Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
статиста, дал мне жемчужину величиной  с  голубиное  яйцо,  и  я  улыбнулся,
уверившись, что вспоминаю лишь  грезы  дневного  сна.  Я  стал  смотреть  на
тусклый свет жемчуга, и мое сознание постепенно погрузилось в него, пока  не
наступил хаос... Но сияние жемчуга длилось. Бледная тончайшая пыль наполнила
пространство.  Сначала,  как  звездная  туманность,  скопилась  в  небольшой
фосфоресцирующий шар.  Он  лежал  в  руке  статуи,  изображавшей  мыслителя.
По-видимому, все вместе, статуя и удивительный шар, представляли собой нечто
вроде художественного ночника. Я отвернулся и попытался заснуть, но не  мог.
Свет  раздражал  меня,  и  я  не  мог  забыть  каменного  лица,  отражавшего
напряженное внимание неведомого духа, неприятно-бледного  лица,  освещенного
голубоватым сиянием... И вдруг у меня  явилась  мысль  исследовать  вещество
голубого светильника в моей машине. Тогда где-то в  самом  центре  я  ощутил
непередаваемый толчок. Так бывает, когда вдруг забудешь что-нибудь... С этой
мыслью я вошел в Страну Гонгури. С этого момента я ничего не помнил о  себе.
Я стал человеком другого мира.

     Гелий замолчал, сжимая ладонью веки. Воля его  билась  с  расстроенными
полчищами образов, стремилась вернуть им порядок и красоту мысли.  Сознание,
что весь этот вихрь замкнут в клетке его мозга, было чудовищно. Гелий открыл
глаза.



     II. Страна Гонгури

     - ... Этот мир! Я его видел... Но мы все время видим его и потому  идем
сквозь строй нашей жизни. Не думай, конечно, что я  расскажу  что-нибудь  по
порядку...
     Был 1920 год после революции.  У  нас  были  бананы,  персики,  розы...
огромные! Вишни величиной с яблоко и персики величиной с арбуз.  Я  начал  с
яблок, потому что наша планета была прежде всего сад. Мир делился на  страны
по плодам их растений. Их пояса были нанесены на карту. Домашних животных  я
не помню. Правда, мы пили белую жидкость, называющуюся молоком, ели молочные
продукты, в кухнях я видел желтоватый порошок, сохранивший название  "яйца",
но все это было делом химических заводов, а не скотных дворов... Сады,  поля
злаков и волокнистых трав. В более холодных широтах росли леса,  но  там  не
было людских жилищ.
     Среди садов, на много миль друг от друга, поднимались  громадные  литые
здания из  блестящих  разноцветных  материалов,  выстроенные  художниками  и
потому всегда отличные друг  от  друга.  Эти  дворцы  строились  так,  чтобы
казаться гармоническим целым с природой. Я хочу сказать, что они должны были
излучать горение художественной мысли, чтобы слиться  с  горизонтом  равнин,
гор и садов... Впрочем, были также большие  города.  Их  было  немного.  Там
сосредоточивались  библиотеки,  музеи,  академии.  Улицы  были  разноцветным
ковром  того  же  непрерывного  сада,  только  здесь  было  больше   цветов,
декоративных растений, фонтанов, статуй. Да это, впрочем, и не  были  улицы,
артерии городов: передвижение со времени изобретения онтэита  совершалось  в
воздухе.
     Онтэ жил за тысячу лет до моей эры. Развитие нашей науки шло  так,  что
физическая природа мирового тяготения постигалась ценой больших усилий. Онтэ
первый дал законченную теорию тяготения  и  нашел  особый  комплекс  энергии
веществ, онтэит, стремящийся  от  массы.  Воздушные  корабли  моего  времени
представляли собой стройные дельфинообразные тела, их оболочки  были  отлиты
из легких  металлов,  в  центральной  верхней  части  помещались  онтэзитные
поверхности, замкнутые в диафрагму изолятора, вроде тех, что устраиваются  в
наших  фотографических  аппаратах.  Движением  диафрагмы  сообщалось  нужное
ускорение по вертикали.
     Со времени Онтэ можно было изменять очертания материков,  уничтожать  и
переносить горы. При нем началась разработка общего  плана  планеты...  Один
раз в моей жизни я видел постройку нового города. Тысячи  кораблей  принесли
сделанные на заводах части, летающие люди соединили их, но когда завершилась
мысль инженера, заснула энергия машин, на смену пришли  ваятели,  живописцы,
поэты, томимые своей вечной неудовлетворенностью. Город был  назван  Лейтоэн
по имени поэта Лейтоэн...
     Мир - энергия, Митч,  она  безгранична.  Мы  здесь  нищие  миллиардеры,
мучаемся от ее недостатка, но она всюду. И  нужно  немного  разума,  немного
коллективного разума, чтобы подчинить ее  организующей  силе  сознания.  Как
просто! А мы...
     Гелий взглянул на шершавую ткань своего каменного мешка  и,  вздрогнув,
продолжал:
     - Первое, что я помню из моего детства,- это полет. Я учился  управлять
маленьким  аппаратом,  состоящим  из  пояса,   поглощавшего   тяготение,   и
радиодвигателя. В  первый  раз  я  испытал  ощущение  бесплотности,  как  от
наркоза. Но в конце второго тысячелетия новой  эры  не  только  машины  были
совершенны. От права и власти - этого подобия кнута и других  воспитательных
атрибутов - почти ничего не осталось. Преступление стало невозможным, как...
ну, как съесть горсть пауков! Только дети еще играли в государство и  войны.
И вот, в играх я всегда стремился лететь скорее и выше других, вызывая  смех
взрослых.
     Мне было шестнадцать  лет,  когда  радио  Лоэ-Лэлё  загремело  тысячами
рупоров и экранов, что Везилет  вернулся.  Везилет  провел  четыре  года  на
Тобероне, крайней планете нашей солнечной  системы.  Межпланетный  путь  был
пройден  еще  в  легендарные  годы  последней  революции,  но  только  после
изобретения онтэита межпланетное сообщение стало обычным.  Освобожденные  от
тяжести "победители пространства" всплывали до пределов тяготения,  и  тогда
небольшого радиоактивного двигателя было достаточно, чтобы развить планетную
скорость и лететь в любом направлении. Существовало постоянное  сообщение  с
планетой Санон, ближайшей к нам из внешних миров. В экваториальном его поясе
были наши колонии. На остальных планетах  человек  не  мог  жить,  там  жили
странные чудовища. Исследования этих миров длились  века,  много  экспедиций
погибло, на смену им мчались новые.  Мне  было  шестнадцать  лет,  и  я  был
охвачен пламенем этого чистого героизма...
     Когда я говорю о своих видениях, Митч, не  кажется  ли  тебе,  что  это
действительно "более чем сны"? Мир Гонгури во мне, неотделим от меня  и  так
ясен, словно горный  день.  А  вот  когда  люди  лежат  друг  против  друга,
зарывшись в снег, и целятся друг в  друга,  и  в  сознании  грохот,  грохот,
грохот...
     - Ты рассказывай,- сказал врач тихо.
     Гелий сдавил скулы.
     - Да...- очнулся он.- Я  бросил  свою  школу  в  Танабези  и  улетел  к
Везилету. Я узнал, что  он  снова  отправляется  в  путешествие,  теперь  на
последнюю планету, между нами и  солнцем,  Паон.  Ось  вращения  Паона  была
наклонена к плоскости эклиптики почти на 40°, зной и холод чередовались  там
в полугодовые сроки. Я помню, для меня это было так  удивительно!  Я  сказал
Везилету, что в Танабези скучно, что я хочу ему помогать. Вероятно, это было
трогательно, и Везилет засмеялся,  чтобы  безобиднее  меня  выпроводить.  Он
сказал, что на Паоне надо одеваться. Ни одна тряпка еще не оскверняла  моего
тела. Только старые люди носили туники. Везилет напялил  на  меня  шерстяное
белье, меховую куртку, шубу, шапку, обувь. Мне казалось, что меня бросили  в
муравейник, я не мог шевельнуться, как твой кролик, положенный  на  спину  и
таким образом загипнотизированный необычайностью положения. Старик  смеялся.
Тогда я прошелся по металлическому полу, до слез заставляя себя улыбаться, и
сказал, что я силен, что я могу носить тяжести и хорошо знаю машины.  "Может
быть, мы возьмем его?" - это была Нолла, спутница Везилета. Так решилась моя
судьба. Вошел Марг, сильный человек из  колонистов  Санона.  Кожа  его  была
белой, а губы чернели атавистическим пушком. Марг больно сжал  мускулы  моей
руки. Я молчал. "Ты должен работать,- сказал  он,-  иначе  я  тебя  выброшу.
Идем!"
     В небе сиял огромный Паон, бог страсти.
     В  безвоздушной  среде   единственной   неожиданной   опасностью   были
метеориты,  блуждающие  обломки  миров,  что  давало  возможность   избежать
смертельной встречи с этими своеобразными рифами  межпланетных  пространств.
Марг ушел управлять кораблем. Нолла смотрела в нижнее окно. Везилет  заперся
в своей каюте и рассказывал что-то почти шепотом машинке, записывающей речь.
     Предо мной вздымался громадный амфитеатр нашей планеты. Сотни раз с той
же высоты я  видел  на  экране  очертания  знакомых  земель,  и  все  же  их
чрезмерная реальность казалась фантастичной. Контуры  материков  и  облачные
массивы были огромны, краски сияли. Я надолго забылся в экстазе созерцания.

     #

     "Мир исчезал, но мы летели дальше.
     И сердце не хотело возвращенья",- # #
     #

     как смутное эхо,  вспоминаются  стихи  Ноллы...  Она  действительно  не
вернулась.
     Я полюбил Ноллу. В однообразные часы, среди бесконечной  пустыни  мира,
далеко от ее  оазисов,  освещенные  ослепляющими  лучами  солнца,  неизменно
лившимися с одной стороны, тогда как  в  другие  окна  были  видны  лишенные
своего ореола разноцветные звезды, я полюбил то сияние  мысли,  каким  Нолла
озаряла жизнь. Диск нашего мира сначала прочно казался дном, потом замкнулся
в круг,  стал  чем-то  существующим  сбоку  и  незаметно  опрокинулся  ввысь
зеленоватой луной. Мы говорили, стараясь не двигаться, так как всякий легкий
толчок перебрасывал наши потерявшие вес тела к противоположной стене.  Тогда
мы медленно, как рыбы в аквариуме, плыли в воздухе, взвешенные, точно жидкое
масло в растворе воды и спирта. Нолла смеялась. Я был заражен  чем-то  вроде
слабого отголоска патриотизма диких времен.
     Да, мне казался странным город Лоэ-Лэлё. Я родился  в  стране,  где  не
было ничего лишнего.  Точная  мысль  определяла  производство.  Коллективное
творчество преобладало. Даже художники очень часто  вместо  подписи  ставили
знаки своих школ. Лоэ-Лэлё, конечно, был звеном той  же  цепи.  Образование,
материалы для творчества, пища,  город,  одежда  были  спаяны  одним  планом
планеты, но то, что не  было  признано  необходимым  для  жизни  и  развития
народа, ни в Танабези, ни в других городах не производилось. А в Лоэ-Лэлё до
сих пор существовали  диковинные  социальные  наросты,  люди,  употреблявшие
какое-то курево, вино. Я помню, я увидел у Ноллы алмазный диск  с  тончайшей
резьбой, изображавшей  лицо  Энергии.  Это  была  страшная  чепуха:  деньги.
Ценность их была, разумеется, условной, потому что  наши  заводы  превращали
любые вещества. Единственной мерой могла считаться только полезная  энергия.
Денежная единица Лоэ-Лэлё равнялась принятой силовой единице радия. Я сказал
Нолле что-то вроде: "Вы плохо кончите",- очень  довольный  сознанием  своего
превосходства.
     Удивительнее всего была история Лонуона. Ученый и поэт, он был одним из
величайших  людей  моего  времени.  В  его  реторте   впервые   зашевелилась
протоплазма, созданная путем синтеза из мертвого вещества. "Настанет  день,-
говорил в стихах Лонуол,- когда человек будет питаться мыслями  и  рождаться
от платонической любви". Лонуол отказался от избрания Ороэ, чего никогда  не
случалось прежде, построил недалеко от Лоэ-Лэлё, на скалистом мысе западного
побережья, большой дворец, но не включил его в общую городскую сеть. Он  жил
там  со  своими  учениками,  подобно  легендарному  повелителю,   окруженный
необычайными обрядами и почестями. Все это казалось вымыслом, даже  сном.  В
Танабези избегали говорить о Лонуоле.
     Нолла соглашалась, улыбаясь, и дразнила меня: "Да,  вы  многочисленнее,
счастливее и... бездарнее. Кто был Онтэ? Кто Везилет?" Среди вещей  Ноллы  я
нашел эмалевый изумительный портрет молодой  девушки.  Она  стояла  светлая,
каменная, нагая. Черный нимб озарял ее лицо. Меня ослепил свет  страсти,  но
глаза девушки были такими далекими, что было  неопровержимо,  только  подвиг
мог бы разбудить этот огонь. Вот для чего стоило жить! Я видел ...  Лоэ-Лэлё
на берегу залива теплых вод, на полуострове, прямым углом вдавшемся в  море.
Там, где пересекались набережные, на блестящей глыбе, стояла  статуя  юноши,
восходящего  к  свету.  Я  видел  сверкающие  здания,  бездонные  зеркальные
площади,  улицы,  полные  шума  и  удивительных  криков,  гипертрофированные
розовые кусты,  разноцветные  деревья,  аллеи,  вымощенные  плитами  темного
топаза, солнечные поляны -  голубые,  зеленые,  желтые,-  легкие  невиданные
постройки, одетые вьющимися цветами, огромными, как луны.  Внизу  за  деньги
покупают вино и душистый дым цветов Аоа...  И  над  всем  этим  миром  такая
девушка!
     - Это Гонгури,- сказала Нолла.
     "Ах, что мне было сделать!" - думал я...
     На шестидесятый день наш блестящий корабль влетел  в  орбиту  редчайших
слоев  атмосферы  Паона.  С  непривычной  быстротой,  усиленное  постепенным
замедлением скорости  полета,  стало  возрастать  ощущение  веса.  Я  лежал,
прильнув к нижнему окну, и смотрел на растущий диск планеты. Океаны занимали
большую часть ее поверхности; они были  неспокойны,  разных  оттенков  -  от
грязно-бурого до темно-синего и на полосах покрыты  шапками  льда  и  снега.
Кое-где из этой массы воды торчали уродливые глыбы суши.  Половину  видимого
пространства застилала горная цепь туч.  Постепенно  она  закрыла  все  поле
зрения, пока мы не погрузились в нее  бесшумно,  как  в  тончайший  пух.  Из
облачного хаоса дыбом встали редкие полосы  хвойного  леса,  лесом  покрытые
горы и в центре свинцовая река, широкая, точно морской залив.
     Я не буду рассказывать о наших скитаниях. Они были огромны.  Мир  Паона
был тяжек, как Земля. Мы не могли воспользоваться обыкновенными летательными
аппаратами с нашим тройным почти весом, но холодный  сжатый  кислород  Паона
возбудил нас, и мы, сгибаясь под ношей своих тел, ушли в лес  пешком.  Нолла
говорила: "Прекрасно, передвижение в  диком  мире  должно  свершаться  диким
способом, идем!" Гигантский ливень  настиг  нас,  горные  потоки  подняли  и
унесли  межпланетный  корабль  в  реку.  Светящаяся  пыль  солнечных   лучей
рассыпалась  так  быстро,  словно  на  небо  целыми  океанами  лилась  тьма.
Наступала ночь. Мы,  привыкшие  к  одиночеству  людей  высокого  социального
строя, легли вместе, как маленькое стадо дикарей, у дымящегося костра.  Марг
сказал, что мы будем  по  очереди  не  спать  и  "сторожить".  Мне  пришлось
вспомнить многие полуисчезнувшие слова...
     Утром, словно на высочайших горах, выпал снег.
     Мне запомнились эти дни... Нет, надо сказать: ночи. Дня почти не стало.
И вместе с тьмой росли холод и метели. Река окаменела в белых льдах. Мы  шли
вниз по реке, ища в ледяных полях стальной блеск "победителя  пространства".
У нас было оружие - три больших электрических заряда. Марг убивал  животных,
сдирал их шкуры для ночлега, варил мясо больших белых птиц. Мы ели  мясо,  и
сила санонца казалась нам чем-то более совершенным, чем поэмы Ноллы. Он  вел
нас и повелевал нами. Но он погиб, раздавленный пятой зверя...
     Мы не могли похоронить  Марга,  как  обыкновенно,  бросив  его  тело  в
беспредельность звездных пространств; нам пришлось  сжечь  труп  на  большом
костре. Пахло горелым мясом. Нолла бредила.  Я  построил  шалаш  из  коры  и
сучьев. В первую же ночь его занесло снегом. В этой пещере мы жили семьдесят
дней. Впрочем, нет: Нолла освободилась раньше. Она заболела. Болезнь перешла
в смертельный жар. Она умерла.
     Я помню... каждый день я выползал на сверхъестественную стужу расчищать
сугробы. В углу на груде вонючих шкур металась Нолла, выкрикивая  непонятные
названия: "Ра, Тароге, Огу!" Везилет неподвижно сидел у ее ног. Я должен был
поддерживать огонь, греть воду и убивать животных. Когда умерла Нолла и горе
мое стало угрожать и моей жизни, Везилет увлек меня  строить  другое  жилье.
Прежнюю нору мы превратили в баню с глиняным котлом и печкой. В первый раз я
увидел,  насколько   мы,   жители   великих   городов,   забыли   первичную,
непроницаемую тьму природы. Когда-то я был подобен  тропическому  цветку,  и
вот теперь я выхожу из  дьявольской  раскаленной  парильни,  построенной  по
образцу, заимствованному из музея в Танабези,  и  одеваюсь  на  морозе,  при
свете туманной влаги, освещенной звездами. И в морозном ореоле, как сон  или
чудо, предо мной сияет зеленая  звезда  Гонгури.  То,  что  раньше  казалось
невозможным, стало действительностью, но так как прежнее было более реально,
чем настоящее, то по временам все мерещилось непрерывной грезой.
     Везилет стал для меня ближе и понятнее. Я думал,  что  Везилет  мог  бы
жить в Лоэ-Лэлё и женщины, подобные Гонгури и Нолле, любили бы его;  но  всю
жизнь он провел в грубой борьбе с опасностями диких миров. Какая сила влекла
его по этому пути? Не то ли  смутное  беспокойство,  что  оторвало  меня  от
правильной жизни в моей школе?.. Везилет улыбнулся и заговорил со мной,  как
с равным, о последних достижениях, о той страсти,  что  словно  ледяной  газ
сжигает мозг мыслителей... Я слушал его и слушал  вой  зверей,  и  вьюги,  и
шипение дымного дерева в огне...
     Однажды с моей охоты я вернулся,  ликуя!  Солнце  дольше  обыкновенного
задержалось над горизонтом... Скоро снег  не  выдержал  и  помчался  в  реки
грязными струйками. Лед раскололся и поплыл, крутясь и сталкиваясь с веселым
шумом. Земля покрылась цветами и вдруг высохла  и  запахла  зноем.  Огромные
бабочки вылупились из своих куколок, амфибии и змеи наполнили  траву,  птицы
вернулись с юга... Я никогда еще не представлял себе смены  времен  года,  и
неожиданно наяву я увидел, как ожило "заколдованное царство"! Казалось,  мир

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг