Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
дама из Москвы.
     Ларсен выжидающе замолчал, стараясь понять,  что  означают  только  что
произнесенные слова: презрение  к  его  наивности  или  глуповатую  гордость
ученого, который считает себя волшебником.
     - Да, да, - рассеянно повторил профессор Шенманн  и  после  длительной,
несколько неловкой паузы заметил: - Меня,  откровенно  говоря,  смущает  эта
вера в могущество науки. Точно мы боги. Мои опыты  в  этом  деле,  в  лучшем
случае, позволят (я говорю: позволят, а не позволяют)  предугадать  пол,  но
чтобы создавать пол по своему усмотрению, я... я... я об  этом  могу  только
мечтать вместе с  вами... Этих  бесстыжих,  невежественных  газетчиков  надо
остерегаться, как чумы! Откуда они это взяли, я не понимаю!..
     Молчаливый Ларсен не обладал искусством вдохновлять своих  собеседников
и поддерживать с ними разговор. Он встал,  бесшумно  вздохнул  и  сокрушенно
заметил:
     - Вы меня простите, г. профессор. Я действительно предполагал, что ваши
труды в этом направлении... достигли... добились... и, вы понимаете... Прошу
прощения.
     - Одну минутку, - остановил его старик. - Одну минутку.  Присядьте  еще
на одну минутку. Раз вы пришли  ко  мне  за  советом,  и  даже  приехали  из
Дании, - не правда ли?
     Ларсен кивнул головой и насторожился.
     - И  вдобавок  доверили  мне  свои  сокровенные  желания, -   продолжал
профессор, - я, как старый  человек,  как  отец  пяти  детей,  позволю  себе
спросить вас: чем, собственно,  не  удовлетворяют  вас  четыре  девочки?  Я,
конечно,  понимаю:  чувство  гармонии,  симметрии,  чувство   равновесия   и
отцовское честолюбие заставляют вас желать сына. Понимаю. Но ведь,  в  конце
концов, все это не так уж  важно. Право,  это  не  так  важно.  Если  же  вы
озабочены какими-нибудь другими целями, то я думаю (я даже убежден), что  вы
серьезно заблуждаетесь. Ваше физическое бессмертие (если вы думаете об этом)
ваша дочь пронесет в века так же, как и сын. Ваш духовный мир  -  точно  так
же.
     Ларсен вспомнил три фотографии матери - и у него вырвалось неподдельное
изумление:
     - Женщина пронесет? Женщина?
     Профессор сердито раскрыл глаза, торопливо передвинул очки,  ушедшие  в
глазные впадины, и не без возмущения возразил:
     - Извините меня, милостивый государь, но вы говорите с биологом, а не с
лейтенантом. Да, женщина пронесет в века все, что надо. Если не в  себе,  то
через себя. Я не знаю,  что  вам  угодно  передать  будущему,  но  смею  вас
уверить, что некоторые вещи ваши дочери проделают  гораздо  лучше,  чем  это
могли бы сделать ваши  сыновья.  Кастовую  или  семейную  традицию?  Обычаи?
Национальную идею? Только одна мать и умеет это закреплять  в  своих  детях.
Только она. Мужчина  -  это  неугомонный,  неисправимый  мятежник,  искатель
новизны, открыватель новых путей и  земель,  вечно  нарушающий  инерцию.  Он
никогда не сидел бы дома, - во всех смыслах! - если бы не бытовая инертность
женщины  -  матери  или  жены.  А  надо  ли  мне   вам   доказывать,   какую
благодетельную роль в  жизни,  в  науке,  в  торговле  играет  инерция  -  в
умеренных  дозах,  понятно.  Нисколько  не   преувеличиваю:   если   бы   не
существовало  женщины,  земной  мир  представлял  бы  собой  безостановочное
движение, правда, вперед, но зато очень рискованное. Это было бы бесконечное
переселение народов, беспрерывное движение  идей,  которые  не  успевали  бы
обрасти эмпирической проверкой.  Вот  тут-то  и  помогает  полезный  тормоз,
задерживающий стремительный бег мужчины. Этот тормоз помогает создать нацию,
государство, то есть  необходимую  для  социальной  жизни  инерцию.  Другими
словами, я хочу сказать, что женщина вносит в духовный мир  мужчины  -  сына
или мужа - полезную оседлость, без которой  не  может  существовать  никакая
культура. И скажу вам по совести: если бы я действительно умел создавать тот
или другой пол, я бы поступал точно так же, как поступает природа, производя
мужчин  и  женщин  в  равном  количестве.  Мужчины   комбинируют,   создают,
изобретают. Женщины - воспроизводят, повторяют и хорошо помнят.
     Ларсен взволнованно повторил про себя:
     - Помнят.
     Сняв очки, профессор Шенманн бережно сложил  их,  осторожно  вдвинул  в
потертый футляр и торжествующе улыбнулся: беседа была закончена.

                                     XX

     В первые годы после того, как Ивар  съездил  к  профессору,  жизнь  его
проходила в спокойно-педантичном выполнении отцовских предначертаний и всего
того, что с этим связалось. Уж такой он был человек:  ему  нелегко  было  на
что-нибудь решиться, но, решившись, он крепко держался принятого, как  якорь
о землю. Мысли,  высказанные  профессором,  тоже  вошли  в  круг  намеченных
осуществлений  и  направляли  его  заботы  о  детях.  Девочки  подрастали  и
воспитывались под руководством  умной  гувернантки,  которой  было  сказано:
развивать у всех волевые начала, серьезную настойчивость и чувство долга.  А
про себя Ларсен думал: когда девочки вырастут, точно выяснится, кому из  них
завещать поддержание фамильной идеи.
     И все шло гладко, размеренно, просто до тех пор, пока  старшая  дочь, -
ей было тогда четырнадцать лет - не заболела скарлатиной и умерла в три дня.
В этом несчастье Ларсен ощутил,  кроме  опасений  за  других  детей,  еще  и
тревогу  за  отцовский  план.   Снова   всплыли   горькие   мысли   о   злом
неудачничестве, которым  время  от  времени  судьба  перебивает  его  жизнь.
Вспоминая об умершей, он начинал думать, что больше других она подходила для
его заповедного дела: в ней  было  много  спокойствия  и  постоянства. Седая
прядь на голове запечатлела эти мысли.
     Два года спустя от менингита погибла самая младшая. На этот раз  Ларсен
старался не терзать себя бесполезными размышлениями. Он упрямо сжал  губы  и
через две недели после похорон уехал на Ньюфаундлендскую мель, чтобы утешить
себя  расцветавшей  жизнью  другого  своего  детища,  которое  подавало  все
признаки незыблемой вечности.
     Из двух оставшихся дочерей очень скоро пришлось остановиться на Зигрид.
У этой девушки задатки и склонности были  явно  мужские.  Она  любила  море,
верховую езду и властно держала себя  с  прислугой.  Широкоплечая,  высокая,
безгрудая, она давала основания бывавшим у них в доме молодым людям называть
ее валькирией. Как раз все это и нравилось в ней Ларсену. Поглядывая на нее,
он не без удовлетворения  считал,  что  этой  мужественной  девушкой  судьба
вознаграждает его за отсутствие сына. Профессор Шенманн был, пожалуй,  прав,
но все-таки сын - это...
     В шестнадцать лет Зигрид окончательно была посвящена  в  проект  Петера
Ларсена, Отец подробно, ничего не скрывая, рассказал ей о  жизни  деда  и  о
том, как упорно доискивался он способа облагодетельствовать  родину.  Зигрид
слушала его и восторгалась. Ее пленило сказочное величие дедовского  замысла
и жертвенная скромность старика: безвестно работать для  будущих  поколений!
Она почувствовала в этом ту святую простоту, которую  носят  в  себе  поэты,
художники, моралисты, прислушивающиеся к своим  внутренним  голосам  и  этим
удовлетворяющиеся. И когда она высказала свои мысли отцу,  он  посмотрел  на
нее с счастливой благодарностью, впервые им проявленной. Да  и  сама  беседа
их - во время загородной прогулки - звучала восторженно. У него - от наплыва
долго сдерживаемых слов; у ее - от гордости, что она удостоена признаний.
     Голова ее была закинута вверх, в небо, где реял перед ней  таинственный
образ хмурого однодума. Она спросила:
     - Но неужели дед сам до всего дошел? Ведь для этого нужны были  знания.
И еще помощники.
     Ларсен покачал головой.
     - Он был  совершенно  одинок.  Люди,  его  окружавшие,  были  ничтожны.
Решительно никто не мог ему быть полезным. Никто. До всего он додумался сам.
По чертежам - я тебе завтра покажу их - ты увидишь его первоначальные планы.
Они грандиозны, но неосуществимы. По крайней мере, для одного  человека.  Он
это понял и стал искать более простых и скромных путей.
     - И всю жизнь скрывать! - воскликнула Зигрид. - Какая выдержка!
     Ларсен слегка был задет.
     - Его сыну пришлось поступать точно так же, - негромко сказал  он. -  И
быть таким же одиноким. Потому что люди, которые меня окружали, были тоже...
     Зигрид нежно взяла его под руку и замолчала.
     Ларсен продолжал:
     - Тревоги, заботы, сомнения - все было. Но все это  оставалось  внутри.
Ты  представляешь  себе,  какими  глазами  смотрели  бы  на  меня  знакомые,
служащие, если бы догадывались о моих планах!
     Презрительная улыбка судорогой пробежала по его губам.
     - Я уверен, что если бы об этом узнали, мои векселя не  учитывались  бы
ни в одном банке. Векселя сумасшедшего! Да и у себя дома я потерял бы всякий
кредит. Нет, нет, такие вещи никогда не надо выносить наружу.  Они  тускнеют
от людских взглядов.
     - Разве мать ничего не знает? - в ужасе спросила Зигрид.
     - Нет, - твердо заметил Ларсен. - И она не должна знать. И когда у тебя
будет муж, пусть он также ничего не узнает.  Близкие  -  это  самые  опасные
критики и недоброжелатели.
     Зигрид задумалась. Предстоящее одиночество заполнило ее страхом.
     - Мне трудно поручиться за себя, - взволнованно сказала она. - Ведь это
значит следить за каждым своим словом и движением. Это ужасно.
     - Нет, это еще значит брать на  себя  полную  ответственность  за  все.
Полагаться на свой ум.  Томиться  сомнениями.  Но  зато,  когда  ты  во  все
посвятишь своего  сына,  тебе  станет  неизмеримо  легче.  У  тебя  появится
сообщник, и он снимет с тебя часть тяжелого груза.
     - Так же, как ты с себя только что?
     - Да, - сказал Ларсен, отводя глаза в сторону, и прибавил: -  Очевидно,
что язык дан человеку только потому, что человек не может  вместить  в  себе
все возникающие у него мысли. Время от времени надо их разгружать. А  вообще
говоря, можно и молчать: люди неинтересны и не  стоят  того,  чтобы  с  ними
обмениваться мыслями. Не стоят.
     Зигрид с грустью подумала:
     "Мне предстоит такое же одиночество. И неужели я так же буду  презирать
людей?"
     Восторг, еще недавно клокотавший в ней через край, заметно остывал.

                                    XXI

     Когда Зигрид исполнилось  двадцать  лет,  Ивар  стал  подумывать  о  ее
замужестве. На это дело он смотрел точно так же, как некогда смотрел на брак
его отец. Ивар лишь изменил его формулу применительно к дочери, но при  этом
не заметил, что пользуется чужим взглядом.
     - Твоя задача, - сказал он Зигрид, с  трудом  подыскивая  слова,  точно
мысль его впервые предстала перед ним, - остановиться на таком муже, который
бы как можно меньше менял твою жизнь. Это самое главное для нас с  тобой. Да
и для тебя лично тоже.
     Зигрид выслушала  отца  с  тусклым  вниманием.  Любовное  томление  еще
никогда не тревожило ее, но то, что она знала и слышала о  любви,  заставило
ее отнестись к соображениям отца неприязненно хмуро.
     Ей хотелось спросить его: "А что, если она влюбится в кого-нибудь?  Как
тогда?" Но прежде, чем она решилась заговорить об этом, Ивар сказал:
     - Твой дед уверял меня, - и мне кажется, он прав, - что  любовь  -  это
постыдная  болезнь,  от  которой  человек  становится   мельче   и   глупее.
Когда-нибудь люди это поймут.  И  что  хуже  всего,  она  не  дает  никакого
счастья. Кроме того,  когда  имеешь  впереди  ясные  задачи,  любовь  только
сбивает с пути. Она просто мешает.
     Зигрид вздохнула. Вероятно, оттого, что перед  ней  собирались  закрыть
дверь в область, сверкавшую соблазном. По крайней  мере,  в  эти  мгновения,
когда отец с жестокой бездушной монотонностью говорил том, что так прекрасно
звучит в стихах, опере, в романе, а  иногда  просто  в  саду  или  в  лунном
сумраке леса, она почувствовала себя жертвой наследственного  долга:  у  нее
отнимают элементарное право проверить на себе извечное  тяготение  человека!
Несколько дней она размышляла над этим и сравнивала  себя  с  принцессой,  у
которой династические соображения грубо отодвигают в сторону  самые  простые
влечения сердца. Но так как не о ком было задуматься и некому было  мысленно
послать прощальный привет, сокрушение незаметно  прошло.  Напротив:  явилась
даже насмешливая мысль и начертала пред ней два слова: принц-супруг.
     Она так и оказала отцу:
     - Значит, ты подыскиваешь для меня принца-супруга?
     Ларсен не сразу сообразил, что это значит, но затем  оживился,  закивал
головой и ответил:
     - Вот именно. Ты выразилась совершенно правильно. Управлять будешь  ты,
он должен быть только твоим физическим  мужем.  И  уверяю  тебя,  вое  будет
хорошо.
     Принц-супруг был вскоре найден. Он оказался сыном бывшего министра. Его
мягкий,  отчасти  безвольный  характер,  его  безукоризненная  воспитанность
делали из него удобного мужа,  принадлежавшего  к  породе  тех,  которые  не
мешают. Он был настолько  податлив,  что  легко  позволил  Зигрид  сохранить
девичью фамилию и передать ее потомству. Остряки  утверждали,  что  он  чуть
было не согласился отказаться от собственной фамилии.
     Принц-супруг  любил  живопись,  театр  и   ежемесячные   английские   и
французские  журналы,  разрезать  которые   было   для   него   не   меньшим
наслаждением, чем читать их. Средства  жены  и  необязательность  участия  в
работе фирмы позволили  ему  целиком  уйти  в  воображаемый  мир  искусства,
который создается революционными бурями в студиях  и  мансардах  и  мещански
замирает в гостиных и залах. В одной из таких зал  сложились  художественные
вкусы мужа Зигрид. Весь остальной мир  -  все!  все! -  казался  ему  только
материалом для первого, иногда мертвым, иногда  живым,  но  зато  всегда  не
очень необходимым. Вдобавок он убежденно считал, что  всякое  золото  должно
очищаться в горнах искусства, и в этом он усматривал свою миссию  в  богатом
доме Ларсенов.
     Надо сказать, что  возлагавшиеся  на  него  надежды  он  оправдал  лишь
наполовину. Мешать он, правда, никому не мешал, но через шесть лет он просто
перестал быть  мужем Зигрид,  обосновавшись  во  Флоренции,  откуда  посылал
открытые  письма  с  чудесными  видами  и  почтительными  приветами.  Письма
получали от него все: жена, дети, тесть. Они так  не  отличались  по  своему
содержанию и были столь часты, что на них никто  не  обращал  внимания,  тем
более,  что  число  видов  Флоренции  было  ограничено,   и   корреспонденту
приходилось повторяться.
     В бегстве его из дома - от жены и двух сыновей - сыграла некоторую роль
и эстетика. Старшего из мальчиков природа отметила очень жестоко: он родился
с волчьей пастью и заячьей губой. Мать в жалости к нему  быстро  привыкла  к
его безобразию. Отец же никак не мог побороть в себе чувства отвращения и за
обедом, при виде большого рта до ушей,  пересеченного  мокрой  бороздой,  он
давился при каждом глотке. Обиженный Богом уродец был не в меру чуток и ясно
понимал, что отец не  выносит  его.  За  это  он  отплачивал  ему  ничем  не
скрываемой ненавистью, которую излучали его широко расставленные,  неровные,
косые глаза.
     Под предлогом  ревматизма,  принц-супруг  уехал  на  юг,  к  солнцу,  в
Италию - и там застрял. Зигрид его отсутствия почти не замечала.

                                    XXII

     Здесь приходится вспомнить, что в  том  же  доме  находилась  еще  мать
Зигрид, жена Ивара Ларсена, избранная им  по  тому  же  рецепту,  по  какому
Зигрид избрала себе мужа.
     Это было тихое,  бесцветное,  неслышное  существо,  из  которого  умело
вытравили всякие  признаки  какой-либо  индивидуальности,  по  крайней  мере
внешней. Никто никогда не слышал, чтобы она о чем-нибудь говорила, чтобы она
смеялась, злилась или кого-нибудь упрекала, и люди, ее знавшие,  утверждали,
что в течение  года  она  произносила  не  больше  365  слов,  ограничиваясь
несложными жестами вроде кивания или покачивания головой. В ее ведении  было
хозяйство, какие-то благотворительные дела и выполнение религиозных правил -
за всю семью. В спальне ее кровать стояла рядом с кроватью мужа,  отделенная
от нее небольшим столиком, но этот столик по существу своему был Гималайским
хребтом, не позволявшим обоим супругам видеть и слышать друг  друга.  Голова
этой молчаливой женщины в сорок пять лет уже была совершенно седая.
     Однажды в воскресное утро, собираясь отправиться в церковь, уже  совсем
одетая, она нагнулась, чтобы поправить развязавшийся шнурок на ботинке  -  и
вдруг, покачнувшись, мертвая  упала  навзничь.  Так  она  пролежала,  крепко
сжимая в руке Библию, до конца обеда, когда спохватились,  что  она  еще  не
вернулась из церкви.
     Домашний врач, внимательно осмотрев  тело  покойной,  установил  разрыв
сердца, но при этом странно  волновался,  кряхтел,  пожимал  плечами.  После
этого, зайдя в кабинет к Ларсену, взволнованно сказал ему:
     - Случается,  что  женщины  хотят  своими  средствами  освободиться  от
некоторых... от некоторых, я бы сказал, семейных неудобств. И начиняют  себя

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг