Морис и тут же виновато посмотрел на меня. - Клодина, будь добра, займись,
пожалуйста, магнитофоном. Надо записать все получше!
- Хорошо.
Он, конечно, мог гордиться своими знаниями и способностями. Морис
творил настоящие чудеса, и так спокойно, ловко, уверенно, что я залюбовалась
им, а Раковский притаил дыхание, замер, словно его и не было в комнате.
Морис снова внушил спящему Томасу, будто ему девять лет, и вернул его в
давний сорок четвертый год.
Морис не терял времени зря и еще дома, ожидая, пока Томас выйдет из
больницы после загадочного покушения, занимался болгарским языком. И он
начал теперь задавать вопросы по-болгарски:
- Где ты живешь?
- Не зная.
- Твой дом здесь, в большом саду?
- Не.
- А где твой дом?
- Не зная.
- А что было в саду?
- Това е лошо място, - ответил Томас и быстро добавил, понизив голос: -
Не бива да се ходи там.
Морис вопрошающе посмотрел на Раковского.
- Там плохое место. Не надо туда ходить, - торопливо перевел тот.
- Защо? - спросил Морис у Томаса.
Томас промолчал, словно не слыша вопроса.
- Тут была школа, в большом доме, в саду?
- Не разбирай, - помотал головой спящий.
Морис повторил вопрос по-немецки.
И Томас ответил:
- Да.
Морис опять попробовал перейти на болгарский:
- Как тебя зовут?
- Томас.
- А как зовут твоего отца?
- Не зная.
- Как зовут твою мать?
- Не зная.
- Къде живеят те?
- Не зная, - помолчав, Томас вдруг добавил не очень уверенно
по-немецки: - Они умерли.
- От каквоса умрели?
Молчание.
Морис повторил вопрос.
- Не разбирай.
- Вспомни: как ты называл своего отца? - спросил Морис по-немецки.
Молчание.
Лицо спящего Томаса стало вдруг напряженным и побледнело.
- Мой отец - фюрер, - неожиданно громко произнес он и выкрикнул что
есть мочи: - Хайль Гитлер!
Мы все трое переглянулись.
- Любопитно... Много любопитно. - Раковский от возбуждения тоже перешел
на родной язык.
- Ты учишься в этой школе? - продолжал допытываться на немецком Морис.
- Да.
- Как называется твоя школа?
- Школа, - с некоторым недоумением ответил Томас.
- Как зовут директора школы?
- Герр Лозериц.
- Он строгий?
- Да.
- Ты хорошо учишься?
- Да.
- Какие предметы вам преподают?
- Нельзя говорить, - нерешительно ответил Томас. - Всякие...
- А какие предметы ты любишь?
- Географию. Как находить дорогу в лесу.
- Пожалуй, хватит, - пробормотал озабоченно Морис. - Очень он
волнуется. Пусть отдохнет. Спи спокойно, крепко. Когда ты проснешься, будешь
чувствовать себя здоровым, бодрым, хорошо отдохнувшим...
Сделав мне знак, чтобы я выключила магнитофон, Морис спросил у
Раковского:
- Ну как?
- Потрясающе! - воскликнул тот и развел руками, - Никогда бы не
поверил. Вы настоящий маг и волшебник!
Морис заулыбался, но я поспешила вернуть его на землю, спросив:
- Что же это за странная школа, о которой он не хочет вспоминать?
- Да, действительно весьма любопытно, - подхватил Раковский. - Мне
кажется это важным. Нельзя ли его расспросить о ней подробнее? Так была
засекречена, и не случайно, конечно, немцы ее взорвали.
- Попробуем, - сказал Морис. - Хотя почему-то рассказывает он о ней
неохотно. Такое впечатление, будто ему внушали что-то забыть, никому не
рассказывать и хранить в строгом секрете. Мои вопросы о школе его явно
волнуют, беспокоят.
- Под гипнозом внушали? - переспросила я. - Ты думаешь, его
гипнотизировали?
Морис пожал плечами, рассматривая лицо спящего Томаса, и задумчиво
ответил:
- Возможно... Не случайно же он так боится таблеток и засыпал первый
раз неохотно.
Что же это в самом деле была за необычная школа, где детей подвергали
гипнозу? И зачем? Я не могла понять, а донимать Мориса расспросами при
Раковском стеснялась.
Дав Томасу немного поспать спокойно, Морис снова внушил, будто ему
девять лет, и опять начал задавать вопросы:
- Как е вашето име? Къде живеете?
Он спрашивал его по-болгарски о родителях, о странной школе, о друзьях.
Томас отвечал неохотно и все одно и то же:
- Не разбирай... Не зная, - и то и дело старался перейти с болгарского
на немецкий язык. Он вертел беспокойно головой, дергался, по лицу его
катился пот; Морис несколько раз вытирал его осторожно полотенцем. Расспросы
о школе явно мучали бедного Томаса.
Тогда Морис переменил тему и стал спрашивать его по-немецки:
- А после занятий вы что делаете?
- Играем. Играем в саду.
- Как вы играете?
- Как хотим. В сыщиков. В боевые операции.
- Сад тебе нравится?
- Очень нравится, - с улыбкой, странно выглядевшей при крепко закрытых
глазах, ответил Томас.
- А яблоки вам разрешают рвать? Ягоды есть?
- Нам всё разрешают. Делай что хочешь после занятий.
Вспоминать это Томасу было приятно. Даже голос у него изменился, стал
радостным, веселым, и по губам то и дело пробегала улыбка.
- А гулять вас пускают?
- Иногда разрешают ходить с учителем на речку, рыбу ловить. Только
редко.
- Ты любишь ловить рыбу?
- Да.
- А куда-нибудь еще пускают?
- Нет, - грустно ответил Томас и громко вздохнул.
- И вы никуда не ходите?
- Только с учителями. И все вместе. Редко.
- А домой вас отпускают, повидаться с родителями?
- Нет.
- А где ты родился?
- Далеко отсюда, - неожиданно ответил Томас, и губы у него задрожали,
как у обиженного ребенка.
- Колко далече?
- Не зная.
- Где же ты родился? - Морис опять перешел на немецкий.
Томас молчал, весь напрягшись.
- Как тебя звали там, дома, твои родные? Не бойся, мне ты можешь
сказать. Как тебя звали дома?
- Павел...
Мы так и замерли.
- Очень хорошо, Павел. Хорошее имя. А фамилия твоя как?
- Петров.
- Дома тебя звали Павел Петров?
- Да.
- А как звали твоего отца?
- Не знаю.
- А как звали твою маму?
- Не знаю, - упрямо повторил Томас - или теперь его нужно называть
Павлом?
- Но где же они жили, где твой дом? Ты сказал: далеко отсюда. Где?
- Не знаю. - Опять он явно не хотел отвечать на эти вопросы.
Морис не стал его больше мучать, сделал внушение, что он будет спокойно
и крепко спать до утра, а когда проснется, станет чувствовать себя веселым и
бодрым, хорошо отдохнувшим, и мы ушли в свой номер, оставив Томаса одного.
- Павел Петров... - сказал Раковский, просматривая записи в блокноте. -
И родился не здесь, а где-то в другом районе. Искать будет нелегко. У нас в
Болгарии много Петровых да и Павел довольно распространенное имя. Если бы
еще хоть какие-нибудь детали. Имена отца, матери...
- Вы же видите: приходится из него буквально вытаскивать новые
сведения, - устало ответил Морис. - Почему он так упирается? Не пойму.
- Да, - сочувственно произнес Раковский. - Форменный детектив. Ни разу
еще, пожалуй, не приходилось мне вести такое сложное и запутанное следствие.
Но у вас это великолепно получается.
- Благодарю, - склонил голову Морис. - Но почему ему вспоминается так
мало болгарских слов? Забыл? Но он уже в монастыре говорил только
по-немецки - я специально справлялся. Не мог же он так скоро забыть родной
язык.
- Видимо, в этой школе их усиленно заставляли его забыть, - угрюмо
проговорил Раковский.
- Вероятно. - Морис вздохнул и потянулся. - Как я устал...
Я тоже так устала, что решила отложить расшифровку пленки до утра, хотя
и страшно не люблю рано вставать.
6
Следующий сеанс принес новую неожиданность. Усыпив Томаса как обычно,
Морис опять начал расспрашивать его о доме и родителях, все время успокаивая
и ободряя:
- Где ты родился? Может быть, в Софии? Или в Бургасе?
- Не знаю.
- Постарайся вспомнить, Павел. Тогда мы найдем твоих родителей. Ты
хочешь их увидеть?
- Хочу.
- Будешь снова жить дома, ходить на речку, ловить рыбу. Ты ведь любишь
ловить рыбу?
- Люблю.
- Спросите его, пожалуйста, чем они ловят рыбу: удочкой или сетью? -
зашептал вдруг Раковский, хватая Мориса за локоть.
- Зачем? - удивился тот. - Разве это важно?
- Пожалуйста, спросите. Я вам потом объясню.
Морис пожал плечами:
- А как будет "удочка" по-болгарски?
- Въдица.
- Въдица? Трудное слово. А сеть, кажется, - мрежа?
- Да.
Морис, запинаясь, задал этот, по-моему, совершенно пустой и ненужный
вопрос. Томас ответил:
- Не разбирай.
Морис повторил вопрос снова, уже увереннее. Ответ был тот же:
- Не разбирай... Нищо не разбирай.
- Не понимает! - радостно воскликнул Раковский, хватаясь за блокнот.
- Но я тоже не понимаю: зачем вы задали этот вопрос и чему радуетесь? -
спросил удивленно Морис.
- Что это за мальчишка, который не знает, как называется удочка?!
Понимаете? Он не знает этого слова. Вам не кажется это странным?
- Пожалуй, - пробормотал Морис и опять склонился над спящим Томасом. -
Ну, Павел, вспомни! Как зовут твоего отца?
- Не знаю.
- А как зовут твою маму? Может быть, Христина? Или Лиляна?
- Не знаю, - ответил Томас и вдруг, помедлив и понизив голос, добавил
что-то еще чуть слышно.
Мне показалось, что он сказал это на болгарском языке. Но Морис и
Раковский вдруг необычно оживились.
- Он сказал по-русски: "Мою маму зовут Ольга"! - пояснил мне Морис.
- По-русски?
- Да!
Морис два года занимался научной работой в Институте мозга в Москве и
неплохо знает русский язык. Он начинал задавать вопросы по-русски, и Томас
отвечал так же, но опять неуверенно, неохотно, словно с опаской:
- Ты знаешь русский язык?
- Да.
- Значит, ты родился в России?
- Нет.
- А где ты родился?
- Не знаю, - испуганно ответил спящий.
- А твои родители где живут? Здесь, в Болгарии?
- Не знаю... Я не знаю. - Голос Павла звучал так умоляюще, что Морис
поспешил прекратить мучительные расспросы.
Он внушил, что сон постепенно перейдет в обычный и, проснувшись, Павел
будет чувствовать себя хорошо, и мы перешли в наш номер, оставив спящего в
покое.
- Может, он родился все-таки не в Болгарии, а в России? - сказала я. -
Ты ошибся, Морис?
- Не знаю. Он ведь отрицает, но это надо еще проверить, - озабоченно
ответил муж. - По-моему, он был кем-то очень запутан и многое скрывает.
- Кем запуган?
- Гитлеровцами, - ответил мне вместо Мориса Раковский. - Во время войны
они вывезли из Советского Союза не менее сорока тысяч детей и подростков.
Многие из них попали к нам, в Болгарию. Прошло уже четверть века после
окончания войны, а мы все еще продолжаем искать по просьбам безутешных
родителей этих злодейски украденных детей...
- Я слышал об этом, - кивнул помрачневший Морис. - "Хеуакцион" - это вы
имеете в виду?
- Да, - подтвердил Раковский. - "Акция "Сено" - так она называлась на
секретном фашистском жаргоне.
- Но зачем они воровали и вывозили детей? - спросила я. - Какие из
малышей работники?
- Их вывозили не на принудительную работу, - угрюмо пояснил
Раковский. - Как указывалось в секретных приказах, старались этим "уменьшить
биологический потенциал Советского Союза". А кроме того, фашисты мечтали
вырастить из похищенных детей будущих палачей своего родного народа, слепо
преданных фюреру. Их отдавали на "воспитание" в особые лагеря СС. А в конце
войны попробовали даже создавать секретные школы для подготовки шпионов и
диверсантов.
- Из детей?!
- Да.
- Но это же чудовищно! Бесчеловечно!
- Фашизм вообще бесчеловечен, - пожал плечами Раковский.
Я посмотрела на мужа. Морис мрачно кивнул и сказал:
- Да, тоже слышал о таких школах. Фашисты считали, что детей будут
меньше подозревать и опасаться. Маленькие шпионы, надеялись они, смогут
всюду проникать беспрепятственно.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг