Георгий Гуревич
Черный лед
В ясные дни из окна видны были горы. Подножие их скрывала толща плотного
равнинного воздуха, и морщинистые вершины, оторвавшись от земли, плыли по небу
с развернутыми парусами ледников. В предрассветной мгле льды были
нежно-розовыми, как лепестки, как румянец ребенка, но когда солнце подымалось
на небо, они блекли, голубели и в конце концов таяли в синеве, как сахар в
теплой воде.
Эти далекие горы были так прозрачны, так непрочны, что не верилось в их
существование. Они казались складками на кисейном пологе неба. И вдвойне было
странно, когда их очертания проступали на небесной эмали в разгаре
среднеазиатского дня, наполненного зноем, известковой пылью, ревом ишаков и
автомобилей, скрежетом трамваев и арб, криком, звоном, бранью, песнями и
гудками...
На рассвете, сидя в кресле у окна, министр смотрел на горы. Он был очень
болен, смертельно болен, и знал это. Комната его пропахла лекарствами, мебель
была по-больничному белой, даже жена приходила сюда в косынке и белом халате.
Ночи министра водного хозяйства республики были ужасны: душные южные ночи с
парным воздухом, которым противно дышать, потными простынями, саднящей болью в
боку. Всю ночь он ворочался и думал, а когда начинали светлеть щели в
соломенных занавесках, садился в кресло у окна и продолжал думать...
О воде.
Всю жизнь он думал о воде. Этой весной уровень в реке ниже многолетнего. В
низовьях необходимы насосы, вода опять не достанет до рисовых полей. А в
верховья надо послать контролера: люди наливают слишком много воды и портят
почву. В Намангане строится завод дождевальных машин, плотина водохранилища
требует ремонта, в Голодной степи засолили почву, просят воды для промывки.
Воды!.. Воды!.. Воды!..-вечный припев Средней Азии.
"Где кончается вода, там кончается земля!" - гласит восточная пословица.
Там, где есть вода - зеленые рисовые поля, белая пена хлопчатника, бахчи с
полосатыми арбузами, бархатистые персики, виноградники, рощи, сады. Где нет
воды - сухая потрескавшаяся равнина, бурые пучки обгоревшей травы, саксаул,
горькая полынь, песчаные волны барханов.
Египет называют даром Нила. Средняя Азия - дар лопаты. Сотни поколений,
рабов и крестьян перелопачивали жирную землю, давая путь воде. Жизнь приходила
с водой. Рождались деревни, города, государства.
История Средней Азии - это история борьбы за воду. В периоды расцвета
строили много новых каналов, в периоды упадка - забрасывали старые. Приходили
знаменитые завоеватели, разрушали города, уничтожали плотины, но едва только
оседала пыль, поднятая копытами их коней, вновь трудолюбивый крестьянин брался
за лопату, чтобы наполнить водой арыки - артерии страны.
Но сколько бы он ни копался, вода была чужая. Она принадлежала персидскому
шаху, согдийскому афшину, арабскому калифу, монгольскому хану, хану
бухарскому, хивинскому, кокандскому, русскому царю, своим собственным баям.
Земля была рядом, земли было сколько угодно, но без воды она не стоила ничего.
Сколько лет было министру (тогда еще не министру, а просто безземельному
батраку Митрофану Рудакову), когда он взял в руки винтовку, чтобы драться за
землю и воду?
И после он отдал ей всю свою жизнь. Он дрался за воду с басмачами, баями,
кулаками, с вредителями, маловерами, бюрократами, консерваторами, лодырями,
болтунами. Он дрался в окопах и на съездах, в кабинетах, лабораториях и
проектных мастерских, но больше всего на стройках, где звенят кетменями
смуглые землекопы с цветными платками на поясе, а экскаваторы вытягивают шеи и
лязгают жадными железными челюстями.
Вся его жизнь - борьба за воду... но жизнь подходила к концу, таяла, как
дымка далеких гор в знойной синеве полуденного неба.
В 10 часов, начиная рабочий день, в дверь стучит секретарь Исламбеков,
плотный коренастый мужчина с черными усами. Голос у него густой, солидный,
уверенный. Исламбеков деловит, безукоризненно точен, исполнителен. Рудаков
очень ценит его, но немножко недолюбливает и за его усы, и за его голос, и
даже за деловитость. Вероятно, дома у себя Исламбеков рассказывает своей жене,
что он заправляет всем министерством; возможно, он надеется со временем стать
министром.
Рудаков подписывает бумаги, потом принимает посетителей. Большей частью
это председатели колхозов и гидротехники. Колхозники просят воды, инженеры
достают ее. И Рудаков слушает, спорит, запрашивает, распоряжается, разносит,
обещает, приказывает, пишет, диктует, возмущается, волнуется...
Из-за воды, о воде.
Дел по горло, а сил в обрез. Уже к полудню на щеках у него красные пятна,
под глазами мешки, пухнут пальцы, колет в боку. И, чувствуя, что силы
иссякают, он торопливо обрывает посетителей, сердится на терпеливого
секретаря.
Затем приходит жена - чернобровая, с усиками на верхней губе, такая
пышная, что, кажется, платье вот-вот лопнет на ней. Жена ставит на стол
тарелочку с манкой кашей и сердито кричит на секретаря:
- Довольно! Уберите бумажки! Митрофан Ильич устал...
- Но позвольте, уважаемая Раиса Романовна...- возражает секретарь.
Они громко спорят у изголовья больного - оба здоровые, цветущие, полные
сил - и вежливо вырывают друг у друга папку с делами. Министр следит за ними
усталыми глазами и переводит дыхание. Наконец, секретарь уступает. Он пятится
к двери, прижимая к груди обеими руками дело, и говорит тоном человека,
умывающего руки:
- Профессор Богоявленский вернулся из Москвы. Ждет внизу. Передать, чтобы
приехал завтра?
- Ну, конечно, завтра,- решает жена.
Но больной уже набрался сил, чтобы приподняться на локте.
- Зовите профессора, товарищ Исламбеков. Я приму его сейчас...
Профессор Богоявленский руководил научной работой в министерстве. В юности
он был плечистым богатырем, а сейчас стал сутуловатым сухим стариком с
выпуклым лбом и загорелой лысиной. Годами профессор был старше министра, даже
преподавал ему гидравлику лет двадцать назад и до сих пор в разговоре с бывшим
учеником то и дело сбивался на лекцию.
Сегодня профессор привез хорошие известия. Москва утвердила проект
Аму-Дарьинского канала. Из водных запасов великой реки республика сможет брать
пять кубических километров в год. Богоявленский настаивал, чтобы дали по
крайней мере девять кубических километров, но в Москве урезали проект.
"Впрочем,- утешал себя профессор,- для начала нам хватит".
Он разложил карту на зеленом мохнатом одеяле больного. Вот здесь, недалеко
от афганской границы, будет водозаборная плотина. Отсюда речная вода пойдет
налево в Туркмению и направо в Узбекистан. Трасса пройдет здесь и здесь: тут
пересечет пустыню, здесь обойдет предгорья. Старик Зеравшан, выпитый до
последней капли полями и садами, получит помощь от Аму-Дарьи. Посевные площади
вокруг Бухары и Самарканда будут увеличены вдвое. Если стройка начнется в
будущем году, вероятно, лет за шесть можно будет закончить и плотину и канал.
Кивая головой, Рудаков смотрел поверх карты в окно. Сегодня опять среди
белого дня проступили очертания гор. Подножие их было скрыто толщей равнинного
воздуха, и морщинистые вершины, оторвавшись от земли, плыли по небосводу с
развернутыми парусами ледников.
- А что делают в наших институтах? - спросил он.
Профессор с неудовольствием сложил карту. Ему хотелось без конца говорить
о проекте, смаковать все подробности. Двадцать пять лет твердил он на всех
перекрестках, что Зеравшану нужна вода из Аму-Дарьи. И вот, наконец,
строительство разрешили...
- Что в институтах? - сказал он, пожимая плечами,- Алиев занят
дождевальными установками, обещает экономить восемь процентов воды на каждом
гектаре, Кравчук бурит колодцы, Львов опресняет солоноватые воды, Нигматулин
ищет овощи с длинным корнем. Уважаемый Митрофан Ильич, через шесть лет, когда
мы получим аму-дарьинскую воду, все наши проблемы будут решены разом.
Министр не ответил. Он все еще смотрел в окно. В ликующей синеве далекие
горы таяли, как сахар в теплой воде.
- Отсюда видны горы,- сказал он неожиданно.
Глаза профессора раскрылись от недоумения, и на его лице появилась
виноватая улыбка.
"Неловкий я человек,- подумал он,- говорю о том, что будет через шесть
лет, а Митрофан Ильич и шести месяцев не протянет. Конечно, ему неприятно
слушать".
Но Богоявленский недооценивал Рудакова и поэтому не угадал его мыслей.
"Профессор большой специалист,- думал министр,- в этом его сила и в этом
его слабость. Он гидротехник и верит в каналы, а в дождевальные машины, в
опреснение, в новые виды растений он не верит. Он слишком любит свой проект и
не умеет признавать чужие. На его месте нужен человек с более широким
кругозором. Но кто? Таких Богоявленских можно по пальцам пересчитать. В конце
концов можно работать и с ним, только нужно держать его за руку и говорить:
"Обрати внимание!" Иначе он пройдет мимо и не заметит, как сам Рудаков не
замечал гор, пока не заболел".
- Вот, например, горы,- сказал он вслух,- у нас тридцать семь градусов в
тени, а там льды. Вы, гидротехники, занимаетесь ледниками?
Профессор улыбнулся. Вопрос показался ему наивным.
- Само собой разумеется,- ответил он.- В Академии наук есть специальная
ледниковая секция. Мы измеряем ледники, изучаем их движение и таяние, у нас
есть каталоги. В Средней Азии более тысячи крупных ледников, среди них такие
гиганты, как ледник Федченко или Иныльчек. В одном только Зеравшанском леднике
8 кубических километров льда, он дает Зеравшану 200 миллионов кубометров воды
ежегодно. Один только этот ледник орошает 20 тысяч гектаров земли. Ледники -
необходимое звено в круговороте воды. Солнце испаряет морскую воду, ветер
гонит водяные пары, в горах они оседают в виде снега, который лежит годами и
превращается в лед, лед сползает вниз по склонам гор и тает, образуя ручьи и
реки, несущие свои воды в моря. Без ледников вообще не было бы Средней Азии.
Нарын, Чу, Аму-Дарья, Зеравшан - все наши реки рождаются в ледниках. Но мы
знаем, что большинство ледников у нас убывает, они укорачиваются, тают,
используя старые запасы льда, накопленные в прошлых веках.
Рудаков терпеливо выслушал. У него была привычка всегда выслушивать до
конца.
- Об этом я и говорю,- сказал он.- Этот прошлогодний снег - золотые запасы
воды. Вы не думали, как привести эту воду в колхозы?
Профессор оторопело посмотрел на него.
- Что же вы хотите - пилить ледники и возить лед на поля?
Министр усмехнулся.
- Стыдитесь, профессор! Такое решение недостойно ученого. Это я, простой
батрак, мог бы предложить пилить и возить (Рудаков кончил два факультета, всю
жизнь учился, но все еще любил бравировать своей мнимой необразованностью). У
науки должны быть более удобные способы. Вы бы еще предложили мне сплавлять
лед по реке - возить воду по воде.
Самолюбивый профессор вспыхнул и закусил губу.
- В сущности,- сказал он немного погодя,- вопрос транспорта отпадает.
Природа сама возит воду. Нужно, чтобы снега растаяли, и тогда ручьи сами
потекут в реки и существующие каналы. Вопрос в том, как растопить. Не знаю...
когда-нибудь, возможно, применят для этого атомные бомбы. Если заложить их в
толщу льда...
- Атомные бомбы отпадают,- резко заметил министр.- Если поливать огороды
шампанским, это обойдется дешевле вашей атомной воды. Нет, я серьезно вас
спрашиваю.
Профессор задумчиво ерошил брови.
- Н-ну... н-не знаю,- тянул он,- сразу не скажешь. Может быть, ставить
зеркала, направлять солнечные лучи... Но, конечно, это тоже фантастика. Надо
подумать... А, вот что! Можно посыпать снег солью. Смесь снега с солью тает
при температуре ниже нуля. Таким образом, это же самое солнце растопит гораздо
больше снега. Вас удовлетворяет такое решение?
- А сколько понадобится соли? - деловито спросил Рудаков.
- Это нужно подсчитать. Вообще говоря, чем больше, тем лучше. Морская
вода, например, содержащая около четырех процентов солей, замерзает при двух
градусах холода, а двадцатипроцентный раствор соли - при тринадцати градусах.
- Отставить,- сказал Рудаков.- Вода нужна для орошения. Хлопок и рис не
поливают морской водой.
- Ну, тогда не знаю.-Богоявленский махнул рукой; и голос его зазвучал
веселее, как будто ему стало легче после того, как он признался в своем
бессилии.
Митрофан Ильич заложил руки за голову и потянулся, глядя на потолок.
- А, помнится, в детстве,- сказал он,- мы на Клязьме посыпали лед золой,
чтобы протаять проруби. Какие, собственно, соли в золе?
- Правильно,- отозвался Богоявленский,- я забыл. Есть такой способ. Но
дело здесь не в солях, а в цвете. Черная зола впитывает все солнечные лучи, а
белый снег отражает их, как зеркало. Именно поэтому в белой одежде прохладно,
а в черной жарко. И если бы снег был черным, он таял бы в три раза быстрее.
Рудаков cтремительно выпрямился.
- Как? - воскликнул он,- это значит, что в наших реках будет в три раза
больше воды только оттого, что мы снег посыплем золой?
- Ну, не в три раза, скажем для осторожности - в полтора. Но, безусловно,
цвет имеет большое значение. Ледники тают заметно быстрее, если они покрыты
пылью. А когда на льду лежат темные камешки, под ними образуются ямки с водой,
так называемые ледяные стаканы.
- И теперь я вспоминаю,- продолжал профессор,- что в 1948 году мы
рассматривали проект некоего Файзлутдинова. Он был альпинистом и два года
спустя провалился в трещину на хребте Академии Наук. Так этот Файзлутдинов
предлагал посыпать вечные снега сажей. Он даже представил расчеты. У него
получалось на гектар снега кубометр сажи. И с каждого зачерненного гектара
льда он орошал гектар полей.
- Ну и почему же вы отказались?
- Ну, что вы,- профессор усмехнулся,- это просто идея, нечто в общем и
целом. И тогда это было совершенно не нужно. В наших реках имелись еще
огромные запасы воды. Сначала надо было отрегулировать их, чтобы не пропадали
зря воды паводка, построить для половодья водохранилища.
- Хорошо. А сейчас, когда водохранилища давно построены и использованы?
- Но ведь это титанический труд! Нужно целые горы посыпать золой.
И тогда министр неожиданно закричал громко и сердито. Казалось, он долго
сдерживался, чтобы разом огорошить профессора.
- Как? - кричал он,- трудно горы посыпать золой? А строить канал легче?
500 километров по пустыне, 500 миллионов кубических метров земли, 11 миллионов
кубометров бетона, плотина поперек Аму-Дарьи! И все-таки мы беремся строить.
Потому что нам нужна вода. Почему вы уткнулись в свой проект и ничего не
хотите замечать вокруг? Вам предлагают за тонну сажи получить гектар хлопка.
Даже, если за пять тонн... Почему вы не проверяете, не исследуете, не ищете?
Он остановился, чтобы перевести дух, и продолжительно позвонил. В дверях
показалась румяная и усатая физиономия секретаря.
- Товарищ Исламбеков,- сказал Рудаков совершенно спокойно, как будто все
его раздражение израсходовалось на звонок,- будьте добры, достаньте в шкафчике
лед для компрессов. И сходите на кухню, принесите нам золы... Да, да, печной
золы и побольше. Не надо поручать поварихе, принесите сами. И не бойтесь
испачкать руки, потом вымоете.
- А вы,- продолжал он, когда возмущенный секретарь скрылся,- пишите:
профессору Богоявленскому в недельный срок составить план
научно-исследовательских работ. Общие соображения поручите написать, например,
Батурину... Проектное задание - оросить в долине Зеравшана 40 тысяч гектаров
новых земель. Пожалуй, больше 40 тысяч гектаров мы не освоим за год. Затем
свяжитесь с...
Четверть часа спустя Раиса Романовна - жена Рудакова заглянула в комнату и
остановилась на пороге пораженная: в углу на корточках с сосредоточенным видом
сидели два старика, один в белом полотняном костюме, другой - в полосатой
пижаме; профессор держал на коленях тазик со льдом, а министр сыпал на лед
золу и равнял ее чайной ложечкой.
Гор не было видно. Ночь затягивала небо черным бархатом. На нем, словно
бриллианты, лучились звезды. Рудаков, вконец измученный бессонницей, сидел у
окна и думал...
О воде.
Болезнь его прогрессировала, и он знал это. Знал это потому, что гости
были подчеркнуто терпеливы и уступчивы, потому, что жена все дольше шушукалась
с врачами за дверью, а Исламбеков все небрежнее подавал бумаги на подпись. И
Рахимов - председатель Совета министров республики вежливо намекнул о годичном
отпуске по болезни.
Жизнь уходила, богатая жизнь, насыщенная трудом, надеждами и победами,
жизнь, посвященная борьбе за воду. За последние двадцать лет не было ни одной
крупной гидростройки в Средней Азии, где бы не участвовал инженер и министр
Рудаков. Он строил Большой Ферганский, Большой Чуйский и Южный Голодностепский
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг