- Что-нибудь снилось?
- Снилось, будто я на вокзале каком-то... Поезд подходит с шумом.
Освещено все.
- Где освещено?
- Перрон. Женщины, солдаты их не пускают. Нехороший сон.
- Почему нехороший?
- Не знаю. Неприятно как-то... И странно: вагоны простые, товарные, а в
них дети. Одни мальчики. Озираются испуганно...
- А что это за вокзал?
- Не знаю. Кто-то спрашивал: какой вокзал?
- Во сне спрашивал?
- Во сне. Меня спрашивали там, на перроне: какой вокзал?
- И что вы ответили во сне?
- Что не знаю, какой это вокзал.
- Опишите его, пожалуйста, подробнее: как выглядел вокзал?
- Вокзал небольшой... И где-то рядом море, гавань.
- Опять море? - нахмурился Морис. - Откуда вы знаете?
Томас растерянно пожал плечами.
- Вы видели море во сне? - спросил Морис.
- Нет, но я чувствовал: оно рядом.
- Странно. Вокзал - и рядом море? Что еще вам снилось? Кто был на
вокзале?
- Людей на перроне мало было. Женщины, солдаты в касках...
- Вы сказали, солдаты не пускали женщин к поезду?
- Да, отталкивали их прикладами. У них винтовки такие коротенькие...
- Автоматы?
- Да, пожалуй, автоматы.
- Женщины хотели сесть в поезд?
- Нет, по-моему, нет.
- Они встречали детей, которые в нем приехали? Или провожали их? Дети
уезжали или приехали откуда-то?
- Не знаю. Женщины как будто удивлялись. Некоторые плакали.
- Попытайтесь вспомнить еще что-нибудь, тут важна каждая подробность!
Томас задумался, уставившись в пол, потом поднял голову и неуверенно
сказал:
- Вот что меня удивило... Одна женщина что-то спросила у другой. Та
ответила: "Да", а сама при этом отрицательно покачала головой. Странно...
- Вот так? - спросил Морис и покачал головой.
Меня насторожило, что у мужа вдруг стал такой напряженный голос. Почему
он разволновался?
- Да, так, - подтвердил Томас. - Говорит "да", а сама качает головой.
Нелепый сон.
- Любопытно, - задумчиво пробормотал Морис, поспешно записывая что-то в
блокнот. - День был жаркий?
- Да, - оживился Томас. - Очень яркое солнце. У вокзала белая стена, на
нее было больно смотреть. А с моря тянуло прохладой.
- Вы уверены, что рядом с вокзалом море?
- Да. Слышны даже пароходные гудки.
- Может быть, это гудят паровозы?
- Нет, у них гудки другие, мягче, протяжнее.
- Ну что же, на сегодня хватит. Отдыхайте, - сказал Морис. - До завтра.
Извините, я вас не провожаю. Надо кое-что записать.
Едва Томас скрылся за дверью, мы с Гансом поспешили в лабораторию.
Морис быстро писал, пристроившись на краешке стола.
- Что-нибудь узнал важное из этого сна? - спросила я.
Морис посмотрел на меня отсутствующим, далеким взглядом и рассеянно
ответил:
- Кажется...
- А что? - спросил Ганс. - Ведь название вокзала он так и не вспомнил.
- Неважно. Все равно кое-что, кажется, проясняется.
- Что же ты все-таки узнал? - допытывалась я.
- Не будем спешить с выводами, - уклончиво ответил Морис. - А то я сам,
боюсь, начну незаметно и бессознательно толкать его на ложную тропу,
увлекшись своими предположениями. Пока ничего не скажу. Станем проверять.
Морис бился с этими снами две недели, устраивая сеансы гипноза почти
каждый день. Разобраться в них было нелегко. Чаще всего Томасу снилась
всякая будничная чепуха: во сне он ругался со своим, видно, изрядно
надоевшим ему злым хозяином, ходил по магазинам, мыл чужие машины, снова
встречался с женой. Более ранние воспоминания проскальзывали в его снах лишь
изредка и то такими отрывочными и бессвязными, что ничего понять толком не
удавалось.
- Он порядочный фантазер, вроде Ганса, - жаловался мне муж. - Тоже
натура впечатлительная, да и жизнь ему нервы крепко потрепала. Боюсь, многое
он выдумывает, накручивает. Уж больно запутанные и сумбурные сны.
Поиски осложнились тем, что вскоре Томас вдруг угрюмо сказал Морису,
понурив голову:
- Пожалуй, ничего у нас не выйдет, герр профессор.
- Почему?
- Я не смогу к вам больше ходить. Времени нет. Хозяин ругается, что
часто отлучаюсь. Грозится уволить, а где я сейчас найду работу...
Морис подумал и спросил у него:
- А ночью ведь вы свободны?
- Ночью я сплю.
- Вот и будете спать здесь, в лаборатории.
Сеансы начали проводить по ночам. Я на них теперь редко присутствовала.
Ганс из любопытства согласился на ночные бдения, хотя и ворчал, и потребовал
прибавить ему жалованье.
Но, похоже, что-то начинало проясняться. Иногда Морис веселел и, хотя и
не рассказывал мне подробностей, оживленно говорил:
- Кажется, теплее... теплее. Знаешь, как в детской игре?
- Когда же ты наконец скажешь: "Горячо"?
- Надеюсь, скоро. Потерпи немного.
И вот этот день настал! Мне повезло: Томас был свободен, сеанс
проводился днем, и я на нем присутствовала.
Когда Томас заснул с обычным приказом рассказывать все, что увидит во
сне, Морис зажег над его головой довольно яркую лампочку. Одновременно он
включил магнитофон, и в лаборатории, сменяя друг друга, негромко зазвучали
незнакомые мелодии. Похоже, высокие женские голоса исполняли какие-то
народные песни - протяжные, задумчивые, немножко грустные.
- Какой это язык? - спросила я мужа.
- Угадай!
- А вы не знаете, Ганс?
- Похоже, один из славянских языков. Кажется, польский, но я не уверен.
Или сербский.
- Разве Ганс не помогал тебе готовить эту пленку? - спросила я у мужа.
- Нет, я все сделал сам...
Но тут спящий Томас вдруг заговорил:
- Зачем они это делают? Они сгорят, обожгутся!.. Мне страшно... Давайте
уйдем. Сейчас вспыхнет, вспыхнет!
Он заметался на тахте, пытаясь укрыться от света лампы.
- Опять ему снится пляж? - недоуменно спросил из своего угла Ганс.
Я тоже было подумала так. Но нет, не похоже.
- Ух как здорово! - бормотал спящий Томас. - Почему же им не больно?
Ведь они босиком... Они заколдованы? Нет, я боюсь...
Он опять заворочался.
- Разбуди же его скорее, а то он еще забудет, что видел, - попросила я
мужа. - Или вдруг ему начнет сниться другой сон и перебьет первый.
- Хорошо, иди к себе в комнату, - согласился он.
Проснувшись, Томас смущенно рассказал, будто снова видел женщин,
пляшущих на раскаленных углях.
- Горел большой костер, и они ходили вокруг него. А потом стали
танцевать на углях... Босыми ногами - и ничего. Опять мне снится какая-то
чертовщина.
- Женщины были старые и молодые? - спросил Морис, быстро записывая
что-то в блокнот.
Зачем? Ведь магнитофон включен, он все запишет на пленку.
- Всякие женщины, - ответил сумрачно Томас.
- Эти женщины кивают утвердительно, когда говорят "нет"?
Помедлив и с недоумением глядя на Мориса, Томас нерешительно ответил:
- Пожалуй, они так тоже делают. Не помню точно.
- И опять они были в черных платьях и белых платках?
- Да. Откуда вы знаете?
- Вы рассказывали в прошлый раз.
- Ага, а то уж я подумал...
- Что вы подумали?
- Что вы в самом деле чародей: умеете мысли читать и даже чужие сны
видеть.
- Нет, этого я, к сожалению, пока не могу, - засмеялся Морис. - Ну
ладно, идите домой отдыхайте, а я подумаю о вашем сне.
- Странный сон, правда, профессор?
- Да, любопытный.
- Может, я болен?
- Нет, что вы.
- А почему же мне снится такая чертовщина?
- Как определил один мудрый ученый, сны - это небывалая комбинация
бывалых впечатлений.
- Как это, не понимаю? Вы хотите сказать, будто я нечто подобное
когда-то видел наяву?
- Возможно. А во сне ваши впечатления причудливо перепутались.
- Да, нелегко вам со мной разобраться, - сочувственно покачал головой
Томас и стал прощаться.
- По-моему, он морочит вам голову, уважаемый профессор, - сердито
сказал Ганс, когда мы, как обычно, собрались в лаборатории. - Все
выдумывает. У кого совесть чиста, у того подушка под головой не вертится. Он
или жулик, или больной человек, маньяк. Снятся ему женщины, танцующие на
раскаленных углях... Не в Индии же он родился, среди факиров и йогов?
- А может, его детство прошло среди фокусников? - засмеялся Морис. - Не
забывайте, что я тоже умею плясать на огне.
- Слышал и давно мечтаю увидеть этот трюк, - кивнул Ганс. - Ведь это
ловкий трюк, верно?
- Не совсем. Знание законов физики, некоторая тренировка и, главное,
самовнушение.
- Ага, понятно. Вы просто воображаете, будто никаких углей нет, - как я
со льдом или с горячей печкой? Надо и мне попробовать проделать фокус с
углями, думаю, что получится...
- Хотите, попробуем сейчас? - предложил лукаво Морис. - Клодина, угли в
плите, наверное, разогреть нетрудно?
- Нет уж, сначала я потренируюсь на чем-нибудь другом, - ответил
поспешно Ганс и передернул плечами, видимо живо представив себе, как ступает
босыми ногами по раскаленным углям. - У меня даже ноги жжет, - жалобно
добавил он, болезненно морщась.
- А вы не воображайте подобные сцены, - засмеялся Морис.
- Но я же не виноват, что у меня такая натура...
- Переключите свою фантазию, - посоветовала я. - Представьте себе, что
вы катаетесь на коньках где-нибудь в Антарктиде.
Ганс недоверчиво посмотрел на меня и обиженно ответил:
- Вы не верите и смеетесь надо мной... А что? Это идея.
Он принял сосредоточенный, отрешенный вид, и постепенно по его лицу
стало разливаться выражение блаженства.
- Что вы вообразили? - заинтересовался Морис.
- Будто я опустил ноги в таз с ванильным мороженым, - хитро
прищурившись, ответил Ганс.
Мы все расхохотались. В нашем милом доме не заскучаешь - и Морис и его
феноменальный секретарь стоят друг друга.
- Вас это сбивает с толку, кажется загадочным и непонятным, а для меня
наоборот - все стало ясным. Я нашел его родину, - с гордостью сказал Морис.
- Где же он родился? - спросила я.
- Есть только одна страна на свете, где существует забавный обычай:
когда люди там говорят "да", то отрицающе качают головой. А когда отрицают
что-нибудь, то, наоборот, кивают, как мы бы сделали в знак согласия. Ну, что
это за страна?
Мы с Гансом переглянулись и довольно тупо уставились на Мориса.
А он, конечно, хотел продлить удовольствие:
- Такой обычай сбивает поначалу с толку всех туристов и запоминается
каждому, посетившему эту страну. Позор! Вы, оказывается, совсем не знаете
географии. Секретаря я еще могу за это уволить без выходного пособия. Но как
мне поступить с женой?
- Что это может быть за страна? - растерянно спросила я. - Не мучай
нас, скажи!
- Болгария.
- Болгария? - недоуменно протянул Ганс. - А пляски на костре? При чем
тут Болгария? Значит, он их выдумал? Такое можно увидеть лишь где-нибудь в
Индии.
- И в Болгарии тоже! По описанию этих необычных танцев, которые он не
мог выдумать, а несомненно видел когда-то и теперь вспомнил, мы сможем даже
установить, в каком именно районе Болгарии родился Томас. Подождите
минуточку!
Морис выскочил за дверь и быстро вернулся с географическим атласом и
какой-то книжкой в руках.
- Вот, пожалуйста: так называемый Странджанский край. Юго-восточный
уголок Болгарии, на берегу Черного моря и на границе с Турцией. Вот здесь -
города Мичурин, Ахтополь... Жалко, карта очень мелкая. А вот что сказано в
путеводителе, - добавил он, раскрывая книжку и отыскивая нужную страницу: -
"В селе Былгари можно посмотреть интересные пляски на... раскаленных углях
босиком. Это имеющие вековую историю и связанные с религиозными языческими
обрядами так называемые "нестинарские игры". Их можно увидеть и в других
селах Странджанского края, где они устраиваются по разным поводам и в
различные праздники"... - Морис победно посмотрел на нас и продолжал,
помахивая книжкой: - О таком любопытном обычае мало кто знает, так что я вас
прощаю. Сам узнал о них не так давно, изучая фокусы всяких современных
факиров с пылающими углями. Хотел непременно побывать в Болгарии и
посмотреть эти пляски своими глазами, да пока не удавалось. А теперь -
судьба.
- Но почему же Томасу ты ничего не сказал о Болгарии? - спросила я. -
Не уверен до конца?
- Уверен, но на всякий случай хочу еще проверить, - ответил он со своей
всегдашней непоследовательностью. - Дело тонкое, деликатное, лучше проверить
сто раз. Теперь его можно расспрашивать смелее.
На следующий день Морис учинил Томасу форменный допрос под гипнозом,
пригласив, кроме меня с Гансом, уже как официальных свидетелей, еще
знакомого врача, болгарина по национальности, молчаливого старика с седой
головой и лохматыми, совершенно черными, словно приклеенными бровями.
Сеанс проходил необычно. Усыпив Томаса, Морис вдруг сказал ему:
- Сейчас тысяча девятьсот сорок четвертый год. Сколько тебе лет,
мальчик?
- Не знаю, - нерешительно ответил Томас.
- Разве ты не умеешь считать?
- Умею.
- Сколько тебе лет?
- Мне девять лет.
- Так, - пробормотал Морис. - Сейчас ему тридцать два - тридцать три,
во всяком случае на вид. Когда он попал в монастырь в сорок пятом, ему было
действительно лет десять. А в сорок четвертом - девять лет. Все верно. Он не
обманывает и чувствует себя девятилетним.
Он снова склонился над спящим Томасом:
- Ты уже учишься в школе?
- Да.
- Тебе нравится учиться в школе?
- Нет, - так искренне и поспешно ответил спящий, что мы все
рассмеялись, не зная тогда, какие переживания оживают в этот миг в душе
бедного Томаса, вновь превратившегося во сне в девятилетнего мальчонку...
- Ты умеешь писать? - спросил Морис.
- Умею.
- Ты спишь теперь так крепко, что ничто не в состоянии внезапно тебя
разбудить. Ты слышишь только то, что я тебе говорю. Я теперь открою твои
глаза, и ты будешь продолжать спать с открытыми глазами. Я считаю до пяти.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг