пропало мое легкое. Я только ненавидел их не за то, что они бездельники и
слишком богаты, а за то, что каждый из нашей среды для них не человек. Вот
ведь не хотели разговаривать с вами, капитан. Почему? А потому что вы не из
их породы. Вы чужой.
Старик презрительно топнул ногой и резко схватился за рюмку.
- Со мной когда-то разговаривали люди, которые были нисколько не хуже
посланника, - сказал он. - Еще как разговаривали!
Ялмар отвел в сторону сумрачно-злые глаза, почесал реденькие волосы на
макушке и вдруг задрожал от страха за то, что собирается сейчас сказать.
- Где это я читал? - спросил он, как бы думая вслух. - В Библии, что
ли? Ну да, в Библии. Как это звали служанку Авраама? Агарь? Когда она была
нужна им обоим, мужу и жене, они ее держали у себя. А когда она стала им
ненужной, они ее выгнали. Вот вам! В пустыню выгнали. Как собаку!
Старик удивленно поднял лицо:
- Что ты этим хочешь сказать?
- Может быть, это и неверно, капитан, - смущенно продолжал Ялмар, в
волнении глотая воздух, - но я говорю, что вас сюда тоже вроде того, как
сослали: чтобы вы не зазнавались. Вот вам и награда!
Старик встрепенулся.
- Придержи свой глупый и злой язык! - хрипло перебил он Ялмара. - Много
ты понимаешь... Меня сослали! Я сам сюда приехал. Я хотел быть поближе к
делу, которое я... Впрочем, ты все это говоришь для того, чтобы поссорить
меня с моими хозяевами. Поздно, парень. Они уже давно в земле. И не тебе
быть судьей в нашем деле. А что касается меня, то я ничего плохого не могу
сказать о людях, у которых всю жизнь служил. Злой ты человек. Ты ненавидишь
даже мертвецов.
- Да, ненавижу, - сказал Ялмар, приподнимаясь. - И еще ненавижу того
раба, который целует плетку своего хозяина. Если бы не собачья преданность
этих самых рабов, весь мир давно был бы другим.
- Убирайся вон! - яростно закричал старик и тоже приподнялся.
Ялмар отскочил к стенке, хотел еще что-то сказать, но закашлялся и
схватился растопыренными пальцами за грудь. Кашлял он долго, тяжело, круто
сгибая спину и кончил кашлять только тогда, когда на губах показались у него
темные сгустки крови.
- Ты своей злостью сократил себе жизнь, - участливо сказал старик и
взял его за руку. - Иди, приляг. Я сам приготовлю обед. Ступай.
За окном в саду трещали и бесновались птицы, ошалело и страстно звенели
насекомые. Старик, устало шаркая ногами, подошел к окну и, высунувшись
наполовину, стал прислушиваться к веселому трепету - в кустах, в деревьях и
на выжженной земле. Трепет был такой же неугомонный и радостно непреходящий,
каким был вчера и много лет назад, когда старик появился здесь впервые.
- Неужели же, - сказал он самому себе вслух, - мне и Ялмару не придут
на смену другие? Должны прийти. Не может быть иначе!
XII
Шум вагонных колес еще не успел затихнуть в ушах, а Георг уже мчался на
квартиру к Карен, задыхаясь от ревнивого любопытства, нетерпения и путаницы
в предположениях. Мучительно хотелось наметить первые слова предстоящего
разговора и вообразить реплики Карен, но хаос безудержного диалога затопил
все. Единственное, что ясно уцелело в сознании - это чувство невытравимого
негодования и жажда отомстить. Не Карен, нет! Что с нее взять, когда она
органически не выносила любви в четырех стенах! Отомстить Магнусену! За
предательство, за подлость, за воровство среди бела дня! Дуэль? К черту!
Слишком много чести для него - драться с ним на дуэли. Просто избить его в
присутствии Карен и в заключение плюнуть ему в рожу. А в случае чего
пальнуть из браунинга.
Ощупал оружие в кармане брюк и одновременно увидел, что автомобиль
остановился.
Быстро взбежал на второй этаж. Сильное сердцебиение отпечаталось двумя
резкими звонками. Пока послышались шаги, воображение обскакало пять комнат
квартиры, все уголки, всех людей - саму хозяйку, двух горничных. А вот и
одна из них.
- Дома?
Белобрысая Тереза, приложив ладонь к шее, удивленно пропела:
- Каким образом?
Однако, смутившись проявленного удивления, поправилась холодным -
"нет".
- Но ведь возвратилась же она из Америки?
- О, да, конечно. Но уже успела уехать.
- Куда?
Глупо было выдавать горничной свою неосведомленность, но теперь было не
до того.
- Не знаю. Мне она ничего не сказала.
- Тереза! Я вас прошу. Ведь все равно узнаю. Скажите правду, где она?
- Уверяю вас: мне ничего не известно.
- Может быть, она там, в Клампенборге, в вилле?
- Вряд ли. Она бы взяла с собой вещи. Ведь там ничего нет. Ни одной
подушки, ни одной платяной щетки. Наконец, она позвонила бы оттуда.
- А разве она ничего с собой не взяла?
- Взяла, но немного.
- Тереза, вы безусловно знаете. Я вас очень прошу: скажите мне правду.
- Честное слово, я ничего не знаю.
- Она вас просила ничего не говорить?
- Да нет же. Она просто ничего не сказала. Впрочем... ну да: через
несколько дней вернется. И это все. Она очень торопилась.
Георг круто повернулся, выбежал, быстро спустился по лестнице, но вдруг
замер и, покусав губы, снова очутился у двери и снова позвонил.
- Магнусен здесь был?
- Нет.
- И вообще никто не заходил?
- Я же говорю: она очень спешила. Она пробыла в доме не больше двух
часов. Приняла ванну, переоделась - и все.
Просящим, умоляющим тоном Георг сказал:
- Тереза, я не из праздного любопытства. А совершенно по другой
причине. У меня серьезнейшее к ней дело. Я вас очень прошу хотя бы сообщить
мне: она говорила с Магнусеном по телефону?
Тереза прислушалась, не идет ли кто-нибудь, и тихо ответила:
- Говорила.
- О чем именно, не слышали?
Тереза пожала плечами. Георг задумался.
- А когда это было?
- Во вторник.
- Сегодня у нас что - четверг? Значит, уже три дня. дня.
- Да.
Георг нахмурил брови и вздохнул.
- В котором часу она уехала?
- Это было около трех.
Он кивнул головой и, небрежно попрощавшись, бросился к авто. Усевшись,
Георг вынул из кармана железнодорожное расписание. Но здесь он ничего не
нашел разъясняющего: уходило много поездов и куда могла направиться Карен,
отгадать невозможно было.
Он злобно подумал: "Магнусен!" Сама Карен вряд ли могла придумать
что-нибудь необычное.
Постучав в окно шоферу, он велел ему свернуть на ту улицу, где жил
Магнусен, и снова ощупал браунинг.
Десять скупых слов портье и горничной не выяснили ничего. Георг поехал
домой, принял ванну и, потоптавшись у себя в кабинете, вышел на улицу, чтобы
не оставаться в одиночестве. Взволнованной походкой, все время оглядываясь,
направился он было в кафе, где часто встречался с друзьями, но по дороге
вспомнил, что еще рано. Зашел в незнакомый ему маленький ресторан, спросил
себе мороженого, но, не доев, ушел.
Тоска упруго распирала его, как пар распирает котел. Ему нужны были
размашистые движения и утомляющий путь. Машинально он сворачивал в боковые
улицы, оттуда снова выходил в сторону, не замечая того, что описывает
путаные петли.
От безостановочных, движений, от духоты, от быстрой ходьбы он весь
покрылся потом. Но дело было не в ней: мелькнула уверенная надежда, что дома
он найдет письмо или телеграмму.
Вдруг он увидел Шварцмана. Еврейский Вольтер, ничего не замечая, с
застывшим презрением на лице, стремительно несся куда-то, держа под мышкой
доверху нагруженный портфель.
- Алло! - закричал Георг и замахал, руками.
Шварцман остановился, с надменным возмущением откинул назад свою
черную, ничем не покрытую взлохмаченную голову и недовольно спросил,
протягивая свою вялую, влажную руку:
- В чем дело? Зачем это я тебе понадобился в такую жару? Не иначе, как
для освежающей цитаты.
- Цитаты?
- Это я вспомнил поэта Гейне, - объяснил Шварцман. - Так жарко, что
хорошо бы найти освежающую цитату.
- У тебя вечно на уме какая-нибудь книга!
- Не трогай моих книг, профан! - крикнул Шварцман и самодовольно
улыбнулся.
Георг искренне расхохотался.
- Вероятно, такой же вид был у Архимеда, когда его потревожил римский
солдат. Как это сказано у...?
Шварцман повел бровями и подсказал:
- У Плутарха: Noti turbare circulos meos. Но все-таки: в чем дело? Я
действительно обдумывал одну вещь.
- Успеешь обдумать потом. Садись. Ты мне очень нужен.
Шварцман, указывая на авто, пожал своими узкими плечами, как бы говоря:
приличествует ли бедному философу ездить в таком шикарном экипаже? Но все же
сел и мгновенно откинулся назад с видом человека, не привыкшего ходить
пешком.
- В чем же дело? - в третий раз спросил Шварцман.
- Необходимо, чтобы возле меня был умный человек. Иначе я способен
натворить много глупостей.
Шварцман сразу понял, о чем он говорит. Набрасывая на себя маску
полного равнодушия к житейским делам, он не без интереса прислушивался к
разного рода сплетням и был отлично осведомлен решительно обо всем. О
приезде Карен в сопровождении Магнусена он узнал третьего дня. О том, что
оба они куда-то скрылись, - тоже. Появление Георга, обещавшего натворить
много глупостей, предсказывало нечто занятное.
- Что нового? - спросил Георг.
Шварцман опять пожал плечами. Это означало: можно ли его, небожителя,
спрашивать о таких вещах, имея в виду обывательскую жизнь? Он мог бы
рассказать о только что вышедшей книге молодого американского философа под
названием "Психология машины", которая способна была бы опрокинуть все
достижения современной психологии, если бы не было его, Шварцмана,
написавшего уничтожающую статью об этой книге. Мог бы еще рассказать о
другой своей статье, помещенной в последней книжке Северо-Американского
Обозрения, где он доказывал, что магометанские народы Азии и Африки, выйдя
из состояния покоя, в самом недалеком будущем изотрут в пыль прогнившую
европейскую цивилизацию. Сила, толкающая магометан к объединению, утверждал
Шварцман, есть ущемленное чувство справедливости, попираемой зазнавшимся
христианством. Вот это действительно новости!
- Кстати, - сказал он, - не попадались ли тебе во время путешествия
газеты с рецензиями о моих статьях? Со всех сторон мне трубят, что повсюду
обо мне пишут. И только я не вижу этих откликов.
- Дорогой Шварцман, - звенящим голосом возразил Георг. - Мне сейчас не
до того. И ты извини меня. В другой раз я охотно помогу отыскать все, что
тебе понадобится. Но сейчас...
Шварцман мгновенно затих, и удивленные брови его надолго застыли - до
тех пор, пока Георг, поднявшись с ним наверх, не спросил его:
- Не хочешь ли принять ванну? Духота сегодня невозможная. По крайней
мере, я - весь мокрый.
Шварцман был застигнут врасплох. Меньше всего ждал он такого
предложения.
- Ванну?
- Представь себе, что я приглашаю тебя в термы какого-нибудь
Каракаллы, - заметил Георг, снимая пиджак. - Философы ведь часто навещали
эти учреждения.
Сопоставление с древними философами понравилось Шварцману, но по
привычке встречать каждое слово своего собеседника насмешкой, он сделал
презрительную гримасу.
- Ну хорошо, - сказал он с высокомерной снисходительностью. - Но я
уступаю не твоему историческому аргументу, а твоему настроению: ты,
очевидно, не хочешь оставаться в одиночестве. Изволь. Распорядись только,
чтобы мне дали чистое белье.
XIII
После ванны в кабинет подали кофе. Шварцман с прожорливостью набросился
на пирожные и мгновенно проглотил, почти не жуя, четыре штуки. Георг
апатично стал рассказывать о своем путешествии, но вдруг с живостью перебил
самого себя:
- Послушай, Натан, ты все читаешь и все знаешь. Не можешь ли ты мне
сказать, что говорят об этой чертовщине, которая творится на Атлантическом
океане?
Шварцман с сытой скукой на лице ответил:
- Метеорология меня не интересует. А газет я не читаю.
- Понимаешь ли?.. - Георг на мгновение задумался, а затем продолжал: -
Мне сообщили, как весьма достоверный факт, что айсберги двинулись по очень
простой причине: течение Гольфстрема отклонилось на запад, то есть к берегам
Гренландии, и теплота растопила вечные льды.
- Отклонилось течение? - переспросил Шварцман и скривил губы так, точно
съел лимон. - Какая жюль-верновская чепуха! Моряки бы это давно заметили.
- Видишь ли, - объяснил Георг, - на поверхности океана все продолжается
по прежнему, отклонение произошло на глубине нескольких футов. Кроме того,
часть течения - рукав - продолжает оставаться на прежнем месте.
- Почему это тебя так занимает? - пренебрежительно бросил Шварцман. -
Уж не коммерческие ли проекты тебя одолевают?
- Я тебе сейчас объясню. Мне еще передавали, будто само течение
Гольфстрема сделано искусственно.
Шварцман снова изобразил на лице кислоту, поднял руки ладонями в
сторону Георга, как бы отталкиваясь от него и от его слов.
- Друг мой, - сказал он с гадливостью, - ты начитался уличных газет,
тех самых, которыми зачитываются шоферы, матросы и ночные сторожа. Поэтому
окажи мне услугу и поищи себе другого собеседника.
Возмущенный, вскочил Георг.
- Оставь свое отвратительное высокомерие! - воскликнул он с яростью. -
И так уж все говорят, что для тебя не существует достойного собеседника. Я
тебе рассказываю то, что передавали мне в Америке. Допускаю, что все это не
так. Но я спрашиваю тебя из обыкновенной любознательности: к чему это все
могло бы привести, если это правда? Вообрази, что это правда.
- Если это правда, то в скором времени будет война, - зевая, ответил
Шварцман. - Европа не может этого допустить. Чтобы ее заморозили? И без
того, незаметно, бесшумно ведется борьба за обладание теплом, а тут еще в
некотором роде предательство.... Конечно, Европа этого не может допустить. И
будет война.
Ларсен недоверчиво усмехнулся.
- Какая там война? Между кем?
- Между Европой и Соединенными Штатами. Это очевидность. (Я, понятно,
имею в виду твою жюль-верновскую предпосылку: отвод Гольфстрема.) И иначе
быть не может. Застынет прибрежная Норвегия. Охладится Англия. Замерзнет
Исландия. Отзовется это и на северной Франции. Этого тебе мало?
Георг слушал его, точно оглушенный. Неужели это возможно - война?
Страшно было даже подумать, что он, Георг Ларсен, будет иметь к этому
некоторое отношение.
- Ну, это уж твоя фантазия разыгралась! - успокаивая самого себя,
заметил Георг.
- Моя фантазия здесь ни при чем, - резко сказал Шварцман, не выносивший
возражений. - За войну говорит неумолимая логика. И предстань себе: Европа
даже обрадовалась бы такому casus belli. Тут уж выступит на сцену экономика.
Да, да, экономика, не качай головой. Ведь Европа еще до сих пор не выплатила
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг