одного - что у Ивара будут рождаться девочки. И как в этом случае поступить,
он ничего не сказал.
Когда родилась третья дочь, Ивар озабоченно нахмурил брови и вместо
того? чтобы пойти проведать только разрешившуюся от бремени супругу, хмуро
зашагал по кабинету, расстроенный безмерно. Девчонка! Снова
девчонка! Заповедному делу Ларсенов угрожает опасность - фамильную идею
унаследует женщина! Способна ли будет трухлявая ее душа упрямо, без единого
поворота пронести через поколение одну идею и бережно взлелеять ростки ее
для поколений будущих? Ну, разумеется, нет! По дороге она - всю жизнь! -
ребячески будет отдавать себя во власть тех эпизодических влияний, с
которыми сведет ее случай: муж, возлюбленный, лукавый советчик, каверзная
старуха, собственный ребенок или приснившийся сон. Бросаться от одного к
другому. Сразу воспринимать десятки идей и беспрестанно запутываться в хаосе
их, пока не вынырнет детина с широкой грудью и наглыми глазами. Никогда не
обладать организующим волевым началом! Никогда не уметь придумать что-нибудь
самостоятельно и в лучшем случае удачно перенимать! Была ли когда-нибудь на
свете женщина, владевшая даром синтеза? Синтез! Можно ли вообще применить
это слово к существу, - ходячий календарь! - вечно пребывающему в жалком
подчинении законам природы?
Собственные мысли разжигали в нем яростный огонь возмущения, который
сразу заставил его возненавидеть красный комочек, пискливый голосок которого
доносился через дверь. Он был так огорчен и подавлен, что, не взглянув на
новорожденную и холодно поцеловав жену, вышел из спальни с отчетливой
мыслью, что если и следующий ребенок будет девочкой, он не постесняется
перешагнуть через все условности и заведет себе внебрачного сына.
Через полтора года родилась четвертая дочь. Ивар стиснул зубы и
подумал:
"Надо будет найти себе Агарь".
Когда по-настоящему ищешь, всегда находишь. Так говорил еще отец, и
Ивар разделял этот взгляд.
Около года назад умер один из служащих конторы. Его молодая вдова
осталась без средств. Ларсен распорядился в течение трех лет выдавать ей
треть жалованья мужа. И вот однажды, когда она явилась в контору -
приветливо-робкая, томная и словно паутинная, - он вызвал ее к себе в
кабинет. Усадил ее перед своим письменным столом и, сбросив пушистый пепел
сигары, жестоким деловым тоном спросил:
- Чем вы занимаетесь, г-жа Гансон?
Голосом чистым, и звонким, как серебро, она сообщила ему, что обучается
шитью у одной известной модистки.
- Я надеюсь, - заключила она, волнуясь и учащенно мигая глазами, - что
через год я уж буду в состоянии зарабатывать, и тогда я ни в каком случае не
позволю себе...
Ларсен пресек ее слова небрежным движением пальцев и поспешил
успокоить:
- Я своих решений не меняю, г-жа Гансон. В течение трех лет вы будете
получать то, что вам назначено. Я просто спрашиваю, как вы себя чувствуете в
одиночестве.
Нелегко было ему говорить о таких вещах. Искал в себе иных слов, не
конторских, не приходо-расходных, а более мягких, обволакивающих душу, но
так и не нашел. Было видно, что и она напряженно подыскивает слова для
ответа, но, не зная, чего от нее хотят, комкала платок в руках и осторожно,
бесшумно вздыхала.
- Да, да, я понимаю, - сказал он, не дождавшись ответа. - Если бы у вас
был ребенок, дело обстояло бы совершенно иначе.
Она едва слышно проронила:
- Я очень люблю детей. Но...
- Дети, это большое счастье, - продолжал он. - У меня их четверо, но
мое отцовское чувство отравлено тем, что среди них нет мальчика. Я мечтаю о
сыне. Это счастье меня обошло.
Г-жа Гансон вскинула на него глаза цвета старого меда, открыла их
настежь и чуть было не улыбнулась, но вовремя сдержала себя. Заплесневелый
сухарь Ларсен говорил о счастье, о детях, об одиночестве! Он не иначе, как
заглянул в чужой словарь.
За это время сигара успела обрасти новым пеплом. Ларсен начал срезать
его о края пепельницы, медленно, вдумчиво, старательно.
- Г-жа Гансон, - вдруг произнес он, не поднимая головы, и голос его
прозвучал надтреснуто. - Выслушайте меня внимательно. И поймите, что во мне
говорит всего только неудачливый отец, которому, у которого...
Дальше слов у него не хватало. Выплывали обороты канцелярские: "к
нашему сожалению, обстоятельства сложились так", "не было никакой
возможности удовлетворить..."
Чтобы покончить с этой спотыкающейся стилистикой, Ларсен проглотил
нерешительность и сказал прежним деловитым слогом:
- Г-жа Гансон, я надеюсь, вы поймете меня в лучших моих намерениях. Не
найдете ли возможным быть матерью моего будущего сына?
Молодая женщина застыла от изумления. Неожиданность, испуг и стыд
искривили ее спокойное лицо, покрывшееся багровыми пятнами. Еще одно слово
Ларсена - и она бы закричала, дико и протяжно. Должно быть, с целью помешать
этому она быстро прикрыла дрожащими пальцами съехавший в сторону рот и
большими немигающими глазами уставилась в холодную серую маску Ларсена,
который спокойно выжидал ее ответа.
- Вы говорите такие вещи, г-н Ларсен, такие вещи... - задыхаясь,
пробормотала она и опустила голову.
- Я знаю, это предложение не совсем обычное, - поспешил сказать Ларсен,
заметив ее сильный испуг. - Но я вас очень прошу не давать мне ответа сейчас
же. Вы обдумайте. Само собой разумеется, материально... Ну, да об этом
нечего и говорить. Кроме того, вам будет предоставлена полная свобода. Я,
понятно, немедленно отойду в сторону. Немедленно. Мальчик же будет поставлен
в наилучшие условия, и я его с радостью усыновлю. Так вот, обдумайте, г-жа
Гансон. Прошу вас также иметь в виду, что отрицательный ответ нисколько не
повредит вам, и вашу пенсию вы будете получать независимо от того... Но я
жду положительного ответа. Он обрадует меня и будет полезен и приятен вам.
Чтобы вам было удобней, ответьте мне письменно - завтра или послезавтра. Не
правда ли, так лучше?
Она встала, чуть-чуть поклонилась и молча вышла, слегка пошатываясь.
Ларсен подошел к окну и, дождавшись ее появления на улице, стал
внимательно осматривать г-жу Гансон. Она шла медленно, понурив голову,
колеблющейся походкой. Когда же она скрылась за поворотом, он подумал:
"У нее приятная внешность, солидные манеры и сдержанность в словах. Она
вполне подходит".
На третий день он письма не получил. На четвертый тоже.
Ларсен был огорчен.
На пятый день он послал телеграмму - ответа не было.
На восьмой день перед вечером он сам отправился к ней, чтобы узнать ее
решение.
Увидев его, г-жа Гансон замерла на месте, затрепетала и схватилась
рукой за голову, точно в ожидании, что она подскажет ей нужные слова.
Ларсен решил прийти ей на помощь.
- Не получая от вас ответа, я уж начал беспокоиться, - сказал он. - Я
думал, вы захворали.
Она пролепетала:
- Нет, нет, благодарю вас, г-н Ларсен. Я здорова. Но я... не могу... не
могла... Вы меня извините... но я даже не могу себе представить... Это так
странно...
Не дождавшись ее приглашения сесть, он опустился на первый попавшийся
стул, вяло скользнул глазами по ее комнате, похожей на бонбоньерку, и стал
отчетливо повторять сказанное им неделю назад.
Она слушала его точно во сне. Лицо ее стало каменным. Лишь время от
времени она что-то глотала - не то воздух, не то нервную судорогу, сжимавшую
ей горло.
Тогда он привел последний аргумент.
- Представьте себе, г-жа Гансон, что вам сделал предложение человек
немолодой, но со средствами и с положением. Так называемая любовь - она ведь
бывает только в романах, г-жа Гансон, только в романах - отсутствует с обеих
сторон? Как бы вы поступили в этом случае? Вам бы это тоже показалось диким?
- В течение всей недели, - сказала она монотонным полушепотом, - я
многократно, три-четыре раза в день, повторяла ваше предложение. И я
убедилась, что даже к самой фразе я не могу привыкнуть. Не могу, никак не
могу, г-н Ларсен. Она меня терзает. Я в ней чувствую большое оскорбление,
хотя вы так любезно...
- Оскорбление? - повторил он удивленно. - Я вас оскорбил?
Он резко поднялся, сжал губы и, сделав два шага к двери, остановился
вполоборота.
- Очевидно, я вам так неприятен, что даже сама мысль...
- Дело не в этом, г-н Ларсен, - умоляющим тоном воскликнула г-жа
Гансон. Ее глаза потемнели и сверкнули влажным блеском. В растерянности
своей она нежно засветилась и сразу стала хорошенькой. Он это заметил с
недоброй улыбкой. - Не обижайтесь, г-н Ларсен. Я просто никак не могу
освоиться. Дайте мне время, чтобы привыкнуть. И тогда возможно, пожалуй - я
уж не знаю. Но сейчас дать вам ответ... Позвольте мне сначала привыкнуть, я
прошу вас!
Одновременно с надеждой он ощутил злую, сверлящую досаду. Дожидаться!
Как объяснить ей, что он не может ждать, не имеет права ждать. Этого никак
не позволяет ему медленно поднимающийся со дна океана остров, питающий его
неизбывную тоску нетерпения. Дожидаться! Как это понять? Сначала
поухаживать, гулять под руку, приносить коробки с шоколадом - так?
Ларсен резко шагнул к ней и почти закричал:
- Поймите же меня! Я хочу только сына. Большого от вас я ничего не
прошу. Смотрите на это, как на вынужденную операцию, которая даст вам
ребенка... А я не могу ждать, не могу!
И Ларсен - кто бы мог подумать! - спокойный, рассудительный, каменный
Ларсен действительно показал, что его взбешенная страсть не может
дожидаться; через несколько острых, горячих и тревожных минут она с
искаженным помертвевшим лицом, отклоненным в сторону, уступила ему, покорно
подчинившись его торопливым властным жестам.
Когда он возвращался, на улицах лежал густой туман. Призрачные
очертания домов и людей вызвали перед его глазами далекий остров, медленно
поднимающийся со дна. Он улыбнулся видению и облегченно вздохнул.
XIX
Тем же летом Ивар Ларсен отправился на Флоридский полуостров, чтобы
оттуда совершить свой обычный маршрут - сначала на острова Key, дугой
огибающие Флориду, а затем двинуться к заповедному месту на Ньюфаундлендскую
банку. По дороге пришла ему в голову мысль привезти с Бермудских островов
барку с обломками полипняков и коралловым песком. И то и другое можно было
легко достать на Вест-Индских рифах или даже на Флоридских, двумя
параллельными радами окаймляющих полуостров. Но Ларсена крепко соблазнила
мысль окружить растущие кораллы родственной им обстановкой, чтобы усилить их
рост.
Так это и было сделано. Пришли две барки, глубоко сидевшие в воде и
нагруженные мешками. Сопровождавшие их люди с неприязненным молчанием
изумленно оглядывали водяную гладь, на которой, кроме загадочно качавшейся
белоснежной яхты, не было ничего - куда же выгружать мешки? Им было указано:
в воду. Ларсен сам руководил работой, и его угрюмое присутствие не позволяло
расспрашивать, что означает это таинственное приношение океану, И когда в
воду низвергались тяжелые мешки, вслед за которыми на ровной поверхности
наперебой всплывали шаловливые частые пузыри, Ларсен едва сдерживал желание
поделиться с кем-нибудь своей радостью. Но кто мог понять его, не зная, в
чем дело?
Разгрузившись, барки немедленно ушли. Яхта сделала вид, что тоже
удаляется, но, покружившись по водным просторам, вернулась на прежнее место.
Ларсен стоял у борта и с ласковой задумчивостью смотрел вниз. Еще до
прибытия барок, он велел опустить лот. Лот обнаружил заметное повышение
тверди. Теперь радостно волновали его частые пузыри, на воде. Они, точно
отклик снизу, шевелили в нем бодрую надежду: все идет отлично. Рядом с этой
надеждой вырастала другая - в образе сына, который так же, как и желанный
остров, медленно рос, увеличивался, чтобы внезапно показаться на свет и
впоследствии к непрерывным звеньям предков присоединить и свое, может быть,
замыкающее звено.
Когда через две недели Ларсен подходил к Копенгагену, корабельная
сирена разорвала воздух долгим, пронзительным криком. Ларсен ощутил
сердцебиение. Ему представился другой крик, такой же пронзительный, но менее
долгий, - крик, которым через несколько дней, а возможно, и сегодня, его
встретит следующий Ларсен - новое звено.
Сквозь серую щетину мачт, уходившую в дымчатый туман, он пытался
отыскать то место в городе, где это должно было случиться, но людской поток
протолкнул его к сходням. Он подозвал носильщика, приказал ему через час
доставить вещи домой, а сам, с трудом подавляя в себе волнение, поспешно
направился к г-же Гансон, в ее новую квартиру, в которую она перебралась,
когда почувствовала себя матерью. Дорогой он думал: все идет удачно, и надо
полагать, что и на этот раз удача не обойдет меня...
Никогда этого еще не было с ним, - чтобы одно слово, одно только
маленькое слово причинило ему такую нестерпимую, острую, звенящую боль:
девочка! Он не поверил и не своим голосом переспросил. Ему повторили:
- Девочка. Хорошенькая, пухлая, светлые волосенки.
Ларсен уже не слушал. Внутренняя судорога, не искривив его каменного
лица, надломила тот прямой стержень, который подпирал его высоко поднятую
голову. Он опустил ее и, не торопясь, направился к себе, немой и глухой.
В вечернем тумане снова представился ему поднимающийся остров. На этот
раз он показался ему значительно большим, отчего увеличилась и его горечь,
язвительно подсказавшая ему: а будущего владельца острова еще нет.
Госпожу Гансен Ивар больше никогда не видел. На другой день он внес на
ее имя в банк достаточную сумму, написал ей деловитое короткое письмо,
причем не подписался - и вычеркнул ее из своей жизни навсегда.
Но мысль о сыне, продолжателе заповедного плана, не покидала его ни на
один день. Она заслонила перед ним все остальное, и большое, и малое, и
навела его на мысль о злом неудачничестве, которым коварная судьба
подстерегла его на гладком и ровном месте. Уж не последыш ли он, собой
замыкающий недолгую цепь отцовских идей?
В молчаливом жестоком одиночестве переживал он свое горе. А напоминало
оно о себе ежедневно. Письмо с бланком - такой-то и сын - вызывало вздох.
Мальчишки, оглашавшие шумом маленький скверик перед конторой, раздражали
безмерно. (У Ларсена даже промелькнула мысль: не добиться ли у города
запрещения пускать сюда детей?). Однажды в игрушечном магазине, куда он
зашел покупать рождественские подарки, болтливый приказчик неделикатно
заметил:
- Если для мальчика, то особенно рекомендую лошадку, барабан и вообще
военные принадлежности. Для мальчиков нет ничего лучшего.
С яростным презрением посмотрел на него Ларсен.
- Я не нуждаюсь в ваших советах, - прошипел он. - Показывайте то, о чем
вас просят.
Да, все задевало Ларсена. А исхода не предвиделось. Отец в таких
случаях упрямо говорил: нет такой задачи, которую невозможно было бы
разрешить. Но как бы он поступил в данном случае? Увы! Старик многое
предусмотрел, но не все.
Однажды Ивар прочел в газете фразу из научного фельетона: "Работы
профессора Шенманна из области разгадки пола у неродившихся детей и
возможного воздействия в нужном направлении на родителей вызвали
подражате..." Фраза обожгла его. И, вероятно, оттого, что сухие сердца легко
воспламеняются, он внезапно изменил себе. В этот день упрямый тяжелодум
Ларсен, подолгу обсуждавший со своими сотрудниками каждое письмо, каждое
решение, - без всякого сопротивления и даже торопливо подписывал все бумаги
и в две минуты согласился заключить не совсем выгодный договор с одной
транспортной фирмой, частично переуступавшей свой концессию за какие-то
существенные преимущества в тихоокеанских рейсах. А еще через три он уже был
в Германии, в тихом уютном городке, состоявшем из профессоров, студентов и
квартирных хозяек.
Сидя перед одним из таких профессоров, Ларсен застенчиво и нескладно
рассказывал о своем страстном желании иметь сына и откровенно сообщил о
своей попытке завести себе наследника на стороне. При этом глаза его
одновременно излучали тоску и надежду.
Старенький, сморщенный биолог, упершись руками о стол, точно собирался
встать и уйти, насмешливо смотрел на него поверх очков, пожевывал сухими,
узкими губами и внезапно обронил:
- Да. Вы не первый обращаетесь ко мне. До вас у меня была одна русская
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг