Не вызывает сомнения, что мысли человека сопровождаются электрическим
шумом (аналогия стука машинки). Вопрос в том, есть ли в том шуме мелодия.
Соответствует ли каждой мысли точный спектр?
Каждой мысли - спектр? Пять тысяч спектров, и у всех людей одинаковые?
Едва ли!
Но положение облегчается, если спектр соответствует не мыслям и
образам, а буквам и краскам. Звуков около полусотни, все многообразие мира
глаз складывает из трех цветов - красного, зеленого, фиолетового. Полсотни
звуков и три цвета могут иметь несложный телепатический код, единый для
множества людей. Это уже правдоподобно.
Как же мы мыслим: картинами или цветовыми точечками, подобно
художникам-пуантилистам? Мыслим идеями или словами, состоящими из букв?
Как мыслю я? Идеями или словами?
Классическое представление об ученом-искателе: астроном, вперивший
взгляд в небо, проникает мысленно в тайны отдаленного мира, такого
отдаленного, что он видится блесточкой на небе.
В моем положении что-то комическое, не поэтическое. Я сижу перед
зеркалом, пальцем стучу себя по лбу. Вот она, тайна из тайн, - в одном
сантиметре от моего пальца. Я мыслю, но не ведаю, как мыслю. "Как ты
мыслишь?" - вопрошаю я свое Я. Молчит мое Я.
Здоровому помогают больные. Нужное мне объяснение нахожу в учебнике
психических болезней, глава XVI - "Шизофрения". Описывается синдром
Кандинского. Синдром - ученый термин, обозначает всю сумму болезненных
признаков и ощущений общего происхождения. Так вот, при синдроме Кандинского
психические больные слышат собственные мысли - набегающие, запоздалые,
иногда через час или день, как бы записанные на магнитофон. Мысли произносит
их голос, голос знакомых или чаще глухой, невыразительный шепот. Слова
произносятся, буквы, фонемы...
Эту подсказку искал я. Люди думают звуками, словами. И если каждому
звуку отвечает некий спектр электрических колебаний, он может быть передан
слуховым нервом и принят слуховым нервом другого человека. А спектры
цветовые будут передаваться и приниматься зрительными нервами.
Синдром Кандинского - ощущение открытости мыслей. Мысли больного
произносятся вслух кем-то в его мозгу; ему кажется, что мозг его
прослушивается кем-то. Шизофреники, стало быть, испробовали то, что я хочу
изобрести.
Взял я этого Кандинского в библиотеке. Участник русско-турецкой войны,
ординатор больницы Николая-чудотворца в Петербурге, и жил-то всего сорок
лет.
Описания больных интересны мне. Своеобразная репетиция. Эти шизофреники
ошибались, считая, что их мысли прочитываются, но они чувствовали себя
открытыми. Чувствовали себя так.
Как воспринимали открытость? По-разному, в зависимости от темперамента.
Некоторые стыдились. Старались вообще не думать, чтобы невидимые шпионы
ничего не подслушивали. Один бойкий молодой человек, врач между прочим,
вступил в перепалку с невидимыми "штукарями за простенком", дразнил их,
отругивался, даже открытки им посылал. Многие преисполнились величайшего
самомнения. Еще бы: они особенные, избранники, в их мозгу центр таинственных
передач, штаб тайных действий. Был один: считал свой мозг штабом восстания,
себя - главой заговорщиков, собирающихся свергнуть китайского богдыхана,
установить в небесной империи демократию. Целый роман построил с
приключениями.
Открытость сама по себе ни плоха, ни хороша. Кому-то на стыд, кому-то
на гордость.
Так обстоит дело с воображаемым синдромом.
В технике нужно еще открыть эту открытость.
Пока идет благополучно. И на этом этапе доказал (себе), что возможна
содержательная телепатия, слова могли бы передаваться побуквенно,
своеобразной азбукой Морзе, а образы - цветными точками, наподобие
телевидения.
Могли бы! Но передаются ли?
И если передаются, то как: электромагнитными волнами или неведомой
энергией?
Как открыть неведомое и как его усилить?
А может быть, усиливать не неведомое, а заведомое: чувствительность
слуховых и зрительных нервов?"
В одном из стенных шкафов нашлась старенькая пишущая машинка, видимо,
та, что упоминалась в записках. Стуча одним пальцем, потом двумя, постепенно
набирая темп, Юля перепечатывала строчку за строчкой, каллиграфическим
почерком вписывала формулы. Зачем? Чтобы не пропали идеи отца. И просто так,
для себя. Юле казалось, что она беседует с отцом; при жизни не успела,
сейчас, казня себя, искупает вину. Интересный человек оказался: вдумчивый,
рассудительный, требовательный к себе и самостоятельный. Ах, упустила Юля
такого отца! Как хорошо было бы проводить вечера вместе, неторопливо
рассуждая о людях и науке. И если бы рядом жила, лелеяла бы, не кинула в
полное распоряжение хищницы-соседки, может, и выходила бы. Променяла отца на
гам общежития, на беспорядочное расписание, на возможность всю стипендию
потратить на кофточку.
Поздно умнеем мы! Поздновато!
И сейчас, как бы заглаживая вину, Юля остатки отпуска целиком посвятила
памяти отца. Сидела над пыльными бумагами от рассвета до сумерек. Только под
вечер, когда от неразборчивых строк и формул начинала трещать голова, Юля
выходила проветриться. И обязательно с викентором на лбу. Занимательно было
мимоходом заглядывать в чужие мозги. Юля сама с собой играла в отгадывание.
Идет навстречу человек, кто он, о чем размышляет? А теперь включим аппарат.
Ну как, правильно угадала?
Вот спешит на станцию девушка, востроносенькая, голоногая, тоненькие
каблучки выворачивает на корнях. "На свидание торопишься, девушка? Не беги,
пусть потомится под часами, поволнуется..."
Включила.
"...Предел, к которому стремится отношение Д x к Д y. Предел, к
которому стремится... Геометрически выражается углом наклона касательной.
Вторая производная равна нулю в точках перегиба... перегиба...
Производные-то я знаю. Вот интегралы - это гроб. Двойной, тройной в
особенности. Попадется интеграл Эйлера, сразу положу билет. А производные -
мое спасеньице. Минимум - минус, максимум - плюс..."
- Наоборот, девушка.
- Что "наоборот"? Я вслух говорила, да? Да, вслух, я волнуюсь ужасно. У
нас режут подряд, не считаясь. Как же вы сказали: минимум - не минус?
- Вы запомните правило: если чаша опрокинута, из нее все выливается.
Максимум на кривой - это минус, минимум - плюс.
- Из опрокинутой выливается. Спасибо, запомню. Держите кулак за меня.
- Ни пуха ни пера!
- Идите к черту!
Ритуал выполнен, таинственные духи экзаменов ублаготворены, двойка
заклята, тройка обеспечена.
А вообще-то смутно знает эта девочка предмет. Не надо бы ей ставить
тройку. Юля не поставила бы.
Плывет навстречу солидный сухощавый гражданин в пенсне. Портфель несет
бережно, себя несет бережно. Лицо такое сосредоточенное, самоуглубленное.
Вот у этого дяди интересные мысли, наверное.
Включила.
"Фу, как печет! Доберусь до дому, приму чайную ложечку, полторы даже.
Не надо бы закусывать жирным, знаю же про кислотность. Сода тоже не панацея,
от нее кислотность все выше. Сколько показал последний анализ? Через месяц
опять кишку эту глотать. Фух!"
Вот тебе и дядя интересный! А вид такой проникновенный!
И Юля выключает прибор поспешно. Ведь она не только слова слышит, ей и
ощущения передаются - в желудке костер, по пищеводу ползет тепло... Страдать
еще из-за этого любителя жирной закуски!
"Для врачей, вероятно, полезен папин прибор, - думает она. - Не надо
выспрашивать, внешние симптомы искать. Чувствуешь боли больного".
Постепенно она научилась отличать людей с мышлением логическим,
словесным и с образным (художественные натуры). Логики мыслили словесно и
редко сообщали что-либо содержательное, проходя мимо. Прохожие были как
книга, раскрытая наугад. Мало вероятности, чтобы две строки, выхваченные из
текста, заинтересовали сразу. Но натуры художественные всегда показывали
интересное. Их мозг был полон иллюстрациями. Картинки можно рассматривать
даже и в наугад раскрытой книге.
Головы детей были интересны в особенности. Они были набиты картинами,
как галерея, как телевизор, точнее. Юля часами простаивала у решетки
детского сада. Вот шестилетний малыш уселся верхом на скамейку: машет
флажком, кричит: "Ту-ту!" А что у него в голове? Законченная картина
железной дороги. Скамейка - это паровоз, он сам в темно-синей форме с
молоточками на петлицах, но сидит верхом на котле почему-то и держится за
трубу. Рельсы бегут навстречу, льются под колеса голубыми канавками,
расступаются телеграфные столбы. "Ту-ту!" Труба гудит, вскипает белый пар
над свистком. Вот и платформа, наполненная народом. "Ту-ту!" Граждане,
отойдите от края платформы - это опасно! Рука хватается за рычаг.
Так-так-так, так-так... так! Замедляется перестук на стыках. Стоп! Двери
открываются автоматически. Осторожнее, граждане, детей толкаете. Детей в
первую очередь!
- Ну а ты чем расстроен, малыш? Почему глаза трешь кулачками,
подхныкиваешь?
- Фе-едька меня толкну-ул! Он здо-ро-овый и толкается!
- Ничего, скоро ты вырастешь, еще и не так толкнешь Федьку!
Прислушивается. Перестает хныкать. Улыбается все увереннее.
...У каждого целая фильмотека в голове, аппликации из картинок
жизненных, книжных, телевизионных, и так воображением перекрашено, что не
всегда разберешь, что откуда.
"Ну а ты, лохматая собачонка, бегущая навстречу с поджатым хвостом,
тоже воображаешь что-нибудь?"
Мир нечеткий, размыто-тускловатый, но густо пропитанный запахами.
Запахи резкие, выразительные и очень волнующие: аппетитные, ласковые,
тревожные, зовущие, пугающие.
Вдруг среди этих запахов чудище: великан на розовых столбах, белозубая
пасть, вытаращенные глаза в темной шерсти. Заметил, уставился, вот-вот
ударит своими розовыми столбами, пришибет насмерть.
Взвизгнув, собачонка кидается в сторону.
Юля смущена. Это она оскаленный великан с вытаращенными глазищами.
Такое искаженное представление! А люди считают ее хорошенькой.
Куры же, хоть и кудахтали болтливо, ничего не показали Юле. То ли
картин не было в их курином мозгу, то ли по физиологии своей птичий мозг
слишком отличался от человеческого, совсем иные сигналы посылал, не
переводимые на наш код.
Прослушивать детские головы было интересно всегда, взрослые не всегда,
а иногда даже и неприятно.
Юля отключила викентор, завидев на углу группу бездельничающих парней.
Такого наслушаешься о себе!
А один раз было так: идет навстречу женщина средних лет, одета
прилично, впрочем, все сейчас одеваются прилично. Лицо не слишком
интеллектуальное, губы намазаны ярко, немножко поджаты. Чувствуется
уверенность в себе. Эта в жизни сомнений не знает. Юля загадала: кто она?
Наверное, маленькое начальство: кассирша на вокзале или парикмахерша из
модного салона. Нужный всем человек, привыкла очередь осаживать.
И в мозгу женщины Юля увидела себя. И услышала комментарий:
"Вот еще одна вертихвостка. Ходит, дергается, думает, что на нее все
смотрят. А на что смотреть: ноги как палки, коленки красные... цапля в
юбке..."
Час целый стояла Юля перед зеркалом, даже всхлипнула. Ну почему же
"цапля в юбке, ноги как палки"? Нормальные спортивные ноги, загорелые. Надо
же! За что обидели?
Сама себе ответила:
"Кто сует нос в чужую дверь, прищемить могут".
В первый раз усомнилась тогда она в отцовском изобретении. А во второй
раз - на вечеринке по поводу Мусиной помолвки.
Юля чуть не прозевала эту помолвку. Все сидела над черновыми записями
на даче, в общежитие не заглядывала весь август. А там ее ждала открытка от
Муси, туристской спутницы, о том, что им надо повидаться обязательно и очень
срочно, во что бы то ни стало, потому что есть один секрет
сверхсекретнейший, а какой, Юля не угадает ни за что.
Юля действительно не угадала. И отцовский аппарат ничего не сумел бы
вычитать по открытке. Но Муся сама жаждала раскрыть тайну - при первом же
телефонном разговоре сообщила секрет. Секрет в том, что она выходит замуж.
За кого? Ни за что не угадаешь. За Бориса - их инструктора. Да-да, за
Бориса! И они уже ходили в загс, подавали заявление. Когда распишутся, будет
самая настоящая свадьба, а сейчас, кроме того, еще и помолвка, как в старину
бывало. Только с помещением задержка: сама Муся - в общежитии, у Бориса
комнатенка шесть метров, гостей не назовешь.
Почему-то Юля почувствовала легонький укол, совсем легчайший. Нет,
Борис ей не нравился: крепкий парень такой, спортивный, но очень уж
молчаливый, все кажется, что ему и сказать нечего. Борис не нравился Юле, но
она считала, что нравится Борису... И Виктору из театрального, и
Семе-эрудиту, и бывалому Мечику.
Всем нравилась, а предложение сделали неповоротливой Муське.
Но Юля тут же пристыдила себя, обругала "воображалой", кинулась
расспрашивать обо всех подробностях, предложила активную помощь в
организации... и даже после минутного колебания предоставила дачу для
вечеринки. Подумала было, что неделикатно через три недели после смерти отца
устраивать веселье в его доме... Но отец был такой добрый. Умирая, заботился
о ее счастье. Наверное, и для счастья другой девушки предоставил бы комнаты.
Если так нужно для счастья Муси...
Два дня они бегали по магазинам, закупали закуски и деликатесы. Муся
все искала крабы, потому что у ее сестры на свадьбе был салат с крабами.
Мусе казалось, что без крабов и помолвка не помолвка. Крабов так и не нашли,
но Юля спасла положение, сотворив по старинному, от матери заимствованному
рецепту экзотический салат с кетой и апельсинами - такого даже у Мусиной
сестры не было. Вино, как полагается, обеспечили мужчины, а Виктор принес,
кроме того, магнитофон и раздобыл ленты с фольклорными туристскими песнями:
"Умный в горы не пойдет", "Связал нас черт с тобой веревочкой одной", и "Про
пятую точку", и "Бабку Любку".
Всего набралось человек двадцать: все москвичи из туристской группы, да
девушки из Мусиного общежития, да приятели Бориса, да знакомый Виктора -
владелец магнитофона, да любительница туристских песен, неприятная девочка
Галя. В последнюю минуту посуды не оказалось. У отца, конечно, не было
сервизов, а одолжить негде - Юля еще не познакомилась с соседями. Хорошо,
что догадалась притащить мензурки из лаборатории - все разные, надбитые,
совестно на стол поставить. Но вышло даже к лучшему - лишний источник
веселья. Шутливые тосты: предлагаю выпить за жениха пятьдесят граммов, за
невесту - сорок. Отмеривают, кричат "перелил", "недолил". За хорошую шутку
наливали премию - десять граммов, за отличную - двадцать.
Вообще весело было. Пили, шутили, танцевали, слушали магнитофон, сами
пели хором про пятую точку и про бабку Любку, ставшую туристкой.
Разгорячившись, выходили в сад остыть; остыв, возвращались потанцевать -
согреться. И Юля поспевала везде, всеми песнями дирижировала, всем шуткам
смеялась, со всеми танцевала, была центром шума, как будто ее помолвка была,
а не Мусина. Но нареченные, кажется, даже довольны были. Сидели на кушетке
молча, держась за руки с видом блаженно-отсутствующим.
Виктор, театрал, читал с выражением стихи и все смотрел на Юлю. Мечик,
журналист, рассказывал свои сенсационные байки и тоже смотрел на Юлю.
Сёма-эрудит тоже порывался привлечь внимание Юли, но его энциклопедические
познания как-то неуместны были за веселым столом. Тогда он предложил
отгадывать мысли - захотел показать старый математический фокус с
угадыванием дня и месяца рождения: "Напишите на бумажке, прибавьте, убавьте,
умножьте, разделите, припишите, покажите..." Но шумные гости путались в
арифметике, фокус не удавался, все смеялись над возмущенно оправдывающимся
Сёмой.
- Постойте, я вам покажу настоящее отгадывание! - вскричала Юля.
Но движения у нее были нечеткие. Одевая викентор, она погнула застежку,
долго не могла наладить включение, потом прическу растрепала, прикрывая
повязку аппарата. В общем, пока она приспосабливала прибор, гости уже забыли
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг