существовать  для  нас.  Мелькают
звездные системы, косматые туманности, остывшие солнца, и потом нас окружают
большие провалы... Дальше! Звезды сближаются в  поле  зрения,  и  скоро  вся
видимая вселенная становится маленькой ограниченной  кучкой  яркой  пыли.  В
отдалении появляются другая, третья, множество таких же звездных  скоплений.
Мелькают миры, исчезают в перспективах, словно разнообразные предметы, когда
быстро летишь  невысоко  над  землей  и  смотришь  назад...  Дальше!  Звезды
наполняют видимое пространство,  оно  начинает  казаться  более  плотным  и,
наконец, превращается в маленький шар, излучающий бледно-голубой свет...  На
мгновенье мы теряем сознание и потом вспоминаем, что мы здесь,  в  Лоэ-Лэлё.
Ничто не изменилось. Пред нами тот же сад, полный цветов, вдали горы, где-то
должно быть море, дальше город и весь остальной неподвижный громадный мир...
А вверху небосвод, полный знакомых  звезд,-тоже  неподвижных...  неподвижных
для нас... я устал, Гонгури...
     Она приласкала меня, и я думал:  "Да,  как  это  бессмысленно  мучиться
из-за того, что всегда одинаково..."
     Неизмеримость  -   прекрасна,   потому   что   пред   ней   равны   все
пространственные величины, и вот любовь становится больше мира... -  Но  как
мне было сказать? Я не мыслил, я ощущал  ее.  Это  было  пустое  -  щемящее,
тошнотворное. Оно  было  во  мне.  Как  это  скажешь?..  "Человеку  не  дано
последнего знания, и это прекрасно!" Я соглашался с Гонгури и думал: "Сейчас
я проверю"...
     Забудь о своем сне, о своей страшной  земле,  Риэль,-  длилась  далекая
речь.- Утром мы полетим с тобой вместе в поля, где растут лилии долин,  и  в
рощи Аоа. Мы будем смотреть на радугу в брызгах водопада  и  ловить  голубых
птиц. Потом мы войдем в мой корабль и улетим на острова Южного океана.  Там,
я знаю, в пустыне, есть одинокий атолл. Мы будем там одни. Долго...
     Да,- прошептал я. Забываясь в ярких эдемах, мы  сидели,  обнявшись,  на
пушистой  шкуре  черного  зверя.  Иногда  я  начинал  дрожать  от  странного
волнения, и это беспокоило Гонгури.
     Пустяки,- сказал  я,-  бессонная  ночь  и  усталость.  Сейчас  я  приму
успокаивающего лекарства, и все пройдет.
     Тогда я вынул частицу пурпурового вещества  и  проглотил  ее.  Потом  я
выпил воды, и мне стало спокойно.
     Мы говорили о красоте и величии жизни, о любви и  цветах,  растущих  на
великолепных склонах гор. Я ощущал, как постепенно безболезненно умирает мое
тело,  и,  забываясь,  уносился  в  сияющие  выси.  Скоро  Гонгури  заметила
неестественный цвет моего лица и замедленное биение моего сердца. Она быстро
осветила комнату и, взглянув мне в лицо, поняла все.
     Я закрыл глаза и лежал неподвижно.
     Вдруг я услышал голос Ноллы и другие светлые голоса.
     - Риэль, бедный Риэль,- говорила она,- мы не можем тебя взять с  собой,
потому что ты убил себя.
     Внезапное смущение заставило меня в последний раз поднять веки.
     - Риэль, бедный Риэль,- едва слышно повторял Везилет,- он не знает, что
самоубийство не может раскрыть ни одной тайны.
     Вдруг мне показалось, что это не Везилет, а Лонуол.

     Я пытался ответить ему, но не мог, и стремительно погружался в странное
состояние сознательного  небытия,  полного  мерцающего  света  и  шума.  Так
длилось, вероятно, очень много времени, пока, наконец, ты не разбудил  меня.
И вот я здесь. Под окном ходит часовой. Тюрьма.



     V. Красные ландыши

     Двое долго молчали. Гул мира выл в тишине черепа. Поздняя луна  всплыла
из-за соседнего корпуса, как будто вздрогнула, взглянув на землю, и медленно
поплыла к зениту, побледнела и задумалась, как лицо Лоноула.
     - Одна десятимиллионная миллиметра и десять  миллионов  световых  годов
одинаковы для мысли математика  и  воображения  поэта.  Гонгури  права.  Это
прекрасно.
     Гелий встал, шагнул не видя вперед.  Лунный  свет  нарисовал  на  стене
черную решетку. Гелий очнулся. Кровь его встала на дыбы и тяжело грохнулась,
как лошадь. Он вздрогнул.
     Мысль эта впервые была высказана, кажется...
     Мысль! Мысль! - забормотал Гелий,- что такое  мысль?  Она  вроде  кори:
рано или поздно, а придет человечеству. Но никто, никогда... - Да,  Митч,  я
знаю: это сон. Я помню только то, о чем думал раньше. Почему я  забыл  такие
простые вещи: как изготовляется  онтэит,  электрическое  оружие?  Я  мог  бы
расплавить засовы, уничтожить тюремщиков, освободить  человечество...  Но  я
забыл! Сон, сон! Пальмы качают листьями на коралловых  рифах,  теплые  волны
шелестят  галькой,  моя  девочка  потягивается  от  наслаждения,  когда   ее
распеленают, студенты идут за город, и у каждого из них есть лучшая из  всех
девушек... "И вот любовь становится больше мира",- говорит Гонгури. А  я...-
Митч! Усыпи меня опять и вели запомнить все, все!..
     Ну, ладно,- ладно, знаю,- невозможно, глупость,  чертовщина,-  но  ведь
теперь уж все равно... Нет! - Почему бы не предположить,  что  бессильное  в
яви сознание в гипнотическом трансе вдруг найдет силы открыть  выход?  Вдруг
потенциальная энергия мозга освободится  сразу,  в  гениальном  предвидении?
Разве тоска моя - не сила, разве ее мало, чтобы проломать какую-то кирпичную
стену?  Усыпи  меня,  Митч,  прикажи  точно   запомнить,   как   с   помощью
обыкновенного тока приготовить онтэитный пояс  и  оружие.  Может  быть,  нам
удастся...
     Старик обнял его и утешал беспомощно и ласково.
     - Ты бы лег... Ты еще не спал... завтра.
     В лунный луч спустился овальный  паучок  и  застыл  в  бледном  сиянии,
словно туманность Андромеды.  Сны  Гелия  помчались  в  большие  провалы,  в
сияющие вихри, в электронные кольца. Паутинные нити и  круги  заплели  небо,
радужные нимбы и фосфены открылись в громадный глаз, смотревший на  него  из
непредставимых бездн. Он проснулся. Сердце его билось безумно. Прямо  в  его
лицо, как сверхъестественный глаз, смотрело желтое солнце.
     Камера  была  полна  людьми.  Впереди  стоял  молодой  чешский  офицер,
белобрысый, розовый, свежий. Рядом  нерешительно  мялся  жирный  джентльмен,
одетый в  однотонное  хаки.  В  джентльмене  без  труда  можно  было  узнать
современную разновидность миссионера  и  филантропа.  Комендант  скомандовал
встать.
     Это и  есть  большевики?  -  вполголоса  спросил  американец  у  своего
переводчика и вдруг получил быстрый и насмешливый ответ на родном  языке  от
грязного молодого арестанта, продолжавшего лежать на нарах.
     Да, они самые...
     Последовал стереотипный удивленный вопрос:
     - Где вы учились по-английски?
     - М-р Мередит! - воскликнул врач, вставая.
     Американец застыл. Он вспотел, снял очки, протер шелковым платком цвета
хаки круглые стекла и надел снова. Ему обещали показать ту  породу  существ,
что во всех  журналах  изображается  в  виде  орангутангов...  и  вдруг  его
называют по имени! Это было хуже землетрясения.
     - М-р Мередит, вы меня не  узнаете?  Вспомните,  однажды  мне  пришлось
дежурить у вашей жизни.
     - М-р Митчель! - хрипнул американец. Он не знал, что ему делать, но все
же протянул руку. - Господи благослови! Как вы сюда попали?
     - М-р Мередит, я знаю, вы близки господину генеральному консулу, у меня
есть к вам единственная просьба.
     - Да, да, конечно,- ожил американец.- Я похлопочу за вас...
     - Благодарю, мне не угрожает опасность; я говорю о нем. Это тот, о  ком
я говорил с вами в Штатах.
     Вы написали  статью  по  поводу  бомбардировки  Реймского  собора.  Мне
передавали также,  что  вы  поместили  в  "Стейтсмене"  интервью  по  поводу
разрушения Красной гвардией памятников искусства в усадьбах русских бар.  Вы
должны думать, что сохранить художника важнее, чем предмет искусства.  Храм,
разрушенный варварами, может быть восстановлен; но кто скажет, что мы теряем
со смертью молодого автора? М-р Мередит! Вы пользуетесь влиянием, вы  должны
спасти его... Иначе вы и вся ваша самодовольная нация, только...
     Старик закашлялся!
     Гелий подошел к нему.
     - Зачем все это, Митч?
     Мередит растерянно бормотал свое: "Уеа, yea".
     - Скажите  ему,-  обратился  он  к   переводчику,   кивая   в   сторону
коменданта,- что они оба американские  граждане,  чтобы  с  ними  обращались
хорошо, и т. д. ... и что я лично буду говорить со штабом.
     Чех был хмур. У него была неудача с русской девушкой. В  таких  случаях
на человека находит вдохновение.  Вот  прекрасный  повод  сорвать  злость  и
отличиться! Он сообразил, от  каких  бесчисленных  хлопот  он  избавит  свое
дипломатически настроенное начальство, если умело выведет красных в  расход.
Он галантно  поклонился  Мередиту,  сказал,  что  ради  него  он  немедленно
переведет арестантов на заимку для исправляющихся, около монастыря,  на  том
самом берегу, который Фритьоф Нансен назвал "Северной Ривьерой".
     Американец  соображал,  следует  ли  ему  проститься,  но,   увлеченный
солдатами, очутился в коридоре и махнул  рукой.  От  дальнейшего  обхода  он
отказался.
     Через час чех  вернулся  в  камеру  озабоченный  и  сияющий  от  своего
творческого подъема.
     Собирайся! - сказал он Гелию.
     - Куда?
     - На заимку.
     - Гелий подошел к своему другу, поцеловал его.
     - Прощай, старина!
     - Прощай! Нет, я пойду с тобой...
     - Ну,- хлопнул себя по обмоткам английским стеком  чех,-  ты  в  другой
раз.
     Надзиратель легко отмахнулся от старого арестанта и захлопнул дверь.
     Гелий пошел впереди небольшого конвоя. Они быстро прошли пыльный город,
пересекли  линию  железной  дороги,  пригороды  и   стали   подниматься   по
направлению к Сопке. Дорога шла среди  свежего  березняка,  выше  начиналось
краснолесье. Гелий задумался, он вдыхал теплый запах смолы.
     Внизу, между зеленых гор, стремился голубой,  сказочный  Енисей.  Рядом
вздымались кедры; в траве, у красных скал, росли неисчислимые ирисы,  сарана
и красные гроздья незнакомых цветов, называющихся в Сибири ландышами...
     В красном бору, у Красного Яра, красные ландыши!
     Как на экране своей  машины,  он  ощутил,  что  шедшие  за  его  спиной
остановились, осторожно защелкали затворами и  зашептались  быстрым  чешским
говором.
     Синели дали.
     Это было такое же сияющее утро, как Лоэ-Лэлё, когда он шел рука об руку
с Гонгури к рубиновому сердцу Сторы.


                                КОММЕНТАРИИ


     #

     Вивиан Азарьевич
     Итин

     (1893-1945) # #
     #

     Родился в Петербурге в семье адвоката, учился в реальном училище  и  на
юридическом факультете Петербургского университета. В 1912 году  опубликовал
первые стихи,  многие  из  которых  представляли  собой  набор  красивостей,
заимствованных у  акмеистов,  считавших,  что  "искусство  должно  быть  для
искусства".
     С 1917 года Итин начал пробовать  себя  в  прозе.  К  этому  времени  и
относится  появление  его  рассказа  "Открытие  Риэля".  Революция   привела
молодого писателя на Восточный фронт. В 1920 году в Красноярске он вступил в
большевистскую партию, работал в газете "Красноярский  рабочий",  в  органах
Советской власти. С 1923 года В. Итин - сотрудник журнала "Сибирские огни" в
Новосибирске, затем  секретарь  редакции  и  главный  редактор,  возглавляет
местное отделение Союза писателей СССР, много сил и энергии отдает собиранию
литературных  талантов  Сибири.  Одновременно  путешествует,   участвует   в
северных экспедициях, претворяет в жизнь творческие планы.  Выходит  сборник
его стихов "Солнце сердца", очерки  "Выход  к  морю",  "Восточный  вариант",

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг