Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
повязанную  простым  белым  платком  склоненную материнскую  голову,  Первак
вздохнул.  Люди шептались,  будто  когда-то  мать была  первой красавицей  в
Приболотье, а  после замужества под  тяжелым  характером Житобуда согнулась,
посерела, постарела,  словно не прижившаяся в  чужом саду  яблонька.  Смерть
Оноха,  младшего  и  потому  любимого  сына, совсем ее  смяла, обуглила, как
засохший, скорченный корень посеченного молнией дерева.
     - Не твое дело, мать! - резко ответил Первак, сплюнув  раскрошившуюся о
крепкие  молодые  зубы  веточку.  -  Не   суйся  лучше.на  тихонько  охнула,
остановилась:
     - Сынок?
     - Не  трогай  меня, говорю, - уже мягче  попросил Первак. - И без твоих
расспросов  тошно.на  быстро подскочила к нему, потянулась  к  угрюмому лицу
теплыми ладонями.
     - Вижу я, гнетет тебя  что-то. Все братову смерть простить не можешь. А
люди шепчутся  - правду Егоша сказывал... Простил  бы  ты  его, а?  Негоже в
сердце злобу носить. Вон нынче в Ладоге о  новом Боге поговаривают. Он  всех
прощать  велит...нев мгновенно  вспыхнул в груди  Первака,  пальцы  сжались,
хрустнули. Он  не почуял, как отбросил  мать в  сторону, не  услышал  своего
злого голоса:
     -  Пошла бы ты  вместе со своим жалостливым Богом!етнулся вперед, одним
махом  вскинул  на крыльцо  могучее тело  и,  прежде чем распахнуть  крепкую
дверь, оглянулся к печально застывшей на тропе матери:
     - Отобрали боги у тебя сына, а я думаю - уж лучше бы и вовсе тебе детей
не давали!  Чтоб не  стыдились  за тебя дети, как я стыжусь!ать  всхлипнула,
прижала к щекам морщинистые ладони. Расквохтавшись, словно курицы, соседские
бабы кинулись  к ней с утешениями, осыпали Первака обвиняющими взглядами. Он
хмыкнул, толкнул плечом дверь и вошел в горницу.тец сидел на длинной  лавке,
прилаживал к большому увесистому топору толстое  древко.  Не глянув на сына,
негромко спросил:
     - Чего там бабы расшумелись?
     - Да так... - поморщился Первак. Ему не хотелось все рассказывать отцу.
Засмеет...
     - А-а-а, -  понимающе протянул Житобуд и покосился  в окно. - Сходил бы
ты на дальнюю лядину, пощупал землицу.а дальней  лядине они давно уже ничего
не  сеяли, но  перед каждой весной отец заставлял его  проверять истощенную,
заброшенную  лядину,  словно   надеялся  однажды  обнаружить  на  ее   месте
благодатно  пахнущее теплом и  хлебом урожайное поле. Обычно Первак слушался
его неохотно - чего  без толку ноги  мять, но на этот раз пошел  безропотно.
Хотелось  уйти подальше  от  людей,  от  их милосердия  и жалости.  Хотелось
пестовать свою злобу, лелеять  ее, как  любимое дитя.опая  босыми  ногами по
влажной,  еще не отмерзшей  и  давно уже  забывшей царапанье  бороны  земле,
Первак  вспоминал  задорную  улыбку  брата,  его задиристый нрав и  до  боли
сдавливал  кулаки. Ему нравилось  представлять, как когда-нибудь  он  отыщет
Егошу,  как вонзит  в его  поганое сердце  острое лезвие  охотничьего  ножа.
Убьет,  будто одичавшего  пса, одним  ударом!пускаясь за кромку  леса,  Хорс
озарил небо  багровым всполохом,  напомнил о позднем времени. Первак  лениво
натянул сапоги и направился к дому, чувствуя по пути, как холодеет воздух  и
крепчает  безжалостный  ветер.  Набирая  в  грудь  побольше вечерней  свежей
прохлады,  он немного подзадержался  у влазни  и  вдруг услышал приглушенный
голос отца:
     -  Надобно  поглядеть поутру,  что  с  дверьми  нашими  делается. Вроде
недавно совсем перекос выправлял, а нынче,  как разгулялся Позвизд, так  она
хлопает да хлопает  туда-сюда... ответ ему что-то негромко забормотала мать,
а Первака вдруг передернуло от  пробежавших по коже мелких мурашек. Как  там
ведьма  говорила? "Налетит  северный  ветер,  хлопнет  дверью три раза".удто
подтверждая, в  его  лицо  ударил  мощный порыв  ветра,  выдернул из пальцев
дверную  ручку.   Хлоп!  Хлоп!  Хлоп!  Трижды  ударила  тяжелая  дверь.ервак
перемахнул  через  городьбу и, прикрывая  лицо  от несущейся навстречу пыли,
побежал к лениво распластавшейся за соседскими домами  дороге. Кулла  совсем
разъярился  -  завывал, бил  в лицо  колючими  всплесками,  вихрился  позади
темными воронками. Задыхаясь, Первак добежал до перекрестка, упал  на колени
и, чувствуя, как бешено колотится сердце, забормотал срывающимся голосом:
     -  Кулла...  Кулла...   Возьми  у  меня  все,   чего  пожелаешь...  Для
Встречника. Убийцу найти надобно...етер по-прежнему бесновался  вокруг него,
трепал рубаху, хлестал  по щекам.  Первак застонал от отчаяния. Ну почему не
поверил  он  ведьме?  Почему  не  запомнил  тех  заговорных  слов,  что  она
сказывала?!
     -   Ведьма!  -  заорал  отчаянно  в   сгустившуюся  мглу.  -   Где  ты,
проклятая?!ушная  темнота обволокла его, защищая от  развеселившегося Куллы,
задрожала знакомым шуршащим голосом:
     - Подумай, подумай, подумай...
     -  Да подумал  я! Давно подумал!  -  Первак  трясся, стараясь  схватить
ускользающие,  мелькающие перед глазами бесшумные  тени. -  Ничего  не хочу,
только  бы за брата отомстить, душу его несчастную успокоить!емнота внезапно
дрогнула,  взметнулась, потянула  его  за собой  и  вдруг полоснула по  руке
огненной вспышкой. Кожа на ладони  вскрылась, из  разреза  брызнула  горячая
кровь. Кулла подхватил ее, завертел в стремительном танце. В груди у Первака
что-то застонало, скрутилось пеньковым жгутом вокруг сердца. Сквозь пляшущие
перед глазами огоньки  и всполохи он  увидел, как из ноздрей  медленно вытек
сизоватый дым, вплелся причудливыми узорами  в кровавые капли,  стремительно
вертящиеся  возле,  и   обнял  их,  сплетая  в  одно  целое.стречник!  Кулла
согласился помочь ему!ересиливая боль, Первак расхохотался. Из горла,  тонко
взвизгнув, вырвался  желтоватый комок пламени,  растекся  слабым  свечением.
Капли  крови  замерцали  рубиновыми огоньками.  Повинуясь  воле  всемогущего
Куллы,  с  дороги поднялся  дымный  кокон, плотной  завесой  укутал  сияющую
гневным  мщением  душу  вновь созданного  Встречника.  Неведомая сила ринула
Первака прочь с  дороги. Кулла дико взвыл, расхохотался и помчался следом за
темной  приплясывающей тенью. "Провожает  сына",  -  ощущая  внутри страшную
пустоту, устало подумал Первак и закрыл глаза.
     - Сынок, сынок... - раздался где-то  рядом тревожный голос матери.ервак
приподнял веки и зажмурился от яркого солнца.  Где он? Что случилось? Зелень
леса качалась перед глазами, лицо матери маячило белым расплывчатым пятном.
     -  Ты зачем к ведьме ходил, сынок?  - дотошно выпытывала она. - Не след
туда  ходить.  Вон  она  тебя, бедного,  совсем  заморочила...ервак  помотал
головой, удивился:
     - Мать, мы где?
     - Как  где? В печище нашем... Соседки мне сказали,  будто  ты  к ведьме
пошел, вот я  и выскочила тебя встречать, а коли что, так  и защитить. Что ж
это сотворила с тобой ворожея?ервак нахмурился. Значит, и Кулла, и Встречник
- всего-навсего ведьмины  шуточки?  Он оперся на  хрупкую  материнскую руку,
опустился в грязный, подтаявший снег. Взгляд ненароком задел свежий шрам  на
ладони, сомнения вновь затуманили разум.
     - Это откуда? - спросил  у матери.на отшатнулась, обеспокоенно положила
руку на лоб сына:
     - Да у тебя, никак, жар... Ты ж недавно порезался, когда новый  топор с
отцом ладил. Не помнишь, что  ли?ервак снял  ее руку со  лба, прижался к ней
губами. Он не помнил. Ничего не помнил. Даже былой ненависти... И вспоминать
не хотел.
     ГЛАВА 3
     еохотно  разомкнувшись,  зеленые   ветви  елей  выпустили  путников  на
пустынную, рассеченную посередке глубоким изгибом заснеженной реки поляну.
     - Киба, - негромко  сказал Егоша, поджидая выбирающуюся из-под  лесного
полога сестру. - А Чоловки чуть дальше.
     -  Я помню,  - вглядываясь вдаль огромными,  глубоко запавшими глазами,
отозвалась  та.гоша  покачал  головой.  Последние  дни  пути дались  Настене
нелегко. Она все чаще отказывалась от еды, кричала  во сне, а порой начинала
бормотать  что-то невнятное, уставившись  в  пустоту, словно каженница.  Что
подкосило ее:  утомительные блуждания по лесным тропам, долгие морозные ночи
под ненадежными елевыми лапами  или  тоска  по  родному  печищу,  - Егоша не
ведал, но страх за сестру бередил душу. Уж слишком хрупкой и нежной была она
дли вьюжных холодов сеченя.
     - Я  помню, - углядев его недоверчивый жест,  повторила она. - Мать нас
сюда возила, когда маленькими  были. Мы на лугу этом играли, а  в  Кибе, вон
там, где поуже, в воде плескались.
     -  Неужели помнишь?  -  удивился Егоша. Может, и  не  все,  но  Настена
припоминала верно.огда-то, очень давно,  мать брала их с собой  в Чоловки на
помочи. Здесь жил ее  брат - дядька Негорад, маленький, щуплый и  незлобивый
мужичонка. Сколько годков тогда сестре было? Два иль три...
     - Помню... - еще раз подтвердила она и, неожиданно обернувшись к Егоше,
прошептала: - Як людям хочу.
     -  Я и  сам  хочу,  -  еле удерживаясь от  обидной для сестры  жалости,
ободряюще улыбнулся он. - Только пока мы до  печища  дойдем, ночь опустится.
Нехорошо  добрых  людей  в столь позднее  время тревожить. Лучше  переночуем
здесь где-нибудь,  а  на  заре отправимся  в  печище.астена  понуро  уронила
голову:
     - Пожалей меня, братец... Не могу  больше...т ее несчастного  голоса  у
Егоши где-то  внутри  застонала, разрываясь,  невидимая жилка,  брызнула  на
сердце  жаркой болью.  Часто ли просила его сестра? За долгое время  пути ни
разу не  упрекнула,  не пожаловалась. Себя  забывая, жизнь ему  спасала. Как
теперь отказать  ей в этакой малости?! А люди...  Да  что  люди? Чай,  у них
сердца  тоже не каменные. Сперва, может, испугаются  поздних пришельцев, шум
поднимут, а потом поймут, простят. Сами небось ведают, каково в сечень месяц
на холодном снегу ночевать.гоша опустился перед девчушкой на колени, ласково
коснулся ее испачканного подбородка гибкими пальцами:
     - Сестра ты мне... Как  просишь, так и сделаю.астена робко вскинула  на
него усталые глаза. Егошу  передернуло,  будто  она упрекнула его в  чем-то.
Волной накатила  злость на себя  самого - слепого  да  грубого.  Как жил  он
раньше?!  Почему  не   замечал  в  бархатистых  глазах  сестры  этой  нежной
преданности?  А  может, не  хотел замечать?  Свои  мелкие радости  и  печали
тревожили душу -  не до девчонки, хвостом за ним ходившей, было... Считал ее
малявкой  сопливой, помехой досадной. Теперь только понимать начал,  что вею
свою  короткую жизнь проходил мимо  единственной верной  души.гоша вздохнул,
обнял Настену за хрупкие плечи и, вкладывая в слова всю запоздалую нежность,
прошептал:
     - Пойдем. Немного уж осталось.
     -  Пойдем, братец,  -  с готовностью отозвалась она и тут  же  зашагала
вперед  -  маленькая  темная  фигурка  на  засыпанной снегом  равнине.оловки
недаром  славились  обильными урожаями пшеницы,  и  недаром  сзывали здешние
жители  на  помочи  всех родичей: от ближних, живущих в соседнем  дворе,  до
самых далеких, из болотных и лесных печищ. Поля вокруг  Чоловков раскинулись
просторно, и  на  их пустынной белизне Егоша  чувствовал себя неуютно.  Куда
веселей было идти по лесу. Там никогда не  было тишины. Скрипели над головой
деревья,  поскуливал заплутавший в  ветвях  ветер, подавали негромкие голоса
звери,  и  легчала  душа  от  бегущей рядом  невидимой жизни. Лес походил на
человека - лишь в смерти замолкал, а на равнине всегда было холодно и пусто,
словно в  логове самой Морены. И ночь,  как назло,  выдалась темная. Изредка
сквозь  облачные прорехи выглядывала луна, окатывала снежную пустоту блеклым
светом и вновь скрывалась, затертая  боками  темных Перуновых коней. Шел  бы
Егоша один - давно бы уж повернул назад  в лес и там переночевал, но, словно
напоминая о данном обещании, Настена  хрипло и часто дышала ему в спину. Он,
с  малолетства приученный к дальним переходам,  и то валился с ног, а каково
приходилось  ей?  Небось  давно уже  в кровь  ноги  стерла, да признаться не
желала.  Не мудрено,  что  рвалась  в печище, тянулась  из последних  сил  к
человеческому теплу.ловно  услышав  его  мысли,  Настена, привалилась к  его
спине, потянула в снег. Егоша развернулся, подхватил сестру, вгляделся  в ее
узкое, запрокинутое к темному небу лицо:
     - Что с тобой?
     - Худо  мне, Егоша... -  скривились  в жалком подобии улыбки посиневшие
девчоночьи  губы.  -  Совсем  худо...гоша сдернул  рукавицу, захватил полную
ладонь  снега и  грубо  принялся  тереть Настенины  щеки. Он был  охотником,
частенько  в  одиночку  боролся с  зимними хворями  и  потому  знал:  против
нежданной лихорадки  снег - верное средство. Ненадолго, правда, помогает, но
Чоловки-то совсем рядом, а там найдется знахарка - поднимет сестру.
     - Потерпи немного, -  подхватывая Настену за тонкую талию, попросил он.
- Я уж и голоса слышу, и шум  печищенский.колько раз казнил  он  себя потом,
что забыл о  позднем времени. Все задним умом крепки, а тогда ему и в голову
не  пришло  - кому  ж это ночью захотелось  на  все печище греметь  да песни
распевать?  Просто  побежал  на  шум  и  поволок  за собой  Настену.  Сестра
всхлипывала на его плече, не веря шептала:
     - Люди,  люди...  возле самого  печища, углядев  темные  громады изб, с
неожиданной  силой вырвалась  из  рук  брата и  с  истошным криком  ринулась
вперед:  - Люди!!!гоша рванулся следом, но  Настена бежала прытко, словно по
ровной дороге. Голубой  платок на  ее голове сбился в сторону, толстая русая
коса, вырвавшись  на волю, расплелась,  посеребренные  луной  длинные волосы
заплескались  по  ветру.  Казалось -  не девица  бежит  через  поле, а  сама
Вьюжница,  облекшись  плотью, мчится,  оберегая  свои  владения от  людского
племени. Вот на миг  скатилась  в неприметный овражек, взметнула позади себя
снежный вихрь и тут же вновь появилась, полетела навстречу растревожившим ее
покой напевным женским голосам.гоша вслушался, разобрал слова песни:
     -Смерть  ты,  Коровья  Смерть!аходить  к нам не  смей! Уходи из  села!з
закутья, из двора...
     н  не  успел  окликнуть  сестру.  Заглушая  людские  голоса,  громко  и
угрожающе забренчало  железо.  Настена приостановилась  и,  зайдясь  криком,
ринулась назад.
     - Вон она! Держи!астена обернулась, споткнувшись, рухнула в снег. Из-за
чахлых, поросших краем поля кустов выскочили белые женские фигуры.
     - Вот она!  - Высокая крепкая баба в длинной рубахе и с распущенными по
спине темными волосами издалека метнула  в лежащую ничком Настену сковороду.
Остальные женщины дико завопили и, утопая в неглубоком  снегу босыми ногами,
ринулись вперед.
     -  Настя!  -  Егоша  стрелой  проскочил  перед  ними,  упал на  сестру,
прикрывая ее собой.рошенный какой-то меткой бабой серп мазнул по  его плечу,
вырвал клок из  старой, заношенной  телогреи.астена  слабо зашевелилась  под
ним, подняла мокрое от снега лицо.
     - Бежим! - тряхнул ее Егоша.
     - Зачем? - странно улыбаясь, спросила сестра.  В ее распахнутых  глазах
сияло тихое, безмятежное счастье безумицы.гоша застонал от отчаяния. Неужели
она не видит, что делается в печище?! Что для этих баб они вовсе  не люди, а
страшная  скотья болезнь -  Коровья  Смерть?о старому  обычаю  каждую  весну
собирались в словенских печищах бабы и, изгоняя Коровью Смерть, с песнями да
шумом опахивали все печище. А впереди всех шла повещалка в вывернутой шубе и
тянула  оберегающую  борону.   Однажды,  когда   он  был  совсем  маленьким,
повещалкой избрали мать. Она приготовилась еще с вечера - старательно  умыла
руки, заперла скотину, прикрутила накрепко, чтобы не  сорвался, веселого пса
Бобрика.  По  малолетству  Егоша  думал,  что  мать  собирается  на  веселый
праздник, неотступной тенью бродил за  ней по избе,  трепал  вышитый подол и
упрашивал:
     - Возьми меня, мам. Ну возьми меня.
     - Глупенький, - обнимая его и  приглаживая непослушные  вихры, смеялась
та, - ты отрок, а значит, должен дома сидеть, глаз на двор не показывать.
     -  А я  все  равно  выйду! Выйду!  - обижался он. Мать мрачнела и молча
взглядывала на сидящего в  сторонке отца,  будто  опасалась  чего-то.  Егоша
понимал - за ее молчанием кроется нечто страшное, но по-настоящему испугался
только  утром, когда  мать вернулась.  Босая, в  рваной  по подолу рубахе, с
всклокоченными,  измазанными  землей волосами.  На ее щеке  багровела свежая
ссадина, а тонкие  пальцы  покрывала  бурая, уже  успевшая  засохнуть  чужая
кровь. Такой  Егоша  ее  еще  никогда не  видел. Изумленно  хлопая  на  мать
огромными зелеными глазами, он  забился в угол  и услышал,  как  отец горько
спросил:
     - Кого  убили?ать  резко  повернулась к мужу, губы  ее  задрожали,  но,
пересилив затаившееся в душе подозрение, твердо ответила:
     -  Коровью  Смерть  мы  убили! Коровью Смерть! Отец  покачал головой  и
вышел. Егоша  выскочил следом и увидел, как, взяв волокушу, отец потащил  ее
по  уходящим  в  поле следам  босых  ног. Отцу было  тяжело  - седая  голова
клонилась к земле, плечи горбились.
     - Я с тобой! - подскочил к нему Егоша и, помогая тянуть сани, схватился
за веревку, но тот лишь покачал головой:
     -  Нет,  сынок.  Останься с матерью. Худо  ей нынче. Егоша все-таки  не
послушался - побежал за отцом краем поля. Потому и углядел то, чего потом не
мог забыть много ночей. Посреди лядины отец споткнулся, склонился над чем-то
кроваво-красным и, словно испугавшись, отер лоб  крепкой  ладонью.  А  потом
принялся  это красное укладывать на  волокушу. Егоша не сразу понял, над чем
возился  отец,  а  потом, разглядев, согнулся пополам  от разорвавшей  нутро
судороги,  заскулил  по-щенячьи  и  пополз  прочь,  мечтая  навсегда  забыть
искореженное страхом и болью мертвое лицо разорванного на куски незнакомца и
его  переломанную руку,  вывалившуюся из  саней. Отец увез мертвеца в лес да

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг