- Начало или конец - все равно мне, - сказал Берлога, - но знаешь,
хорошо иногда сказать так, как сказал ты сейчас, - в неурочное время, в
потаенном месте. Идем!
Берлога вложил папку в портфель: тем временем Мигунов запер шкаф.
Сделав это, он направился к раскрытому с решеткой окну и повернул скобу.
- Окно должно быть закрыто, - сказал он.
- Верно, - ответил Берлога. - Будь сам собой до конца. Порядок прежде
всего.
- Если хочешь, я опять открою его, - обидчиво заметил Мигунов, - хотя
мне кажется, что так лучше. Однако идем.
Он потушил электричество, кроме лампы в коридоре. Пройдя коридор, он
потушил и этот огонь. Затем тщательно запер входную дверь.
Приятели удалились. Архив погрузился в оцепенение. Некоторое время
тишина и тьма стояли здесь в дружном объятии.
И вдруг огонь, озарив низы шкафов, стал сначала медленно, а потом все
быстрее расплываться в кипах газет, начав дымить, как печная труба. Пламя,
перелистывая бумагу, поползло вверх и забушевало ненасытным костром...
***
Что же произошло дальше, в романе и в жизни? Стал ли он явлением в
мировой литературе? Или канул в Лету? Приняли ли в нем участие ведущие
советские писатели или отделались обещаниями? Что, наконец, случилось с
Варвием, а что с Берлогой? И в чем тайна желтых бабочек?
Начинание было погублено именно масштабом замысла. Возможно, если бы
Кольцов удовлетворился составом авторов попроще да обговорил с ними общий
сюжет повести - все могло бы быть иначе. Но Кольцов пригласил ведущих
писателей, а ведущие писатели полагали, что лучше Кольцова знают, что и как
писать. Так что с первых же глав повесть пошла вразнос.
Вторая причина неудачи повести заключалась в том, что за малым
исключением Кольцов собрал сугубых реалистов, которые хоть и старались
соответствовать зачину, сделанному Грином, но остаться в области фантастики
в силу своего человеческого устройства не могли. И каждый тянул на себя
одеяло в меру сил и настроений.
Автор второй главы - Лев Никулин загнал Мигунова в сумасшедший дом, а
Берлогу во дворец миллионера Струка, где познакомил с прекрасной Элитой
Струк, назвавшейся его внучкой. К тому же дело, выданное Берлоге Мигуновым,
исчезло. Пожары продолжались...
Забытый ныне, но популярный в те годы автор "Рыжика" А.Свирский
занялся проблемами уголовников, к которым, оказывается, и попала папка. А
дальше - каждый из авторов вводил собственных героев и, как правило,
забывал о героях чужих. Правда, время от времени кто-нибудь вспоминал о
Берлоге, которому также пришлось посидеть а сумасшедшем доме, причем, по
мысли Леонида Леонова, именно там и находился центр преступной деятельности
тайных поджигателей. Рекордсменом по введению новых героев оказался Юрий
Либединский, которому повесть обязана городскими руководителями Беренсом и
Пожидаевым, молотобойцем Фомичевым, честным рабочим Варнавиным и старым
партийцем дядей Климом. Так что последующим авторам пришлось всерьез
заняться ликвидацией расплодившихся героев. На каком-то этапе появился
приехавший из центра, облеченный полномочиями товарищ Куковеров. Роман
стремительно превращался из фантастического в детективный, что ему было
противопоказано - каждый последующий автор выдвигал своего кандидата в
негодяи и зверски уничтожал чужих героев. Исаак Бабель отправил товарища
Куковерова прямо в дом подозрительного миллионера Струка, где товарищ из
центра с непонятными целями устроился к Струку в секретари. Оказалось, что
господин Струк - родом из Белостока и уже получил в Москве концессию на
пуговичную фабрику.
Не удовлетворенный деятельностью товарища Куковерова прозаик А. Зорич
раздвоил этого человека - у Куковерова появился двойник, который под его
именем похитил из сумасшедшего дома совсем забытого авторами репортера
Берлогу.
А в это время остальные страницы номеров "Огонька" были посвящены
достижениям в нашей стране и преступлениям мирового империализма, и
особенно нелюбимого нами - империализма английского, который посылал
канонерки в Китай не то против изменившего революции Чан Кай-ши, не то
против прогрессивных генералов. Известный Чемберлен направил ноту нашему
правительству, и произошел разрыв дипломатических отношений между Страной
Советов и Альбионом. Появились статьи о грядущей войне - в них Англия
выступала подстрекательницей, а непосредственным врагом оказалась Польша. В
журнале шел сравнительный подсчет пушек и танков, находящихся на вооружении
СССР и Польши. Сравнения далеко не всегда были в нашу пользу.
Неизбежно, что авторы находились под влиянием окружающей
действительности - пожары, задуманные Грином, как следствие причин
фантастических, превращались в поджоги мирового империализма. Уже
двенадцатый автор - известный маринист А.Новиков-Прибой изобразил жуткую
сцену пожара в порту, когда отважный маленький буксир отбуксировывает в
штормовое море пылающий танкер. Пожары в порту стали в его изображении
очевидными действиями диверсантов, неведающей сообщницей которых стала
бывшая проститутка Ленка-Вздох. Ленке-Вздох, которая, честно говоря,
стремилась к честной жизни, но не успела ее познать, Константином Фединым
была уготована ужасная смерть в камере предварительного заключения, куда
она попала, признавшись в соучастии в поджоге в порту. Ленка-Вздох сгорела
заживо. Дело шло к поимке диверсантов, несмотря на попытки некоторых
пролетарских писателей, как, например, Н.Ляшко, увести действие в сторону
разоблачения нэпманства и отвратительной еврейской буржуазии, которая
подкладывает в постели честным советским труженикам своих соблазнительных
дочерей с понятной целью втереться в семью, в класс, в нацию...
И тут пришел Алексей Толстой и все испортил.
Прочтя предыдущие главы, недавно вернувшийся домой блудный сын
социалистического реализма, более других склонный к фантастическому
мышлению, А.Толстой понял, что спасти роман можно, вернувшись к замыслу
Александра Грина.
Алексей Толстой не скрыл своего разочарования состоянием коллективного
романа и сопроводил свою главу вступлением:
"Боже ты мой, чего только не наворотили шестнадцать авторов! У
читателя голова кругом идет. "Сбились! - думает он, - завязли, засыпались,
сами уж не знают, как распутать сумасшедшую историю с пожарами, бабочками,
переодеваниями, двойниками, убийствами, прыжками в окно..." - и так далее.
<...> Тысячи неразрешенных вопросов. Иного читателя возьмет сомнение:
"Постойте, голубчики, уж не дурачите ли вы попросту друг друга и меня в том
числе?"
"Нет, читатель, - заверил Алексей Толстой, - успокойся и отложи
сомнения. Верь, - ни одна мелочь в этом романе не сказана зря или брошена и
не поднята. Все будет приведено в порядок, все события и лица разовьются в
великолепную закономерность. Все тайны будут разрешены, узлы развязаны".
Судя по этому заявлению, Алексей Толстой решил вернуть роман на круги
своя и в область здравого сюжетного смысла.
Для этого он отправил освобожденного из сумасшедшего дома репортера
Берлогу к Валентине Афанасьевне Озеровой, восходящей звезде советской
науки, профессору биологии, будущему академику, "красивой, как утренняя
заря". Профессор Озерова занялась исследованием крыла бабочки, от которой,
очевидно, и происходили все поджоги...
Исследование бабочки оказалось нелегким, не раз Берлоге приходилось
разочаровываться в красавице двадцати шести лет от роду, но в конце
концов...
"Тогда произошло то именно, чего она и ожидала... насекомое помещено
под спектроскопом. Берлоге приказано считать секунды (он удивлялся потом,
как не лопнуло сердце от этого ожидания).
И вот в свинцовой коробке, где помещена была бабочка, что-то с треском
вспыхнуло Прошел еще миллиард секунд. - и Валентина Афанасьевна оторвала
глаз от окуляра спектроскопа. Лицо ее, глаза сияли так, как ни у одной
девушки даже в величайший миг любовного счастья.
- Восемь линий газового спектра: линия легия... линия эманации
радия... и три линии этого элемента... Того...
Она не могла говорить, положила руку на горло:
- Слушайте, как жалко, что вы ничего не понимаете... Ну, да поймите
же, что я открыла новый элемент...
- Ах, вы про эти пожары... Да, да, вам нужно для газетной заметки...
Ну, пишите... Видимо...
- Видимо, - прошептал Берлога, полетев чернильным карандашом по
блокноту.
- ...жизненная энергия бабочек в ту минуту, когда бабочка находится в
полете, то есть выделяет в изобилии жизненную энергию, производит
чрезвычайно интенсивный атомный распад элемента, до сих пор нам
неизвестного, а теперь известного... И, в свою очередь, эманация при
распадении этого элемента разлагает азот воздуха, причем происходит
выделение атомов водорода и воспламенение его... Поняли, записали?
- Постойте, постойте, я немного запутался, тут такие слова,
специальные... Валентина Афанасьевна, поедемте лучше в редакцию, у нас там
сидит спец по водороду..."
На этом Алексей Толстой "завершил дозволенные речи" и поставил
следующего за ним писателя в положение почти безвыходное. Ведь несмотря на
обещания обратного, ничего Толстой не распутал, никаких персонажей не
поставил на место, единственное - нашел объяснение возгоранию бабочек,
вполне фантастическое и совершенно неубедительное. То есть предпринял
попытку перевести действие из области условной фантастики, что задумал
Грин, в область фантастики псевдонаучной.
За Алексеем Толстым в написании романа приняли участие еще восемь
авторов, и никто из них не внял призывам Толстого - каждый продолжал тянуть
одеяло на себя, вводя новых героев, забывая старых и придумывая
приключения, совершенно необязательные. Например, Михаил Слонимский
заставил отцов города Беренса и Пожидаева отправиться в поездку на
автомобиле, из которой они не вернулись. Он же сжег сумасшедший дом и в
смертельной схватке во время пожара убил негодяя директора сумасшедшего
дома и честного труженика Ваньку Фомичева, что, впрочем, никакого влияния
на развитие сюжета не оказало. А что касается Михаила Зощенко, то он
написал славную новеллу из жизни пожарников города Златогорска. Эта новелла
включается в сочинения Зощенко, потому что имеет самостоятельное
художественное значение, чего о прочих главах сказать нельзя.
Вера Инбер вспомнила о семье нэпмана Меделя и его дочери Сары,
желающей отдаться русскому мужчине пролетарского происхождения, но пожар,
происшедший в ее главе, оказался ложным.
В жизни, а не в романе международная обстановка продолжала
обостряться. Военлет Клим и механик Тимощук перелетели в Польшу на военном
самолете. А из Польши перебежал к нам ксендз Перкович, который заявил, что
Бога нет. Анри Барбюс написал в "Огоньке" статью "Как я стал коммунистом",
в Китае воевали генералы, а за рубежом прошли массовые первомайские
демонстрации... Писатель Н.Огнев, известность которого не вышла за пределы
предвоенных пятилеток, отражая тревожную действительность, начал
необъявленную войну против Алексея Толстого и фантастики. И сообщил в своей
главе, что профессор Озерова ничего не открыла, что неизвестный элемент уже
известен в одной враждебной стране и называется струцием. "Свойства нового
элемента незаменимы при военных действиях и крайне опасны для мирных
жителей".
Вениамин Каверин возвратился к известным уже героям -
делопроизводителю Мигунову и репортеру Берлоге и заставил их стать
свидетелями взрыва пороховых складов - зрелища грандиозного и
поучительного, которое доказывало, что враги и шпионы не дремлют. Старик
Струк заявил, что чекисты хотели его отравить, а товарищ Куковеров со всей
прямотой советского чекиста ответил подозрительному старику: "Отравить!
Черта с три мне тебя травить, старая галоша!.. Мы знаем все, вплоть до
того, как звали вашу мамку!"
Предпоследнюю главу написал писатель-коммунист А.Аросев, тогдашний
полпред в Литве, отец популярной театральной актрисы. Причем на второй
странице журнала был помещен портрет товарища А.Аросева в связи с его новым
назначением, а на четвертой - тот же портрет - как автора 23-й главы.
Коммунист Аросев рассказал читателям о том, как еще до революции господин
Струк убежал из России. Это не имело никакого отношения к роману, и потому
все надежды спасти "Большие пожары" теперь связывались с последней главой,
которую писал брат Михаила Кольцова сатирик Ефим Зозуля. Но брат редактора
отказался от непосильной задачи и посвятил главу изобретателю Желатинову,
который научился бороться с пожарами с помощью изобретенного им
огнетушителя. Внедрению огнетушителя и была посвящена последняя глава
романа.
Роман получился большим, печатание его заняло полгода, и так как
читатель, как и предупреждал Алексей Толстой, не понимал, как можно свести
концы с концами, то сам главный редактор "Огонька" решил к роману написать
объемное послесловие.
За завесой слов, которая, разумеется, не могла ничего прояснить,
главный редактор подобрался к главному своему тезису, который должен был
объяснить и оправдать появление в самом массовом журнале самого
претенциозного фантастического романа в советской литературе.
И Михаил Кольцов преуспел:
"Из телеграмм и правительственных сообщений, - сурово сообщил он
читателю, который мог чего-то не понять и истолковать ложно забавы ведущих
литераторов страны, - от них нельзя вам спрятать голову под подушку, как от
писательского вымысла! - Из газетных твердых строк вы не знаете разве, что
рано еще почивать на лаврах беспечности трудящемуся в Советской стране?!
Рано думать, что уже отшумели великие грозы революции, что уже совсем
потухли большие пожары. Тянется к нам враг, настойчивыми, длинными,
цепкими, умелыми своими руками подбирается он к каждому заводу, к каждому
дому".
Пугнув читателя подозрением в недостатке бдительности, Кольцов
цитирует цен тральную печать: "Одновременно в разных местах Союза
обнаружены поджоги фабрик, заводов, военных складов. Были обнаружены
отдельные случаи порчи фабрично-заводского имущества, оборудования, причем
обследование устанавливает сознательную злую волю..."
И завершая эпилог к роману, Кольцов с пафосом восклицает: "Продолжение
событий - читайте в газетах, ищите в жизни! Не отрывайтесь от нее! Не
спите! "Большие пожары" позади, великие пожары - впереди".
Архивариус Варвий Гизель, придуманный Александром Грином, перевернулся
бы в страничном гробу, узнай он, какой смысл углядел в романе его инициатор
и близкий к руководящим партийным кругам товарищ Кольцов,
Так возник роман-предупреждение, роман-предчувствие охоты за ведьмами.
"Большие пожары", разгораясь в нашей стране, не пощадили и авторов романа.
Вскоре погибнет под пытками и сам товарищ главный редактор.
В литературе же роман "Большие пожары" останется не более как курьез,
большой провал большого начинания.
И.Можейко
ЦЕХ ФАНТАСТОВ
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ
Составитель Игорь Всеволодович Можейко
Заведующая редакцией Н.Буденная
Редактор С.Бессонова
Художник Д Петров
Художественный редактор Н.Тронза
Технические редакторы Г.Морозова, И.Усачева
Корректоры Т.Семочкина, М.Лобанова
Лицензия ©010184 от 05.02.92 г.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 22.10.2007 13:30
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг