что, выходя из двери, люди садятся сразу в машину, я видел дом, распиленный
пополам. Его владелец был самым богатым человеком в городе, а когда он умер,
некому было продать дом. Половину же никто не хотел купить - несолидно быть
владельцем половины дома. Пришлось распилить здание и сделать проход между
половинками, чтобы каждый из полупокупателей мог считать себя независимым
владельцем. Собственность - идеал, собственность - пьедестал, и люди
положительные стремятся к собственности.
Важно накопить деньги, а деньги не пахнут. Все равно, откуда они
пришли. Где-то за городом у большой дороги я увидел щит с броской надписью:
"Продаются черви и лягушки". Нет, не голодающим, конечно. Местность озерная,
в озерах водится форель, на уикэнд приезжают любители рыбной ловли; червей
копать им неохота, есть спрос на наживку. И некий предприимчивый делец
организовал массовый сбор червяка. Червями деньги его не пахнут.
Был бы спрос - предложение будет. Важно, чтобы деньги платили. Потрясли
меня, как и всех приезжающих, характерные для англосаксов магазинчики
"Страна шутки"; я бы перевел: "Магазин пособий для хулиганства". Здесь можно
купить резиновую змею, толстую, серую, гибкую, совсем как настоящую, и
положить ее в постель своей старшей сестре или тете. Можно купить бляхи с
ругательствами или угрозами: "Берегись, сегодня мафия убьет тебя!" Можно
купить для подарка конфетную коробку, из которой выскакивает мышь на
пружинке ("Ух ты, как завизжит именинница!"). Или порошок, который превратит
суп соседа в кровавую жижу. Или столовый прибор для худеющих: дырявая ложка,
беззубая вилка, сломанный нож. Маски - уродливые, с язвами, красноглазые,
страшные; маленький братишка разревется обязательно. Неприличные надписи,
неприличные картинки. Непишущие ручки, незажигающиеся спички...
Мальчишки развлекаются нарисованными драками, машут игрушечными
ружьями, юноши дерутся всерьез и покупают серьезное оружие в любом магазине
оружия по сходной цене. Пистолет стоит Дешевле, чем визит к врачу.
Пистолет стоит дешево, и деньги не пахнут, и фильмы прославляют риск...
На задворках моего дома с дверью номер 1980 был небольшой бассейн,
бетонированная яма, достаточно глубокая, чтобы можно было утонуть в ней.
Бассейн огорожен не был, а у ступенек стояла доска с надписью: "Плавайте на
собственный риск". Для меня это было нечто странное. Я бы этот бассейн
огородил, или засыпал, или поставил бы дежурного спасателя, или хотя бы
вывесил плакат с четкой надписью: "Купаться воспрещается. За нарушение
виновные будут привлекаться к ответственности с наложением штрафа". Я
говорил об этом своим канадским знакомым, они пожимали плечами. С их точки
зрения, все было "олл райт". Людей предупредили, дальше они сами решают:
рисковать или нет? И я подумал, что таков стиль жизни на Западе. Ты живешь
на свой риск. Добываешь деньги как угодно и где угодно. Если попадешься на
недозволенном - это твой риск. Работаешь сколько угодно. Если надорвешься и
заболеешь - это твой риск. Развлекаешься, как угодно, покупаешь любые
игрушки, даже огнеопасные. Если попадешь пулей в чужую голову - это твой
риск. А также риск того, который не сумел сберечь свою голову, подставил ее
под пулю. Каждый плавает на свой риск.
С джентльменами, решившими рисковать, вскоре мне пришлось встретиться.
Все это я рассказываю, забегая вперед: я складываю впечатления первого
дня и последующих. Конечно, мне не дали возможности целую неделю фланировать
по Сен-Катрин, сравнивая витрины. Прямо из аэропорта меня повезли в
гостиницу и в тот же день - на место преступления.
Самолет покинул Москву в 11 утра и приземлился в Канаде в 2 часа дня
после десятичасового перелета. Арифметическая неувязка за счет разницы во
времени. К пяти часам по американскому времени спать хотелось неудержимо
(мой организм ощущал полночь), но опытные люди предупредили меня, что в
первый день надо перетерпеть. Иначе все пойдет кувырком: выспишься вечером,
ночью будешь бродить по комнате, после обеда опять захочешь спать. И я
перетерпел, в первые сутки устал до потери сознания, спал как убитый и вошел
в чужой ритм.
Итак, в полночь по-московски, в пять вечера по-монреальски, ко мне в
гостиницу явились полицейские инспекторы, чтобы ввести меня в курс дела. Их
было двое: мистер Джереми и мистер Кэйвун. Мистер Джереми - долговязый,
костистый и мрачный. Казалось, его долго коптили над дымным костром и
провялили насквозь, не оставили ни капли жира. Глядя на его темное лицо,
гораздо темнее, чем мундир, я задумался, откуда он родом. И, предупреждая
неуместные вопросы, Джереми сообщил, что он англо-канадец. В Канаде очень
обращают внимание на происхождение; национальные группы держатся компактно.
В Монреале есть районы французские, английские, итальянские. И местный
житель, представляясь, обязательно отметит, что он франко-канадец,
итало-канадец, испано-канадец. Англо-канадцы, как правило, более
привилегированные и обеспеченные. В Монреале 60 процентов франко-канадцев,
но из трех университетов два английских и только один французский.
А мистер Кэйвун был украино-канадец (Кавун - его природная фамилия).
Украинцы, преимущественно потомки переселенцев из Львовщины и Волыни, -
четвертая по количеству населения национальная прослойка в Канаде. Кэйвун
традиционно брил голову, носил запорожские усы и говорил на чудесном певучем
украинском языке, перемежая речь неуместными англицизмами:
- У моей дочки чоловик маэ малэнький шоп та йидальню. Та хиба ж це
бизнес у нашем дистрикте. Голодранци, незаможники. Такий бе-рэ пиво та
хотдогс ("хот-догс" - горячие собаки. Почему-то так называются маленькие
сосиски). Та сидаэ цилий динь.
Втроем мы тут же направились на выставку - на место преступления. Но о
выставке я рассказывать не буду, потому что рассказывать надо слишком много
и это далеко уведет в сторону. Выставка - это же не Канада, это нечто
искусственное. Более того: Всемирная выставка не давала представления обо
всем мире. Там можно было узнать только, как хочет выглядеть в глазах мира
каждая страна.
И еще я узнал на выставке, как тяжко живется архитекторам, как стесняет
их извечная необходимость обязательно делать в каждом доме двери, ряды окон,
плоские этажи. Понял, как тяжко приходится зодчим, которые пишут свои
каменные поэмы считанным количеством неизбежных каменных слов.
Но на ЭКСПО оконно-этажные догмы были не обязательны. Твори как
вздумается! Раззудись, рука!
У американцев павильон и виде ячеистого шара, этакий стрекозиный глаз
высотой в двенадцать этажей. У мексиканцев - раковина с рогами, У Канады -
пирамида, поставленная на острую вершину. Павильон деревообделочников - в
виде елок зеленых, жердочки вертикальные, жердочки горизонтальные, кубы,
треугольники, болт с гайкой, палатка, труба. Дом будущего, сложенный из
кубиков; каждый кубик - квартира. Похож на соты или на аул в Дагестане, где
сакли лепятся по склону горы. И все это увито монорельсом, мелькают в
воздухе вертолетики с прозрачными хвостами, грохочут ревущие "ховеркрафт" -
суда на воздушной подушке... Шумно. Крикливо. Пестро.
Совсем скромно выглядел на этом фоне павильон искусства - обыкновенный
павильон с колоннами у входа и нормальной очередью на полчаса. Впрочем, и
там нашлось чему удивляться.
Удивляла экспозиция. В первый момент казалось, что устроители
расставили экспонаты кое-как, как пришлось, до сортировки руки не дошли.
Рядом висели нежные мадонны эпохи Возрождения, угловатые, с яйцеобразными
ликами красавицы модернистов, тут же стояли хищные, с покатыми лбами
ацтекские идолы и соломенные чучела из Гвинеи - очень выразительные чучела,
сплетенные из бамбуковых стеблей, например соломенная мать с соломенным
ребенком. И так в каждом зале: старина, классика, экзотика, абстракции...
Как оказалось, устроители выставки решили подчеркнуть извечность
человеческих чувств и свойств и расставили экспонаты не по эпохам, как мы
привыкли, а по темам: "Любовь", "Материнство", "Труд", "Бунт". Дескать, люди
были людьми во все эпохи, всегда любили, всегда трудились и всегда
бунтовали. Излюбленный мотив западной пропаганды: так было, так будет и
незачем тужиться, стараться что-то менять. Но само искусство решительно
протестовало против идеи извечности. Не было сходства между соломой и
мрамором. Не видел я мадонн в гвинейском плетении.
И еще удивляло обилие полиции. Так привыкли мы к музейной сонной
тишине, к старушкам-пенсионеркам, дремлющим в углу зала среди драгоценных
реликвий. Тут в каждом зале бродили три-четыре молодых охранителя в мышиных
мундирах. Стоило вам остановиться у картины, сразу двое устремлялись с двух
сторон с настороженным взором. Я спросил, не связана ли усиленная охрана с
кражей. Нет, ответили мне, стража и раньше была не меньше. Но вот не
уследили...
Для моего нового носа экспонаты еще и пахли по-разному. Ароматы мира
были собраны для меня в этом музее. Горячей, сухой пустыней пахли египетские
статуэтки, благородные греческие статуи - оливковым маслом, а римские -
луком и молодым, недобродившим вином, кислятиной, чуть ли не уксусом.
Копотью и лампадным маслом тянуло от византийских икон, а от безглазых
готических статуй - золой и запекшейся кровью. Уверяю вас - кровью, уж я -
то в угрозыске научился различать этот запах. Но роскошнее всего был букет
гвинейских чучел: запах болотной прели, пряных цветов, бананов и еще
каких-то неведомых мне фруктов и острый запах звериного пота. Подогретая
парфюмерная лавка! Духи, пролитые на печь.
А в каком-то углу на меня повеяло чем-то очень и очень знакомым: вроде
бы холодной сыростью, резким ветром, сдувающим пар с дымящейся на морозе
реки. Я поднял глаза. Ну конечно, полотно из Эрмитажа, Тицианова "Магдалина"
с опухшими от слез щеками, впитавшая запах Невы.
Мистер Кэйвун дергал меня за рукав:
- Та пийдемо. Побачим цей закуток, иде був криминал.
- Я попробую сам найти, - сказал я.
Горячая пыль пустыни. Маслины и лук. Томатный соус с перцем.
Тропические фрукты. Туман с привкусом серного дыма. Морская соль. Сырой
ветер с реки.
- Тут она висела?
- Ну це не диво, - сказал украино-канадец, несколько озадаченный. -
Пустый закуток, як же не бачить. Куда втикло це малювання - тзет из тзе
квешен.
"Куда втикло?" Действительно, всю Канаду не обойдешь, принюхиваясь. Чем
я мог помочь? Мог, в лучшем случае, проследить, каким путем выносили
картину. Мог выявить при этом сопутствующие невскому ветру запахи. Может
быть, они укажут на кого-либо из служителей, помогавших ворам.
Первая ниточка - запах зимней Невы у Зимнего дворца.
Пахнет ли Невой дверь из этого зала, лестница, вестибюль, портал с
колоннами?
Нет. Картины выносили не через главный вход.
Пахнут ли Невой окна?
Нет. Картины выносили не через окна.
Загадка для классического детектива: преступление в запертой комнате.
Как ушел преступник, если не через дверь и не через окно?
Проще предположить, что ушел обычным путем, а запах выветрился.
Снова вернулся я к месту происшествия, попробовал составить
ароматический букет. Чем пахло в углу, где висела картина?
Запах краски, запах полотна, запах сухого дерева - он присущ всем
картинам. Запах речной свежести присущ всем картинам из Эрмитажа. Что еще
можно различить?
Очень слабый запах опилок. Запах неоструганных досок. Запах спирта и
имбиря - имбирного пива, возможно. Запах смолы и мыла - так пахнет
кока-кола. Запах сырого сукна, обычный для всяких шинелей, для полицейских в
том числе. Не слишком выразительный набор. Попробую зацепиться за имбирь и
опилки.
Как ищешь по запаху? Так же, как и глазами. Допустим, нужна книга в
голубом переплете. Водишь, водишь глазами по полке, сосредоточившись на
голубом, прочие цвета скользят мимо. Так и тут: запахов много, но думаешь о
нужном, на нем сосредоточился, прочие скользят мимо.
На лестнице и в вестибюле нет опилок и имбиря. У окон нет опилок и
имбиря. Под окнами нет опилок и имбиря. Обхожу все здание по периметру. Нет
нигде нужного букета.
Вот тайна! Не на вертолете же увезли полотна!
- Мистер Кэйвун, собак вы приводили?
Инспектор разводит руками. За кого я их принимаю? У местной полиции
великолепные ищейки, призовые, знаменитые. Конечно, в первую очередь полиция
привела собак. Но ищейки не взяли след.
Собаки след не взяли. Стало быть, на один только запах надеяться
нельзя. Какая-то есть человеческая хитрость, сбившая с толку собак. Не
только носом, но и умом искать надо.
И тут я обратил внимание на боковую дверцу, которая пахла не зимней
Невой, не опилками и имбирем, а вовсе креозотом - нестерпимо вонючим и
противным креозотом. И я подумал: к чему тут, в музейном помещении, креозот?
Не хотел ли кто-нибудь сбить со следа собак? И еще я подумал, что собаки
ничего не подумали бы, они бы просто нос отворотили от неприятного запаха.
- Мистер Кэйвун, куда ведет эта дверца?
Вызванный служитель объяснил: дверца ведет в запасник. На выставку
прислали очень много картин, больше, чем помещается на стенах. Часть
экспонатов хранится в запаснике. Некоторые еще будут вывешены, другие
отправляют владельцам за ненадобностью.
- Пусть откроют дверь.
Почему-то очень долго искали ключ. Но я заупрямился. Я потребовал,
чтобы меня провели в запасник с другого хода, все равно я осмотрю лестницу
изнутри.
Наконец ключ нашелся. На узенькой лестнице пронзительно пахло
креозотом. Я спускался, зажимая нос. Носу было больно, как ушам больно от
грохота литавр.
Подвал. Ага, вот и запах опилок, запах неоструганных досок. Картины
здесь заворачивают в рогожи, поверх рогож - толь, толь забивают досками. На
досках выведено краской: "Музеум" такой-то или мистеру такому-то - в частную
коллекцию, стало быть.
Досками пахли все контейнеры, имбирным пивом или кока-колой - почти
все. Терпеливо наклоняясь к каждому ящику, я старался угадать, какие вещи
там запакованы. И улавливал еле слышные, уже понятные мне ароматы Древнего
Египта, Греции, Рима, музеев Лондона и Парижа, холодных английских замков и
современных квартир богачей.
И вдруг свежий эрмитажный запах у одного, недавно заколоченного ящика.
- Мистер Кэйвун, вскройте этот.
Мрачный англо-канадец протестует. Ящик адресован очень уважаемому
человеку, известному коллекционеру из Соединенных Штатов. За задержку штраф.
Это очень влиятельный и обидчивый человек. Если я не уверен, если я возьму
на себя ответственность... Во всяком случае, надо запросить разрешение
адресата.
- Решайте сами. Мы ищем пропажу или не ищем?
Кэйвун уговаривает своего сослуживца немедленно звонить владельцу
картин в Огайо. Ссылается, что сам он плохо понимает американское
произношение на слух (наивное какое-то основание), потому не решается
разговаривать по телефону. Подтрунивает над моей подозрительностью ("Що вам
приблизнилось таке?"). Наконец Джереми согласился нехотя. Из окна мы видели,
как он нерешительно шагал к зданию администрации, оглядываясь то и дело.
И тут Кэйвун схватил меня за руку:
- Пийшлы до низу. Ломать будемо на мию голову. Що вам приблизнилось
таке?
Там оно и нашлось - исчезнувшее полотно, закатанное меж двух аппетитных
фламандских натюрмортов с омарами и фазанами. Вот это был триумф!
ГЛАВА 4
Да, я гордился. Да, я принимал поздравления без ложной скромности. И не
старайтесь меня развенчать, не говорите, что каждый с таким носом шутя бы,
еще скорее, чем я, нашел бы картину. Нет, не "шутя бы". Надо было еще
догадаться насчет фокуса с креозотом. Надо было запомнить запахи стран и
эпох, различить их сквозь рогожу и толь. Надо было проявить настойчивость,
не поддаться на разговоры о материальной ответственности, не испугаться
обидчивого миллионера из Огайо.
Быть может, я цеплялся за свою гордость излишне, именно потому что
триумф мой был скрытый. Газетчики не добивались у меня интервью, служащие
полиции не собирались, чтобы послушать доклад о новом методе ароматического
сыска. Дело в том, что я приехал в чужую страну как необязательный
консультант. И местная полиция не была заинтересована в том, чтобы
расписаться в собственной беспомощности. И не были заинтересованы в этом мои
гиды - англо-канадец и украино-канадец. На людях они рассказывали о своей
роли, в газетах они фигурировали как победители, меня благодарили только в
личных беседах.
В человеке, во мне во всяком случае, заложен дух противоречия. Если мне
говорят: "Ах вы гений!" - рот сам собой раскрывается, чтобы сказать: "Что
вы, что вы, ничего особенного во мне нет". Если же говорят: "Вы зауряд, нет
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг