Михаил Николаевич Грешнов
ЖЕЛЕЗНЫЙ СОЛДАТ
В Ялту ехали мы втроем: Валентин Корзин, я и водитель
"Волги" Виктор Казанский. "Волга", надо оговориться сразу,
не была Витькиной собственностью - принадлежала его отцу,
Якову Аполлинариевичу, директору угольного треста. Но иници-
атива поездки, мысль прокатиться на побережье, это - ничего
тут не прибавишь и не отбавишь - Витькино. У него был запас
энергии, сэкономленной за годы обучения в институте. Сэконо-
мил он, предпочитая футбол корпению над учебниками в библио-
теке. И еще за счет нашей к нему дружеской доброты. Что сто-
ило нам, здоровенным парням, заканчивая свои контрольные и
курсовые работы, закончить с ходу и Витькины? Сражениями на
стадионах Виктор, в конце концов, отстаивал честь института,
нашу с Валентином Корзиным честь... Зато после экзамена,
когда мы с Валентином ошалело глядели на свои дипломы с от-
личием и пятерки во вкладышах, жизнерадостный Витька, отмах-
нувшись от вкладыша вообще и довольствуясь обычным дипломом,
сказал:
- Все! Едем отдыхать в Ялту!
Мы не сопротивлялись. Мы не имели сил. В Ялту так в Ял-
ту... Нас не интересовало, как удалось Витьке увести "Волгу"
у своего высокопоставленного папаши. В конце концов, каждый
имеет право выражать благодарность друзьям по-своему. В Ял-
ту! Расслабленно откинулись мы на сиденьях машины.
Только в пути начали приходить в себя. Золотая осень ле-
сопосадок - ехали мы из Донецка, - утренние туманы, дорога,
дорога - все это вливало в нас новые силы. Даже Витькин
транзистор, прогудевший нам уши в студенческой комнате, пе-
рестал нас мучить и раздражать. Позывные "Речка движется и
не движется..." приобрели вдруг мелодию и лиризм. Мы слушали
Пьеху и Магомаева, соглашались с Витькой, когда он, влюблен-
ный в музыку, хвалил транзистор:
- Глобальная штука!
В этом состоянии беззаботности, удивительном после пяти
лет учебы, и застала нас весть о посадке космической станции
на Венеру. Пришла она из того же транзистора. Теперь мы не
отрывались от него ни на минуту. Останавливали машину, чтобы
еще раз прослушать сообщение из Москвы и вдоволь наговорить-
ся.
Опять трогались и опять говорили. О том, что человек про-
щупал поверхность Марса, держит на ладонях Венеру. Перешли к
предположениям, как выглядела эта посадка со стороны. Выгля-
дела, конечно, здорово! Заговорили о "летающих тарелках", о
межпланетном корабле, взорвавшемся над тайгой... В машине
сидели не специалисты-строители - мальчишки, давшие крылья
своей фантазии.
Незаметно подъехали к Симферополю. В кемпинге нам выдели-
ли палатку.
- Вас трое, четвертый там уже есть, - сказала администра-
тор, выписывая квитанцию.
- Кто такой? - спросил Виктор.
- Бухгалтер. Ходит пешком по Крыму. Старик.
- Пустынник? - многозначительно хмыкнул Виктор.
- Посмотрите, - ответила администратор.
Старик оказался маленьким и тщедушным. Он лежал на крова-
ти и занимал ровно половину ее длины. Странный старик: хо-
дить в наше время пешком и глядеть на природу - занятие в
высшей степени непрактичное.
Удивительным оказался у него голос - трубный, зычный,
будто весь клубок сухожилий и нервов напрягался в старике и
звучал одновременно.
- Добро пожаловать, молодые люди! - приветствовал он нас,
едва мы перешагнули порог палатки. - А я думаю, кого пошлет
мне сегодня случай?
- Нас, - коротко ответил Виктор. - Троих.
- Славно! - ответил старик.
Славного, признаться, мы ничего не видели: четыре крова-
ти, тусклое, будто слюдяное, окошечко - комфорт не ахти ка-
кой, но старик еще раз повторил:
- Ей-богу, славно!
Пожалуй, мы больше прислушивались к его голосу, чем прис-
матривались к нему. Как личность мы готовы были старика иг-
норировать. У нас была своя община, своя тема для разговора,
настроенная в определенном звучании. "Славно!", произнесен-
ное стариком трубным голосом, не отвечало нашему настроению.
Мы не хотели отвлекаться от того, что сидело в нас и что мы
считали своим.
- Места дальше пойдут красивые... - одобрил старик, види-
мо, свою мысль, ни к кому, кажется, не обращаясь. - Велико-
лепнейшие места!
- Вам радио не помешает? - с редкой бестактностью перебил
его Виктор и включил транзистор.
Старик ничего не ответил. Мы с Валентином уже легли, Вик-
тор возился с замком чемодана и продолжал дневной разговор.
- Возьмите обыкновенное колесо! - воскликнул он. - Ничего
похожего на колесо в земной природе не существует. Принцип
передвижения у нас совершенно другой: рычаг - будь то крыло
птицы или нога человека. Колесо совмещает в себе вращатель-
ное движение с поступательным и с бесконечностью. Оно и есть
бесконечность - символ вселенной. Оно появилось на Земле как
явление инородное, принесенное к нам из космоса!
Витька занимался бессовестной эксплуатацией чужих мыслей:
о колесе он вычитал из журнала.
- На Земле должны были появиться не колесные экипажи, -
продолжал он, - а стопоходы. Это отодвинуло бы развитие тех-
ники на тысячелетия. Кто-то добрый и щедрый подарил нам ко-
лесо, предопределив нашу техническую цивилизацию.
- Почему не предположить, что колесо изобрел все-таки че-
ловек? - спросил Валентин.
- Отрицаешь контакты разума во вселенной? - ответил Вик-
тор вопросом.
Валентин пожал плечами.
- Отрицаешь сегодняшний факт, что мы явились визитерами
на Венеру? - продолжал Виктор.
Тут была определенная логика, Валентин это чувствовал.
- Хорош гусь! - обвинил Виктор товарища. - Присваиваешь
себе то, в чем отказываешь другим. Становишься на точку зре-
ния гомоцентризма: человек - венец творения. Точка-то восем-
надцатого столетия!..
Это было слишком. Валентин выключил транзистор и сказал:
- Давайте спать. Человеку, - кивнул на бухгалтера, - ну-
жен отдых.
Но бухгалтер поднялся на кровати:
- Юноша прав! - поддержал он Виктора. - О контактах и я
могу рассказать. Могу, молодые люди, если захотите послу-
шать.
Его голос заполнил палатку зычным отзвуком меди. Мы по-
вернули головы в его сторону.
- Абсолютно прав! - повторил бухгалтер, кивая одобритель-
но Витьке.
Меньше всего мы ожидали, что старик заговорит на эту те-
му. Но он заговорил, сразу овладев нашим вниманием.
- Хотим ли мы слушать? - подхватил Виктор, великодушно
приняв союз, предложенный ему бухгалтером. - Хоть до утра!
- Я знаю, что на Венере опустилась наша исследовательская
станция. - Старик приоткрыл рюкзак, показал нам "Спидолу". -
А вот как это произошло на Земле, я видел собственными гла-
зами. Не подумайте, что совру, - продолжал он, усаживаясь
перед нами удобнее. - Из детского возраста, извините, вышел.
На этого человека стоило посмотреть. Если даже он шарла-
тан, фокусник, все равно стоило, потому что рассказ его дол-
жен быть необычным. И мы глядели - трое на одного. Поймите
наш скепсис и недоверие, помноженное на нигилизм молодости.
Поймите современность и образованность перед колхозным бух-
галтером, нашу наэлектризованность, наконец. Но старик не
отвел взгляда, его темное морщинистое лицо не дрогнуло ни
одним мускулом. Он смотрел на нас, как на сыновей, он был
доброжелательным человеком и хотел, чтобы его выслушали.
Обстановка не располагала к мистификации. В такой день нель-
зя было лгать. И если в первой реплике Виктора о том, что мы
готовы слушать хоть до утра, еще чувствовался смешок, то
сейчас, когда старик выдержал наши взгляды и наш скептицизм,
а он их выдержал, Виктор сказал уже без тени насмешки:
- Слушаем.
Это была не гоголевская ночь перед рождеством, не сказка
Шехеразады, не деревенские сумерки, не таежный костер. Миф
двадцатого века складывался под электрической лампой, рядом
с двумя "Спидолами" и рюкзаками, пропахшими бензином. Это
была современность, и она контролировала рассказчика. Сказка
доверчива и слепа. Наивна в нашей до дна реалистической жиз-
ни. Каждое слово бухгалтера было убедительным и живым. Может
быть, потому, что слова были обыкновенными - даже слишком
обыкновенными, чтобы быть выдуманными.
- Мой отец был крестьянин, - рассказывал старик, и мы ви-
дели, что его отец был крестьянин, с таким же морщинистым,
как у рассказчика, загорелым лицом, узловатыми, знавшими тя-
жесть земли руками. - И дед был крестьянин, - продолжал го-
ворить старик, - и прадед - тоже крестьянин. Наш хутор Завь-
яловский стоял за Доном, верстах в тридцати от станицы Ряжс-
кой. А до Белой Калитвы, станции на железной дороге, было от
нас и того больше - сто верст. Степная буерачная глухомань,
волчий угол - вот что представлял собой хутор. Керосиновая
лампа - и та была в хатах редкостью... А случилось то, о чем
я рассказываю, в 1914 году летом. Только что началась первая
мировая война - германская, как ее тогда называли, а у нас,
в глухомани, и того проще - "ерманская". Было мне тогда две-
надцать лет...
В жатву выезжали тогда на степь таборами. Что ни семья-то
и табор, с волами, телегами, ряднами, чтобы укрыться чем бы-
ло и в обед от солнца загородиться: поднял оглобли, натянул
на них холст или шерстяную полстину - вот вам и холодок...
Нас, мальчишек, тоже брали на степь - волов пасти. Вечером
жгли костры, бабы хлопотали у семейных котлов, и крепко пах-
ло окрест сытным степным кондером...
Старик улыбнулся воспоминаниям. Не все, видно, было плохо
в его детстве, пусть даже керосиновая лампа считалась ред-
костью.
- Вольница была, - пояснил он свою улыбку, - нам, ребя-
там. Печали доставались отцам: хутор наш был бедняцкий, на-
селенный иногородними - "мужиками", как называли нас корен-
ные казаки. Отцы арендовали землю у атамана Кобелева - тем и
кормили семьи. А степь была хороша - костры, закаты, терна
по сухим оврагам...
Старый бухгалтер говорил о степи с любовью. Видно, эта
любовь и гоняла его по Крыму.
- В один из вечеров, - продолжал он, - наползла на степь
градовая туча. Разом погасило костры, загнало всех под теле-
ги, под копны. Заревели быки, кидаясь из стороны в сторо-
ну,-от града им прятаться было некуда. Забились в упряжках
лошади. По таборам пошел шум, выскочили из-под телег мужики
- скотину жалко. А град лупит вовсю - небольшой, но густой,
как картечь. Кто выскочил из-под телег, руками голову прик-
рывают, мечутся, собирают скотину. К счастью, градовая поло-
са была недолгой и узкой. Уже прояснились дали, завиднелся
курган в полуверсте от нашего табора, речка; люди стали пе-
рекликаться - не зашибло кого? И в это время упало яйцо.
Всамделишное яйцо: длинноватое, в белой скорлупе, только
громадное, величиной с кадку. Оно упало под тем же наклоном,
что град, - отдельные градины еще рассекали воздух - и зап-
рыгало по степи, как градина. Ударившись о груженый воз, яй-
цо завертелось, как вертится настоящее, когда его раскру-
тишь, определяя, вареное или сырое... А потом поднялось ост-
рием вверх да так и осталось, как неваляшка. Есть куклы та-
кие: зальют им в основание олово, и тогда, как ни клади их
на бок, все они становятся головой вверх...
Со всех таборов сбежались к яйцу.
- Ого! - слышалось там и тут. - О це градина!
- Царь-градина! - разводили руками.
- Михаиле, бачил такэ? - Хутор у нас был со смешанным го-
вором, но говорили почему-то по-украински.
- Це-це-це! - цокали языками. - И стоит сторчмя!
- Так ведь оно теплое, мужики! - Кто-то притронулся к яй-
цу.
- Теплое?! - Не верили, но потрогать яйцо руками охотни-
ков не находилось.
Туча прошла. Отблеск заката осветил яйцо розовым светом.
Легкий парок поднимался над скорлупой. Яйцо словно дымилось.
- Не напирай, мужики! - загомонили кругом. - Не ровен
час...
Люди попятились. Возле яйца образовался круг, переступать
который никто не решался. Страх перед неизвестным заползал
каждому в душу.
- Бог с ним, - говорили женщины и уходили к телегам. Му-
жики стояли молча, смотрели сосредоточенно. Яйцо курилось и,
кажется, таяло. Толпа постепенно редела.
И то - глянуть со стороны: яичко величиной с бочку, ды-
мится, горячее. На кого хошь страху нагонит. Бабки, бывало,
найдут белемнит, "чертов палец", и то крестятся - громовая
стрела. А тут чудо! В том, что это градина, все разувери-
лись: град не бывает теплым. Знамение какое-то...
- Подальше от греха, мужики, - советовал староста. - Кто
его знает - шо воно...
Ночью опять шел дождь, теперь уже обложной, мелкий и нуд-
ный. По таборам толковали, что к утру развезет и работать
будет нельзя, поглядывали на яйцо. Оно в темноте светилось
неярко, но ровно. Никто бы не сказал, что оно светится, оно
просто белело, но белело ярче, чем, скажем, платок у бабы на
голове, и если на него долго смотреть, а потом отвести гла-
за, то перед глазами оставалось пятно, как если бы посмотрел
на огонь, а потом в сторону.
Никто к яйцу не подходил. Не было в помыслах его тронуть.
Дождь все шел, и постепенно один табор за другим потянулись
к хутору. Назавтра все равно не работа, говорили мужики друг
другу. Но по тому, как ахали бабы, можно было судить, что
люди боялись яйца, уходили в хутор... К рассвету в поле ос-
талось несколько ребятишек да пары две волов, за которыми
поручили ребятам присматривать, чтобы те не лезли в жнитво.
Я тоже остался с ребятами. Мы засели под копны по двое,
по трое, вели разговоры:
- Мой батя говорит, что надо ехать до станицы, к урядни-
ку...
- А мой - закатить яйцуху в бочаг, речка - во-на!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг