Тогда выплыла новая сенсация. Она исходила не от дипломатов и
политиков, чьи сложные диалектические узоры всегда вызывают недоверие
широких масс. Новая сенсация шла непосредственно из обывательской среды,
несла с собой ее же запахи и предназначалась для нее же.
Она была проще, доступней, элементарней, чем казуистическая полемика
дипломатов, дорожащих нюансами, запятыми и эвфемизмами.
Норвежская актриса Карен Хокс грандиозно сообщала журналистам, что
десять дней назад собственными глазами видела у одного датчанина чертеж
заградительного острова. Этот датчанин, хотя и обладает большими средствами
(он владелец крупнейшей транспортной фирмы в Копенгагене), но вряд ли мог
самостоятельно осуществить свой грандиозный план, тем более, что последние
четыре года он безвыездно проживал в Дании. И судя по тому, что он спешно
был вызван в Америку для каких-то таинственных переговоров насчет
Гольфстрема (в этом он сам признавался ей), актриса высказывала
предположение, что датчанин когда-то запродал свой (а скорее всего,
отцовский) проект заградительного острова правительству Америки и ехал
теперь давать какие-то последние разъяснения или получать деньги. При этом
актриса никак не могла умолчать о том, что встретилась она с этим датчанином
на пароходе, шедшем в Пернамбуко. Лично она направлялась в Южную Америку,
чтобы дать там целый ряд концертов, но, узнав об опасности, угрожавшей ее
родине, она пожертвовала огромной неустойкой и из Пернамбуко на аэроплане
вылетела в Европу, а затем вернулась на родину, чтобы исполнить свой долг и
осведомить обо всем норвежское правительство.
Уличные газеты озаглавили это интервью "Норвежка Карен Хокс -
спасительница Европы" и поместили ее портрет, переданный по радиоскопу.
Вот теперь история с Гольфстремом получила, наконец, ту
пошловато-бульварную форму, - красавица, демонический датчанин, Пернамбуко,
тайная запродажа, - при помощи которой политическое событие европейской
жизни проникло в цитадели мещанского равнодушия и вызвало истерический
трепет у базарных торговок, горничных, парикмахеров и биллиардных маркеров.
Что там закат цивилизации, Стилихон и Аэций, Каталаунская битва!
Слова олеографичной красавицы Карен Хокс, жертвующей неустойкой, были
понятней и прозвучали на кухнях и базарах, как Роландов рог в Ронсевальских
теснинах.
"Нас всех запродали Америке! Долой Америку!" И то слово, которое давно
уже лелеяли в своих душах вершители европейских судеб, - министры, банкиры и
промышленники, - яростно мечтавшие отделаться от цепких лап неумолимого
заатлантического кредитора, было впервые произнесено на улице: война!
Вершители судеб отлично знали свою паству, и сценарий, ими сочиненный,
был разыгран без запинки. Теперь, когда этот неистовый кавардак уже позади,
всякому должно быть ясно, что стремительный ход европейской комедии - три
дня! - мог направляться твердой рукой одного режиссера. Это он насыщал
газеты соответствующим материалом! Это он подбавлял жару, усиливая темпы, и
накалял воздух той остервенелостью, при которой человек не замечает,
произносит ли он собственное слово или подсказанное ему. И, зная наперед,
что он собирается подсказать оголтевшему простолюдину, режиссер заранее
привел в боевую готовность новую непобедимую Армаду, тихо и незаметно вывел
ее из портов и полным ходом безбоязненно двинул ее к берегам Америки, вполне
уверенный, что уличный крикун все это одобрит.
Так оно и случилось. Когда на площадях завопили "Война!", огромнейший
флот из 164 вымпелов - английских, французских, немецких, норвежских,
итальянских - под начальством английского адмирала - уже приближался к тому
самому месту, о котором героическая Карен любезно сообщила кому следует и
которое за неделю до этого было так тщательно исследовано, обнюхано и
общупано гидрографами, инженерами, артиллеристами и наиученнейшими
зоологами. В то же самое время у Панамского канала внезапно вынырнули из
тумана шесть быстроходных крейсеров, достали откуда-то десяток брандеров и
заградили выход. Этим путем весь североамериканский флот, развлекавшийся
игрой в оловянные солдатики где-то у Калифорнии, был обречен на полное
бездействие.
По существу, это была только морская демонстрация, ибо ни одного
выстрела не было сделано, но в течение четырех дней эта демонстрация
именовалась войной. Вашингтон, не успевший опомниться, достаточно струсил и
после 12-часового молчания выслал к врагу 8 парламентеров. Их очень любезно
приняли на броненосце "Dexterity", что означает "Ловкость".
Это было прекрасное зрелище. Американцы его запомнили на всю жизнь:
"Dexterity" стоял в тридцати ядрах от заградительного острова, который ради
такого случая был под водой освещен огромными электрическими лампами. В
почтительном отдалении, выстроившись правильным кругом, замерла непобедимая
Армада, в которую втирались колыхавшиеся айсберги. Парламентеры в водолазных
костюмах опускались на дно, щупали полипняки и тут же под водой пожимали
плечами.
Совещание было непродолжительным. Мирные переговоры продолжались всего
четыре дня. К восьми парламентерам присоединилось еще шесть человек, в том
числе три банкира. Последние вдруг вспомнили, что мирные переговоры обычно
происходят на какой-нибудь нейтральной территории и предложили Мексику. Надо
ли рассказывать, что их никто не слушал? К тому же, как известно, время -
деньги. И те, которые установили этот принцип, должны были ему подчиниться и
подписали соглашение, в силу которого подводный остров, преграждающий
течение Гольф-стрема, немедленно уничтожается. Но беда была, конечно, не в
этом. Следовал еще скромный post scriptum. Был еще один пункт договора, как
будто очень мало вытекавший из всего предыдущего, однако представители
Европы держались за него цепко, как обезьяны за ветки пальмы. Он гласил:
невыплаченные с 1920 года долги Англии, Франции и Италии настоящим договором
аннулируются. Банкиры лезли на стены... Впрочем, какие же стены бывают на
броненосцах? Ну, значит, они лезли на мачты, почесывали лысины, давились
собственной слюной и - договор подписали.
После этого все суда расцветились флагами. Гремела музыка. Ухали
салюты. И, чтобы довершить свое гостеприимство, веселые европейские моряки
решили развлечь своих гостей невиданным зрелищем.
"Dexterity" отошел в сторону. Кинооператоры защелкали, как андалусские
кастаньеты. Адмирал махнул британским флагом. И тогда внизу, в пучине,
раздался гул, за ним другой и над темно-синей поверхностью Гольфстрема
грузно вздыбилась огромная водяная гора. Она шумно проклокотала в воздухе,
напоила его брызгами и расцветила его гигантским снопом радужных искр.
Затем, точно обессилев от собственной тяжести, водяная гора рухнула в виде
необъятной кучи желтоватых кружев. Кружева стремительно расплылись во все
стороны, ударились о борта всех судов, схлынули назад и с ворчливым рокотом
медленно поплыли по старому извечному пути - к берегам Норвегии.
Это действительно было прекрасное, редкое зрелище. С этим согласились
даже янки. Единственное, что им не понравилось - слишком дорогая плата за
вход. И верно: с них взяли немножко дорого.
Всем известно, что было потом, - заканчивала копенгагенская газета.
Целых полгода по всей Европе неистовствовал бешеный карнавал. Во всех видах
(при посредстве шоколада и папирос ее имени) прославляли красавицу Карен,
присудили ей Монтионовскую премию, нобелевскую премию мира, многократно
сжигали на площадях чучело Янки-Дудль, детей учили ненавидеть страну
Беспокойного Дьявола и произносились огнедышащие речи о непоколебимости
международного права. И только после шести таких сумасшедших месяцев точно
выяснилось, что вся эта история - величайший из блефов, до которого мог
додуматься лишь сатана. Небольшая искренняя книга нашего соотечественника,
известная сейчас каждому грамотному человеку, разъяснила весь беспроигрышный
макиавеллизм Англии: ни Соединенные Штаты, ни Дания не имели к воздвигнутому
острову ни малейшего касательства; Англия знала об этом, но делала вид, что
не знает и, прикрываясь священным знаменем права, справедливости и прочей
риторики, сознательно натравила Европу на своего неумолимого кредитора,
обвинив его в тяжком нарушении заповедей восьмой и десятой. А чтобы
как-нибудь объяснить, зачем понадобилось Соед. Штатам отгонять Гольфстрем к
берегам Гренландии, принадлежащей датчанам, Англия не пожалела маленькой
Дании и обвинила ее в том, что она заключила с Вашингтоном тайный договор. К
счастью, во время карнавальной суматохи о Дании не подумали и забыли ее
наказать.
Но когда эта книга появилась и всем стала понятна злостная
мистификация, было уже поздно. Вексель 1920 г. уже не существовал. Европа
чувствовала себя свободной от долгов и вкушала радость безмятежного бытия,
как вкушает ее мот, запутавшийся в долгах и вдруг узнающий о внезапной
гибели своего главного кредитора вместе с портфелем, где лежали векселя.
Оттого, что вашингтонское правительство вместе с президентом, все время
вынужденное признавать возводимую на него вину (иначе за что же было прощать
Европе ее огромный долг?), полетело к черту и попало под суд, дело не
изменилось нисколько. Бедной справедливости восторжествовать не пришлось,
заведомая гнусность и воровство были молчаливо утверждены и это утверждение
совершенно наглядно показало еще раз, что Европа прогнила насквозь и для
поддержания своего ветхого, источенного червями организма нуждается в
обмане".
Автором этой статьи был Натан Шварцман.
XV
Пространное интервью с Карен было одновременно напечатано в утренних
норвежских газетах, в английских и французских. В Копенгагене оно появилось
в двенадцатичасовом листке, снабженное примечанием редакции, которая прямо
указывала, что датчанин, актрисой не названный, не кто иной, как Георг
Ларсен, действительно всего только на днях прибывший из Америки.
Редакционная заметка, набранная жирным шрифтом, заканчивалась резким
обращением к самому Ларсену: "Общественное мнение вправе требовать от вас
немедленных объяснений".
Около трех часов того же дня перед зданием ларсеновской транспортной
конторы собралась большая беспорядочная толпа. Она глухо гудела, напряженно
всматриваясь в окна конторы, откуда иногда показывалось испуганное лицо и
мгновенно, точно отброшенный платок, отлетало в сторону. Все ждали появления
Ларсена.
После тревожных сумасшедших двух дней, беспрерывно томивших
неопределенной угрозой, - кто? где? когда? - всем стало легче, когда газета
уверенно назвала виновника. Теперь не надо было ломать себе голову, опасливо
посматривать друг на друга, искать предательства среди министров. Виновник
был тут, близко, обреченный на возмездие... вот он, окруженный полицейскими.
Бледный старик, - седые волосы торчком, - прижимая руки к сердцу,
растерянно кланялся в обе стороны и учащенно хлопал глазами. Губы его
шевелились, но как будто беззвучно. Влажное от пота лицо поминутно
искривлялось судорогой.
- Что он говорит?
- Немедленно судить его! И больше никаких! Чего там!
- Постойте же! Это ведь не тот. Тот молодой. Это управляющий делами!
- Ничего не значит. Одна шайка. Судить его!
- А что он говорит?
Из передних рядов донеслось:
- Он говорит, что самого Ларсена нет... и что...
- Ясное дело, удрал. Станет он ждать, пока правительство выспится?
- Дайте же человеку толком рассказать!
- И еще говорит, что в газетах какая-то ошибка. Он работает в этой
фирме тридцать лет и никаких тайн, вредных для страны, не знает.
- Судить его, судить! Уж мы сами разберем, что вредно и что не вредно.
Вдруг раскрылась дверь на балкон. Появился какой-то полный человек.
Уверенным движением руки провел он горизонтальную линию в воздухе. Толпа
стихла. Передние ряды ясно слышали:
- От имени правительства я прошу вас спокойно разойтись по домам.
Правительство принимает все меры к выяснению обстоятельства, сообщенного
газетами. Выступления граждан, хотя бы и вызванные справедливым
негодованием, могут повредить раскрытию истины. Результаты расследования
будут немедленно сообщены. От вас же требуется только спокойствие.
Затем он удалился. Бледный старик, окруженный полицейскими, пожимая
плечами, пытался еще что-то сказать, но полицейские оттолкнули его назад к
двери.
Толпа заколыхалась, загудела. Кто-то бросил камень в окно. Кто-то
вскрикнул:
- На всякий случай!
Звон разбитого стекла заставил всех насторожиться, не начинается ли
что-нибудь. Тогда полицейские, оттеснив первые ряды, быстрым движением
извивающейся шеренги раскололи толпу.
Какой-то рабочий с совершенно белыми ресницами взобрался на фонарь и
хорошо рассчитанным плоским голосом начал яростно говорить о предательстве
капиталистов, которые всегда готовы пожертвовать интересами целой страны
для... Он так и не кончил. Вероятно, чтобы иллюстрировать свой мысль, он
указал правой рукой на вывеску с именем Ларсена, но левая, не выдержав его
тяжести, соскользнула со столба. Рабочий свалился.
- А ведь это же верно! - сказал рядом стоявший старичок и уныло повел
бровями, похожими на мохнатых гусениц. - Я не социалист. Но подумайте сами:
этому негодяю хочется удесятерить свои миллионы, и потому - пусть себе
погибает Дания! Пусть погибнет весь земной шар. Этакая подлость!
- Шпионов надо вешать, - яростно выпалила женщина в два обхвата. От нее
сильно пахло рыбой.
- Шпионов? Откуда же вы взяли шпионов?
- А разве он не шпион? Ведь он продал Америке все наши чертежи. Наши
планы. Вы, стало быть, не читали газет.
- Наши чертежи? Уж не вы ли их чертили?
- Теперь не до шуток! - желчно огрызнулся за торговку худой, плохо
выбритый человек в измятом котелке и желтых ботинках. Его профессия
угадывалась сразу: истребитель клопов, тараканов и мышей. - Не
сегодня-завтра весь мир может полететь вверх тормашками. Впрочем, туда ему и
дорога. Слишком много подлецов развелось на свете. Они торгуют чужими
жизнями, чужими государствами и даже, как видите, чужим климатом (новый
предмет торговли!). И правительство, связанное старыми дурацкими законами,
нисколько не препятствует им в этом. Нет, уж лучше пускай будет война!
- Война? Кто сказал "война"?
- Вот этот.
Среди гула раздалась звонкая оплеуха. Затем глухие удары по котелку и
спине. Истребитель клопов пригнулся к земле, нырнул в сторону и -
растворился в людской толчее.
Вдруг резко прокричал автомобильный рожок. Толпа оглянулась. Показалось
большое открытое авто и врезалось в массу. На сиденье вскочил высокий худой
человек в цилиндре и повторил почти то же, что с балкона сказал чиновник.
Это был бюргемейстер. Некоторые его знали в лицо. У него был приятный голос,
внушавший доверие. Полицейские воспользовались отвлекшимся вниманием и снова
провели через море голов живую борозду.
Двадцать пять минут спустя на улице оставались только небольшие группы
зевак, тревожно озиравшихся по сторонам.
А еще через четверть часа стремительно нахлынули газетчики с кипами
экстренных листков, на которых крупными буквами было напечатано жуткое
слово: "Война".
Одновременно примчался грузовой автомобиль, резко остановился у одного
магазина и выбросил рабочего, вымазанного мукой. Переходя тротуар, рабочий
сообщил на ходу, что таможенный катер обнаружил в нескольких милях от рейда
чужую эскадру.
- Говорят, англичане, шведы и норвежцы.
XVI
Управляющий делами Эриксен, понурив голову, сидел у себя в кабинете
совершенно подавленный и, ничего не соображая, тупо повторял:
- Никогда в своей жизни... Никогда!
Платок, которым он то и дело вытирал струившийся пот, был уже мокрый. В
левом глазу, широко открытом, тускнела застывшая слеза, и казалось, что глаз
у старика стеклянный.
Старшие служащие - стоя, точно на молитве - всячески пытались уверить
растерявшегося Эриксена, что все это не больше, как грустное недоразумение,
но их доводы были вялы и неубедительны. К тому же Ларсен действительно исчез
загадочно и внезапно: это усиливало подозрение в какой-то его вине. Кассир
сообщил, что вчера вечером, за пять минут до конца занятий, он выдал Ларсену
значительную сумму в английской валюте; у камердинера узнали, что Ларсен
взял с собой большой сундук, с которым он обычно отправлялся в далекую
поездку. Было ясно, что Ларсен попросту скрылся, и таким образом следователя
обманули: ему сказали, что владелец фирмы уехал на о. Борнголм. Конечно, эта
неправда не так уж была преступна, но следователь опечатал весь архив и унес
с собой всю шифрованную переписку. Возникали, таким образом, серьезные
основания думать, что предстоят неприятности для всей конторы: соучастие!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг