Александр Степанович Грин (Гриневский)
Серый автомобиль
16 июля, вечером, я зашел в кинематограф, с целью отогнать неприятное
впечатление, навеянное последним разговором с Корридой Я встретил ее
переходящей бульвар. Еще издали я узнал ее порывистую походку и характерное
размахивание левой рукой. Я раскланялся, пытаясь отыскать тень приветливости
в этих больших, с несколько удивленным выражением глазах, выглядящих так
строго под гордым выгибом шляпы.
Я повернулся и пошел рядом с ней. Она шла скоро, не убавляя и не
прибавляя шага, иногда взглядывая в мою сторону, помимо меня. Я замечал, что
на нее часто оглядываются прохожие, и радовался этому. "Некоторые думают,
вероятно, что мы муж и жена, и завидуют мне". Я так увлекся развитием этой
мысли, что не слышал обращений Корриды, пока она не крикнула:
- Что с вами? Вы так рассеянны. Я ответил:
- Я рассеян лишь потому, что иду с вами. Ничье другое присутствие так
не распыляет, не наполняет меня глубокой, древней музыкой ощущения полноты
жизни и совершенного спокойствия.
Казалось, она была не очень довольна этим ответом, так как спросила:
- Когда окончите вы ваше изобретение?
- Это тайна, - сказал я. - Я вам доверяю более, чем кому бы то ни было,
но не доверяю себе.
- Что это значит?
- Единственно, что неточным объяснением замысла, еще во многих частях
представляющего сплошной туман, могу повредить сам себе.
- Тысяча вторая загадка Эбенезера Сиднея, - заметила Коррида. -
Объясните по крайней мере, что подразумеваете вы под неточным объяснением?
- Слушайте: лучше всего мы помним те слова, которые произносим сами.
Если эти слова рисуют что-либо заветное, они должны совершенно отвечать
факту и чувству, родившему их, в противном случае искажается наше
воспоминание или представление. Примесь искажения остается надолго, если не
навсегда. Вот почему нельзя кое-как, наспех, излагать сложные явления,
особенно если они еще имеют произойти: вы вносите путаницу в самый процесс
развития замысла.
Эту тираду мою она выслушала с любезной миной, но насторо-жась; я
чувствовал, что мое общество становится ей все тягостнее. Мы молчали. Я не
знал, попрощаться мне или идти далее. К последнему я не видел поощрения,
наоборот, лицо Корриды выглядело так, как если бы она шла одна. Наконец, она
сказала:
- Брат подарил мне новый "Эксцельсиор". Большое общество отправляется
на прогулку через два дня; это будет настоящее маленькое скорострельное
путешествие. Я присоединяюсь. Хотите, я возьму вас с собой?
- Нет, - сказал я твердо, хотя острое мучение она слышала, надо думать,
в тоне этого слова. Не желая показаться грубым, я прибавил:
- Вы знаете, как я ненавижу этот род спорта. - Я едва не сказал: "эти
машины", но предпочел более общее уклонение.
- Но почему?
- Я некогда довольно распространился об этом в вашем присутствии, -
сказал я, - я вызвал веселый, слишком веселый смех, и не хотел бы слышать
его второй раз.
- Решительно вы озадачиваете меня. - Она остановилась у подъезда,
взглянув мельком, прищуренными глазами на вывеску мод, и я понял, что
надоел. Вывеска была только предлогом. - Да, вы озадачиваете меня, Сидней, и
я думаю, что лишь плохое состояние ваших нервов причиной такой странной
ненависти к... к... экипажу. - Она рассмеялась. - Прощайте.
Я поцеловал ее руку и поспешно ушел, чтобы не уличить случайно эту
девушку в дезертирстве - она могла выйти, не посмотрев, здесь ли я еще.
Мне не было стыдно. Я мог бы любезно лгать, поехать с компанией идиотов
и долго, долго смотреть на нее. Но я уже дал слово не лгать, так очень устал
от лжи. Как все, я жил окруженный ложью, и ложь утомила меня.
Когда я переходил улицу, направляясь в кинематограф, под ноги мне
кинулся дрожащий, растущий, усиливающийся свет и, повернув голову, я застыл
на ту весьма малую часть секунды, какая требуется, чтобы установить сознанию
набег белых слепых фонарей мотора. Он промчался, ударив меня по глазам
струёй ветра и расстилая по мостовой призраки визжащих кошек, - заныл, взвыл
и исчез, унося людей с тупыми лицами в котелках.
Как всегда, каждый автомобиль прибавлял несколько новых черт, несколько
деталей моему отвращению Я запомнил их и вошел в зал.
Это был скверный театрик третьего разряда, с грязным экраном и
фальшивящей пианолой. Она разыгрывала трескучие арии. Картина, каких много -
тысячи, десятки тысяч, была пуста и бессодержательна, но доставляла мне
огромное удовольствие именно тем, что для ее развития затрачено столько
энергии, - беспрерывного, мелькающего движения экранной жизни. Я как бы
видел игрока, ставящего безуспешно огромные суммы. Аппарат, силы и дарование
артистов, их здоровье, нервы, их личная жизнь, машины, сложные технические
приспособления - все это было брошено судорожною тенью на полотно ради
краткого возбуждения зрителей, пришедших на час и уходящих, позабыв, в чем
состояло представление, - так противно их внутреннему темпу, так
неестественно опережая его, неслись все эти нападения и похищения, пиры и
танцы. Мое удовольствие, при всем том, было не более как злорадство. На моих
глазах энергия переходила в тень, а тень в забвение. И я отлично понимал, к
чему это ведет.
Между тем, - частью рассматривая содержание картины, я обратил другую,
большую часть внимания на появляющийся в ней время от времени большой серый
автомобиль - ландо. Я всматривался каждый раз, как он появлялся, стараясь
припомнить - видел я его где-либо ранее или мне это только кажется, как
часто бывает при схожести видимого предмета с другим, теперь забытым. Это
был металлический урод обычного типа, с выползающей шестигранной мордой,
напоминающий поставленную на катушки калошу, носок которой обращен вперед.
На шофере был торчащий ежом мех. Верхнюю половину лица скрывали очки,
благодаря чему, особенно в условиях мелькающего изображения, рассмотреть
черты лица было немыслимо, - и однако я не мог победить чувства встречи; я
проникся уверенностью, что некогда видел этого самого шофера, на этой
машине, при обстоятельствах давно и прочно забытых. Конечно, при
бесчисленной стереотипной схожести подобных явлений, у меня не было никаких
зрительных указаний - никаких примерно индивидуальных черт мотора, но его
цифр С. С.77-7, - некогда - я остро чувствовал это - имела связь с
определенным уличным впечатлением, характер и суть которого, как ни тщился я
вспомнить, не мог. Память сохранила не самый номер, но слабые ощущение его
минувшей значительности.
Однако этого не могло быть. Фильма вышла из американской фабрики, и
съемка различных ее сцен была произведена, судя по характеру улиц, в
Нью-Йорке, следовательно, тамошняя бутафория пользовалась предметами
местными; я же не выезжал из Аламбо лет пять и никогда не был в Америке.
Следовательно, мнимое воспоминание было не более как эффектом случайного
происхождения. И тем не менее, - этот автомобиль с этим шофером я видел.
Когда нами овладевает уверенность в чем-нибудь, хотя бы мало-или совсем
необоснованная, бороться с ней так же трудно, как птице, севшей на
вымазанные клеем листья, - каждое движение прочь ловит и связывает ее крылья
новой помехой. Таковы фантомы ревности или преследования, болезни - всего,
что так или иначе угрожает. Самые разумные усилия приводят здесь к новым
доказательствам, возникающим из пустоты. Уверенность того рода, какой я
проникся в кинематографе, не имела ничего пугающего или неприятного, если не
считать моего отвращения к автомобилю, но я досиживал сеанс со странным
чувством начала некоего события, ткущего уже невидимую паутину свою.
Я не касаюсь персонажей той хищной и дрянной пьесы, которая держала на
привязи жалкое воображение зрителей чрезмерными прыжками и сатанинскими
преступлениями, очевидно, смакуемыми известного рода публикой, выносящей
отсюда азарт и идеал свой... Но автомобиль С. С. 77-7 я прослеживал каждый
раз чрезвычайно внимательно, волнуясь при каждом его появлении. Их было
шесть или семь. Наконец, он выкатился с холма издали серым наростом среди
живописных картин дороги и начал валиться по ее склону на зрителя,
увеличиваясь и приближаясь к натуральной величине. Он мчался на меня. Одно
мгновение края полотна были еще частью пейзажа, затем все вспыхнуло тьмой,
оскалившей два наносящиеся фонаря, и призрак исчез, лишь тень - воображенное
продолжение движения - рискнула над головой бесшумной дрожью сумерек; и
вновь вспыхнул пейзаж.
Более мне нечего было делать в кинематографе. К моим соображениям
относительно автомобиля прибавилась еще одна черта, может быть - верное
указание одно из тех, которым мы бываем обязаны так называемой случайности.
Это соображение я пока не развертывал, оставляя будущему придать ему силу -
если понадобится - действия, но холод великого подозрения уже охватил меня.
Поддавшись необъяснимому толчку - словно на меня пристально обернулся
кто-то - я прочел аршинные буквы ярко озаренного плаката, украшавшего вход в
театр.
Название гласило:
СЕРЫЙ АВТОМОБИЛЬ Мировая драма в 6.000 метров! Лучший боевик сезона!
Масса трюков!
2
Нечто весьма неприятное вошло в меня, как будто мне наступили на ногу,
нагло рассмеявшись и продолжая подсмеиваться за спиной. Поспешно я отошел,
стараясь быстрой ходьбой и мелкими уличными наблюдениями разогнать скверное
настроение, но оно медленно уступало моим усилиям, ловя каждую паузу
размышлений, чтобы опять поставить, на некотором расстоянии впереди меня,
слова "серый автомобиль". Хотя так как я прошел два квартала, графическая
отчетливость букв исчезла - их заменил звук, казалось, эти два слова
повторял кто-то далеко, тихо и тяжело. Я всегда избегал алкоголя, обращаясь
к нему лишь в исключительных случаях, но теперь почувствовал необходимость
выпить чего-нибудь
Как известно, улица современного города подстерегает каждое желание
наше, спеша удовлетворить его всегда кстати подвернувшейся вывеской или
витриной. Я совершенно уверен, что человек, проходя фруктовыми рядами
Голландской Биржи и почувствовавший нужду в каком-нибудь геодезическом
инструменте, непременно увидит инструмент этот в окне невесть откуда
взявшегося специального магазина.
Вино караулит нас в самых, казалось бы, для того неприспособленных
местах. Что может быть вину убыточнее глухого угла между стеной
Географического Института и Бульвара Секретов, где даже днем так густы тени
огромных деревьев, что вся стена пахнет прохладой и сыростью; там почти нет
эпилептического уличного движения, брызги которого разлетаются по
бесчисленным ресторанам, звеня золотом и посудой. Однако, огибая этот угол,
я увидел небольшую каменную пристройку, которой либо не было ранее, либо я
не замечал ее. Эта пристройка, на два окна со стеклянной дверью меж ними,
была маленьким рестораном, окруженным трельяжем, и я сел за стол у двери в
качалку.
Здесь было немного посетителей. Смотря через окно в помещение, я увидел
двух толстяков, играющих в домино, дремлющего, протянув ноги, пароходного
механика с опущенной со стола кистью руки, в которой еле дымилась готовая
упасть папироска, и трех закинувших нога на ногу женщин; они курили,
забрасывая лицо вверх и выпуская дым медленными, однообразными кольцами.
Лакей подал ликер. Это был особенный травяной экстракт, очень крепкий.
Я выпил две рюмки, выпил, помедлив и отставив графин, третью.
Действие не замедлило сказаться. Я ощутил ровную теплоту и точный ритм
момента, быть может, определяемый скоростью биения сердца, может быть -
пульсом внимания, интервалами его плавно набегающей остроты; мышление
протекало интенсивно и бодро. Выпив, я рассмеялся над своим недавним
волнением, прислушиваясь к свистящему по временам шелесту шин, с ясным
сознанием, что меж мной и серым 77-7 не может возникнуть никакой связи, что
ее нет. Уравновешенно остер и точен был я в тот момент в каждом отчетливом
впечатлении своем - состояние, дающее ни с чем не сравнимое удовольствие, и
я пользовался этой минутой, чтобы обдумать некоторые моменты моего
изобретения.
Коррида Эль-Бассо, женщина неизвестной национальности - я говорю это
смело, так как имею для того веские основания, - была заинтересована моим
изобретением из вежливости. От меня зависело превратить эту форму чувства,
эту пустую приятную улыбку, вызванную хорошим пищеварением, в чувство, быть
может, в страсть. На это я не терял надежды. Но я должен бьн поразить и
тронуть ее сразу, врасплох, может быть, в такую минуту, когда мое
присутствие ею будет только терпимо. Когда наступит момент, изобретение -
или вернее, то о чем она думает, как об изобретении - встретит ее всем
блеском и обдуманностью крайней, болезненной, всеохватывающей решимости, -
оно вызовет глубокое и яркое возрождение. Тем лучше. Тогда я узнаю истинную
природу женщины Корриды Эль-Бассо, которую полюбил. Я увижу, есть ли другой
оттенок в ее лице цвета желтого мела. Я услышу, как звучит ее голос, говоря
"ты". И я почувствую силу ее руки, - ту особенную женскую силу, которая,
переходя теплом и молчанием в наши руки, так электрически замедляет дыхание.
Удобно покачиваясь, я был мысленно в своей "лаборатории", в ущелье
Калло, окрещенном так, вероятно, родственником знаменитого художника или его
поклонником. На мое плечо легла легкая нервная рука: не оборачиваясь, я
знал, что это Ронкур. Действительно, он сел против меня, спрашивая, что я
делаю здесь?
- Отличное место для свидания, - прибавил он, - или для самоубийства.
Свет окна, таинственная сеть листьев на тротуаре, одиночество и вино.
Сидней, я иду в казино Лерха, там сегодня состоится оригинальное состязание.
Это в вашем вкусе. Вы слышали о необыкновенном счастье мулата Гриньо? Вот
уже третий день, как он выигрывает беспрерывно в покер, собрав, кроме золота
и драгоценностей, целый том чеков. Хотите посмотреть на игру? Там толпа.
Лучшего предложения мне не мог сделать никто. Отлично, если в сложном
узле жизни, трудясь над ним, выберете вы отдыхом интересный спектакль, еще
отличнее, если представление возникло самостоятельно, если вам предстоит
развязка подлинного события с хором, статистами и неподдельной экспрессией
главных героев сцены. Ронкур взял меня под руку и увел.
3
Казино Лерха известно как колоссальный приют всякому преступлению. На
его фронтоне ночью таинственно и печально белеет мраморная Афина-Паллада. У
озаренных ступеней, сходящих веером к скверу, толпятся продавцы кокаина,
опиума и сладострастных фотографий.
Длинная цепь автомобилей стояла здесь по обе стороны мостовой. Время от
времени один из них, вздрагивая и гудя, отходил из строя полукругом, взвевал
пыль и, пророкотав, исчезал вдали, каждый раз, как я видел это, у меня
поднималось к сердцу ощущение чужого всему, цинического и наглого существа
ради цели невыясненной. Обычно продолговатые ямы этих массивных, безумных
машин были полны людей, избравших тот или другой путь доброй волей, - но у
зрения есть своя логика, отличная от логики отвлеченной. Я иногда не мог
сказать сам себе: "Они едут"; я говорил: "Их увозят", наше обычное знание
внутреннего, общего для всех темпа не могло слить этот темп с неестественной
быстротой среди явлений, находящихся по отношению друг друга в испытанном и
привычном равновесии. Проходя улицей, я был всегда расстроен и охвачен
атмосферой насилия, рассеиваемой стрекочущими и скользящими с быстротой
гигантских жуков сложными седалищами. Да, - все мои чувства испытывали
насилие; не говоря о внешности этих, словно приснившихся машин, я должен был
резко останавливать свою тайную, внутреннюю жизнь каждый раз, как
исступленный, нечеловеческий окрик или визг автомобиля хлестал по моим
нервам; я должен был отскакивать, осматриваться или поспешно ютиться, когда,
грубо рассекая уличное движение, он угрожал мне искалеченном или смертью.
При всем том он имел до странности живой вид, даже когда стоял молча,
подстерегая. С некоторого времени я начал подозревать, что его существование
не так уж невинно, как полагают благодушные простаки, воспевающие культуру
или, вернее, вырождение культуры, ее ужасный гротеск...
- Прочь из четвертого измерения! - сказал Ронкур, видя, что я молча
остановился на тротуаре. - Феи покидают вас, так как фонари этого подъезда
могут причинить им бессонницу.
Особенностью притона была удручающая, крикливая роскошь, - правильный
расчет на бессознательное, - иллюстрация к выигрышу. Мы поднялись среди
блестящей заразы голубоватого света и женских тел, взвивающих на
перспективах огромных картин легкие ткани. По коврам, заставляющим терять
ощущение ног, мы пробрались через изысканно одетую толпу, под навесы
пальмовых листьев; здесь, имея за спиной мраморную группу фонтана, а перед
собой - дрожащие руки только что обнищавшего игрока, мулат Гриньо давал
блестящий спектакль.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг