никого не обременяет.
Старик был доволен частыми визитами Кима. Появился слушатель,
неторопливый, терпеливый, вдумчивый. С ним можно потолковать о жизни, о
новостях, о космосе.
- Космос, молодой человек, - это наше суровое прошлое. Там люди по
лезвию ходят, рядом с гибелью. На Земле все вы хорошие в принципе,
потенциально готовые к самопожертвованию, а там жертва требуется на факте.
Большая проверка души человеческой на чистоту, изгиб и истирание.
- Расскажите, дядя Тифей, как вы работали в космосе...
А Лады все нет. Ким томится, поглядывая на часы. Удобно ли сидеть так
поздно?
Со стариком еще ничего: он заметно рад гостю. Хуже, если дома младшая
сестра Лады, четырнадцатилетняя Елка, длинноногая, длиннорукая, худая и
востроносая девчонка, колючая, как молодая елочка.
С Кимом она усвоила тон снисходительно - насмешливый, нарочно
придумывала поводы, чтобы подразнить.
- Ким, нам задали задачку по тригонометрии, помоги, пожалуйста. Ах,
ты забыл? А я почему-то думала, что взрослые знают больше.
- Ким, что это за страна такая - Нигерия? Ах, ты не был там? Ну, если
не был, не берись рассказывать, еще запутаешь.
Это еще цветочки. Бывает и хуже:
- Ким, вот мы проходим по литературе "Евгения Онегина". Ты можешь
объяснить мне, почему Онегин не любил Татьяну, а потом полюбил? Как это
возникает любовь у мужчины? Не можешь объяснить. Ну, если не любил,
конечно, объяснить трудно. Нам тоже в школе говорят: "Не рассуждайте,
дети, о том, чего не знаете".
Минуту спустя:
- А все - таки не может быть, чтобы ты не любил никогда. Тебе уже
двадцать три года, ты взрослый совсем. Онегин в осьмнадцать лет изучал
"науку страсти нежной". Ким, сознайся, ведь ты любишь Ладу? Нет? А можно я
скажу Ладе, что ты не любишь ее?
Ким бледнеет, краснеет, с тоской поглядывает на дверь, не войдет ли
дядя Тифей. Чувство у него такое, что он делает нечто неделикатное. Вошел
в дом с тайными намерениями, о которых и вслух не скажешь: стыдно.
Решиться надо, спросить: да или нет?
Однажды и Тифей сам заводит странный разговор.
Говорит:
- Ким, я привык к тебе, человек ты для меня приятный, хочу с тобой
посоветоваться. Меня беспокоит старшенькая. О необыкновенном мечтает, о
принце необыкновенном, что ли? Крепко сидит эта мечта в женщине, даже в
нашу эпоху. А простого человека ей не надо, верной любви не оценит. И если
замуж выйдет за простого, все равно сердце ему надорвет. Мать ее такая же
была... металась все, сердца надрывала. Боюсь я за Ладу и за друзей ее
боюсь.
Каждое слово запомнил Ким и летел домой, все повторял. Ясно: не для
Лады это говорилось - для него.
Он простой человек, ему сердце надорвут, он друг Лады, за которого
боится старик Тифей.
Да, конечно, он простой и обыкновенный, и ничего он не может дать
Ладе, надеяться не на что.
Но вопрос в том, чье это мнение - дочери или отца?
Может быть, это старик ищет для дочери принца, а Киму предлагает
устраниться? Не его это дело, Лада должна сама выбрать.
И Ким принял решение: он напрашиваться не будет. Перестанет навещать
Грицевичей. И увидит: заметит ли Лада его отсутствие?
Целые сутки он выдерживал характер, и две ночи не спал, все думал о
Ладе. А на второе утро только забылся - в руке покалывает: кто-то упорно
пробивается на браслет. Включил экранчик - свежее улыбающееся лицо Лады.
- Доброе утро, соня! Куда ты исчез, почему вчера не появлялся? Я тебе
такой сюрприз приготовила, такой сюрприз! Залетай за мной, я хочу до
работы рассказать...
Ким свечкой взлетает вверх, мчится над крышами, наискось, через
кварталы, вкрест магистралей. Для влюбленных не существует правил
воздушного движения.
Приготовила сюрприз! Помнит! Думает! Заметила отсутствие!
А дядя Тифей - скучный старорежимный старик. Наговаривает на Ладу.
Сам ищет для дочери сказочного принца.
ГЛАВА 16.
НЕВИДИМЫЙ КАБЕЛЬ
Кадры из памяти Кима.
Аэродромы, аародромы, аэродромы!
Глайсеры треугольные, квадратные, ромбовидны". Продолговатые,
рыбообразные стратолайнеры. Баллисты, похожиe на древние снаряды, двойные,
троимые и четверные " утолщениями и шейками.
- На посадку, пожалуйста.
Дорожные сумки, портфели, рюкзаки, чемоданы, рулоны, инструменты. А у
Кима в руках клетка, и в ней симпатичные мышки. Встревоженные шумом,
суетой, тряской, они бегают по клетке, приподнявшись, крутят носом,
вращают глазами - бусинками, красными или черными.
- Каи ты думаешь. Смерть Мышам, чуют они свою судьбу?
- А ты знаешь свою, Альбани!
- Внимание, наш самолет отправляется рейсом на...
Вот в чем заключался сюрприз: Лада побывала у Гхора.
Она прочла объявление, что при Институте ратомики, как и при всех
институтах, в том "году переучивания" организуются группы добровольных
помощников ратонауки.
Оказывается, Лада даже искала такое объявление, ждала, когда же
Институт ратомики включится во всемирное движение по предоставлению новых
профессий.
И все - таки чуть не опоздала. Ратомика - новейшее и самое
перспективное дело - привлекала всех; группы были заполнены до отказа за
два дня. Но Лада была не из тех, кто останавливается перед закрытой
дверью. Лада пошла к самому Гхору, добилась, чтобы ее (и Кима заодно)
зачислили в актив.
- Подумай, он сам сказал мне: "Я помню вас по Дар - Маару". Еще
удивился, что такая молоденькая заслужила "Большое спасибо". Такой человек
и запомнил меня! Какую-то девчонку заметил!
- Что ж такого? Он получил "Спасибо", и ты "Спасибо".
- Как ты не понимаешь, тут огромная разница: всемирный изобретатель и
безрассудная девчонка.
Ким даже был встревожен несколько. Обычно Лада относилась к людям
сдержанно - насмешливо, и вдруг такие преувеличенные похвалы. Впрочем, ему
нечего опасаться. Ведь Лада и его записала в актив. А городок ратомики
недалеко от Москвы, на берегу Оки. Летать будут вместе.
Стояла осень, сухая и теплая, с бледно - прозрачным небом. Проплывали
под ногами разноцветные рощи, подобранные словно букеты цветов: березняк -
лимонно - желтый, дубравы - медно - бронзового оттенка, ельники - темно -
зеленые с синевой, сосны - оливковые, осины - кровавые, клены - багровые.
Краски, смягченные воздушной дымкой, казались чуть грустноватыми. Над
жилыми кварталами мошкарой вились ранцы и глайсеры всех размеров. Ким
старался лететь рядом с Ладой, чтобы видеть на фоне неба ее тонкий
профиль, а девушка шаловливо пробовала ускользнуть, взвиться вверх или
перейти на бреющий полет. Словно дети, они играли в прятки за облаками,
носились по лесным просекам, задевая ногами кусты, вились в веселом
хороводе. Ким напряженно угадывал капризные Ладины развороты. Казалось,
что очень важно не отстать. Даже загадывал: если догоню, будем всю жизнь
вместе,
Потом они работали в лаборатории, в точности похожей на студенческую:
с пробирками, штативами, микроскопами, циферблатами. Делали, как в
студенческие времена, анализы, сличали вещества, полученные естественным
путем и ратомически - копии, переданные по радио, по кабелю, толстому,
тонкому, через слой газа, через слой воды. Лаборатория искала указатель
неисправности дубликации. Особенно чувствительными оказались белки, в том
числе яды - столбнячный, дифтерийный. При малейшей неточности в копии они
теряли свои ядовитые свойства.
И молодые медики в лаборатории занимались этой токсиновой проверкой:
получали запаянные ампулы дублированного яда, заражали мышей и заносили
погибших в ведомость. Занятие однообразное, для умелых рук скучноватое.
Многие активисты ворчали: "Когда же настоящее дело?"
Дыхание великого дела ощущалось лишь в те дни, когда беседы с активом
проводил Гхор.
- Мы шагаем по бесконечной лестнице, - твердил он. -Открытие
порождает открытие, решенная задача выдвигает две новых. Давно ли ратомика
казалась волшебством, а сейчас люди обижаются, если им приходится булки
печь в пекарне, ходить за ними в булочную. Но ратоснабжение идет по
кабелю, а кабель нельзя протянуть ко всем плавающим и путешествующим. Без
ратомики, за бортом ратомики остались поезда, суда, глайсеры и баллисты,
плавающие острова, полярные пустыни, океанское дно. Луна, планеты.
Путешественникам нужна ратозапись, какие-то пластинки с образцами вещей:
"куриный бульон", "бутерброд с икрой". Другое решение - передача
радиоволнами: на Земле мы пробуем радио. Третье решение есть: невидимый
кабель. Это нечто особенное, сравнить не с чем. Мы идем тремя путями,
атакуем тремя колоннами. Еще не знаем, где прорвемся, где выгодно будет
развивать успех.
Активисты слушали с горящими глазами, представляли себе космическое
пространство, захлестнутое, пересеченное, исчерченное невидимым кабелем.
Лучи, уходящие на Луну, лучи, догоняющие ракеты где-то за Сатурном.
Воображали радость космонавтов, вынимающих из ратоприемника посылки с
Земли. Но Гхор уходил, и энтузиазм гас. Снова надо было горбиться над
микроскопами, ядовитой иглой колоть красноглазых мышат.
И Лада однажды сказала, набравшись смелости:
- Вы рассказываете такие интересные вещи, ум Гхор, а нас держите на
черной работе. Мы чувствуем себя автоматами, кибами - уборщицами. Может ли
считать себя пианисткой киба, стирающая пыль с рояля?
Как нахмурился Гхор! Какой взгляд кинул на девушку! Даже Ким
поежился.
- Наука - не игра на рояле, девушка, - сказал он жестко. - Наука -
труд, тяжкий, кропотливый, нудный. Один процент вдохновения и девяносто
девять процентов пота, говорили в старину. Ученым можно стать только со
сверхъестественным терпением, сверхъестественной усидчивостью и
всепоглощающей влюбленностью в дело. Наши предки умели находить таких
сверхъестественных. Говорили ученикам: "Хочешь делать открытия? Очень
хочешь? Больше всего на свете хочешь? Согласен на всякие испытания? Ну вот
тебе испытание: год отмывай пробирки, через годик посмотрим". Подсластить
вам испытание лично я не собираюсь. Пусть уходят все, кто пришел сюда из
любопытства, из кокетства, ради моды1 Пусть уходят флиртующие с наукой,
влюбленные по - настоящему останутся!
Лада кусала губы, щеки у нее пылали от стыда. Потупив глаза, молча,
она сносила сочувственные и насмешливые взгляды товарищей.
- Высокомерен до грубости, - шепнул ей Ким в утешение. - Всех считает
дураками. Нормальным людям объясняют цель, и они работают.
Лада замотала головой отрицательно.
- Молчи, я во всем виновата. Вылезла с рассуждениями о рояле.
Правильно сделал Гхор: поставил меня на место. И буду вытирать пыль, и
буду. Так мне и надо.
Ким глаза широко раскрыл. Никогда еще Лада не бывала такой
безропотной.
Улыбавшиеся насмешливо отсеялись первыми. Ушли, надув губы,
оправдываясь обиженно: "Утром у нас обязательная неинтересная работа,
вечером - необязательная и тоже неинтересная".
Лада и Ким остались среди немногих. Ким всегда был терпелив и
требователен к себе. Себя упрекал: "Сам виноват. Не умею найти интерес".
Но удивлялся страстному упорству Лады: "Однолучевая ты стала, как я!"
Так прошло полгода. Только весной их терпение было вознаграждено.
Обоих перевели в выездные группы. Едва ли это была награда за прилежание.
Просто пришло время выезжать, а в группах требовались биологи или врачи.
Дело в том, что начали получаться опыты с невидимым кабелем. Передача
ратосигналов осуществлялась н прежде, без передачи не работали бы
дубликаторы. Но там сигналопровод (канал, который пробивался в Вакууме
лучами Нгуенга) был коротким - полметра-метр. Станции ратоснабжения имели
каналы в десять и сто километров. К сожалению, без каналов сигналы
распространялись только по прямой, не могли огибать Земной шар. Но вот в
январе группе гвинейских ученых удалось преодолеть и эту трудность:
искривить лучи в поле мощного грави - магнита и переслать их на триста
километров - с берегов Оки в Ярославль. Потом - в Заволжье, потом - за
Урал, на Новую Землю, на Северный полюс, в Гвинею и в Австралию. И для
проверки ратопередачи принимающие вылетали в Ярославль, в Заволжье, на
Урал, на Новую Землю, на Северный полюс, в Гвинею, в Австралию... Все эти
путешествия совершил Ким.
Вылетали обычно в пятницу вечером, в воскресенье вечером
возвращались. В эту неделю - Гвинея, в следующую - Австралия, потом -
судно, плывущее по Тихому океану...
Так сама собой, незаметно и даже без больших усилий осуществилась
одна мечта Кима. Ведь студентом еще он мечтал о странствиях. А теперь он
самолично колесил по Земному шару.
Каждую неделю - на новое место. Бесконечное разнообразие... и
однообразие вместе с тем.
Быть может, Кима поймут люди, много странствовавшие по белу свету:
знаменитые певцы, хирурги или шахматисты. Шахматные турниры бывают в
Аргентине, на Кубе или в Швейцарии, за окном могут быть степи, пальмы или
горы, но перед глазами - шахматная доска, шестьдесят четыре клетки, фигуры
белые, фигуры черные. За окном Аргентина, Куба или Швейцария, но все
волнующие события происходят только на клетчатой доске.
В пятницу вечером, каждую пятницу, Ким прилетал на аэродром, оставлял
в ячейке хранения вингер, а с собой брал только ящик, в котором шуршали
мыши. На аэродроме его встречал старший физик Альбани, худущий, очень
смуглый в противоречии с фамилией (Альба - белый), крикливый и страстно,
как девушка, влюбленный в Гхора. С ним приезжали два техника. Техники
менялись. Лайнер прыжком вырывался за облака; на всех маршрутах одинаково
Ким видел кипы ваты внизу, а над головой - по - южному синее небо. Но вата
и синева приелись еще с детства. Обычно Альбани дремал, дремали техники, и
Ким дремал несколько часов, пока лайнер, пробив облака, белые днем, сизые
вечером, черные ночью, приземлялся на Северном полюсе, в Гвинее или в
Австралии.
Иногда они ложились еще на часок - другой поспать в гостинице при
аэродроме. Но аэродромные гостиницы все одинаковы, гвинейские и
австралийские. Даже не спрашивая, можно найти столовую и ванну.
Затем в зависимости от расписания уже на местном глайсере или
автобусе они добирались до площадки, предназначенной для опыта.
Вот тут на короткий момент Ким оказывался в чужой стране, вдыхал
настоенный на ароматах тропический воздух, или, напялив шубу, тер щеки,
прихваченные морозом, любовался розоватыми пирамидами гор, или (один раз и
так было) всматривался в смоляную подводную тьму, разукрашенную цветными
огоньками светящихся рыб.
Долго любоваться не приходилось. Наскоро завтракали консервами (ведь
ратоснабжения для путешественников не было), связывались по радио с
Институтом ратомики, и Альбани начинал ловить кабель - невидимку.
Посланный из Москвы, он висел где-то над головой, слепой стрелкой уходил в
космос. Альбани водил по небу локатором, клял техников и себя, посылал
радиоизвинения Гхору... Наконец на экране локатора появлялась черная линия
- кабель найден! Манипулируя магнитами, Альбани подтягивал его к земле все
ближе и ближе. Чем ближе, тем точнее требовалось манипулировать: кабель то
и дело норовил распрямиться, выскользнуть из грави - магнитного невода,
уйти к звездам. Альбани уже не кричал, только шипел и сверкал глазами...
Ближе, ближе! Вот уже неподалеку начинает плавиться лед, или камешки резво
скачут по склонам, или пыль дымится над полем. Это, значит, лучи Нгуенга
уткнулись в землю, сверлят и крошат ее.
Кибы наготове. Мчатся к лучу, несут электростатическую ловушку. Луч
надо поймать и обезвредить: он рассекает все, даже атомные ядра. И если
киба подвернется под лучи, получатся две полукибы, обе неподвижные.
Но допустим, все прошло благополучно. Кабель пойман, зажат в
электростатическом поле, натянут от Москвы до полюса (или до Гвинеи, или
до Австралии). К зажимам ловушки Альбани подключает ратоприемник,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг