- Что он сегодня плетет, этот шалопай? - после недолгого молчания
обратился Селиванов к растерянному майору.
- Я лучше самого Николаенчика позову. Пусть он сам все расскажет.
Разрешите, товарищ подполковник? - сказал Андрейченко. - Тем более что он и
мне клянется, что все - правда.
- Что - правда?
- Ну то, что он рассказывает, будто бы все это и на самом деле
произошло...
- С ума сойдешь с вами... Ладно, зови гвардейца, - кивнул Селиванов в
сторону двери.
Андрейченко вышел в коридор и тут же вернулся вместе с лейтенантом.
Есть люди, которых даже казенная форма не делает похожими на других.
Именно таким был Николаенчик. Невысокий и полный, веснушчатое - и зимой и
летом - лицо, небольшой курносый нос, голубые, удивительно чистые глаза.
Николаенчик у всякого, кто его видел впервые, вызывал недоверие: как это
наивное дитя берется за взрослые дела?.. То, что Николаенчик может что-либо
сотворить - об этом и мысли не было. Казалось, Николаенчик - это что-то
чистое и почти святое... Но Селиванов хорошо знал, что скрывается за этой
святостью.
Николаенчик переступил порог кабинета и, щелкнув каблуками, вытянулся
в струнку, как-то вкривь приставив ладонь к фуражке. Он не мигая смотрел
выше головы Селиванова, как раз туда, где висел портрет строгого Феликса
Эдмундовича. Потом по-ученически отчаянно и громко заорал:
- Товарищ подполковник, лейтенант Николаенчик по вашему приказанию...
Вот и на этот раз... Все, казалось бы, как нужно, если бы не эта
вывернутая ладонь.
- Отставить, - прервал Николаенчика Селиванов и поморщился, как от
зубной боли.
- Что там у тебя? Что за концерты происходят? Неужели работы на
участке мало?
- Товарищ подполковник, позвольте доложить обстановку, - по-прежнему
отчаянно и звонко орал Николаенчик, стоя перед столом, за которым,
нахмурившись, сидел Селиванов. - Я не виноват, что народ смеется. Мне никто
не верит. Я не знаю, что делать в такой обстановке. Короче говоря... На
моем участке в одном из домов началась какая-то чертовщина. Подушки сами по
себе летают. Из счетчика пробки падают на пол. Постель сама по себе
разбрасывается. Жильцы нервничают, до истерики доходят. Вот у меня здесь
даже заявление от гражданки Круговой, - Николаенчик полез в нагрудный
карман, где, наверное, лежало заявление.
- Ты что-о?.. - забыв обо всем на свете, закричал побледневший
Селиванов. Он поднялся со стула и был теперь почти вровень с Феликсом
Эдмундовичем. - Еще и надо мной насмехаться вздумал? Мало тебе
республиканского совещания, паразит? Во-оон!..
- Есть! - Казалось, Николаенчик козырнул даже с какой-то радостью и
сразу же, повернувшись, выскочил за дверь. Словно нечистый дух испарился.
- А ты что стоишь? И ты заодно с ним? - уже не зная, как избавиться от
жгучей злости, Селиванов обрушился на молчавшего заместителя.
- Виктор Петрович, не горячитесь. Позвольте, я возьму это дело под
свой личный контроль, - дружеским голосом сказал Андрейченко. И этот тихий
голос заместителя, по службе ни разу не подводившего Селиванова, как бы
остудил начальника. И успокоил.
- Хорошо. Проверь его работу, - Селиванов почувствовал, как
подгибаются колени.
Он опустил тяжелое непослушное тело на стул и только теперь заметил,
как дрожат пальцы. Чтобы успокоиться, Селиванов повысил голос и
одновременно стучал кулаком по столу:
- Займись срочно (стук). Разберись во всех тонкостях, напиши рапорт и
сразу же мне на стол (стук). Хватит измываться над советской милицией. И
без него журналистов на нашу голову хватает (стук-стук). Всю дисциплину
разваливает, вся политработа к черту летит. А тогда я ему все припомню... И
как кабель стратегический из земли вывернул... Все-е-е припомню
(стук-стук-стук).
Два года назад Николаенчик повел пятнадцатисуточников копать на
перекрестке яму, где планировалось поставить большое выпуклое зеркало. Было
это зимой, мороз - градусов двадцать. Сжалившись над забулдыгами,
Николаенчик остановил буровую машину, которая в этот момент ехала по
дороге, и попросил шофера пробурить ямку. Приказано милицией - сделано.
Беда в том, что машина не могла подъехать к отмеченному на карте месту. С
разрешения Николаенчика отступили на полметра. Зарокотал мотор, завертелся
бур, подалась мерзлая земля. А через пару минут с метровой глубины
показались обрывки многожильного, в руку толщиной, экранированного черного
кабеля...
Не успела буровая с места сдвинуться, как около Николаенчика и
счастливых пятнадцатисуточников остановилась военная спецмашина, а из нее
высыпали солдаты с автоматами. Из кабины выскочил капитан с пистолетом в
руке. С криком: "Окружай их, берем только живыми", - капитан бросился к
Николаенчику, как к отцу родному, которого век не видел...
Когда Андрейченко, козырнув, отправился вслед за Николаенчиком,
Селиванов, переведя дух, поднялся со стула и стал ходить взад-вперед по
скрипучему паркету. Он не мог успокоиться. Как и обычно, во всех бедах
винил алкашье... "Наберутся до чертиков, а тогда у них подушки летать
начинают. Тогда они на коне. Тогда и драки, и убийства, и грабежи, и
разврат..."
Поднимая глаза, Селиванов всякий раз встречался со строгим взглядом
Феликса Эдмундовича. Казалось, тот полностью соглашался с такими выводами.
Потом размышления Селиванова переключились на судьбу Николаенчика.
"Мог бы запросто майора или капитана получить. С головой ведь. Так нет
же, как нарочно Ваньку валяет. Гнать, давно пора гнать из органов. Пусть в
колхоз на аренду отправляется и телятам хвосты крутит. Там тебе не до смеха
будет. Не до шуток. С телятами не пошутишь... Живут же такие охламоны, не
переводятся. Недаром люди говорят: дураков не сеют и не жнут, они сами
растут..."
В конце рабочего дня в кабинет снова заглянул Андрейченко. Вид у него
был странный: бледное лицо, растерянность и даже - Селиванов это сразу
отметил - некоторая виноватость. Андрейченко был словно побитый...
- Разрешите, товарищ подполковник?
- Заходи. Ну что, выяснил? - злость на Николаенчика у Селиванова так и
не прошла. Поэтому с появлением Андрейченко он снова стал заводиться.
Кулаки так и зачесались, а взгляд невольно задержался на том месте стола,
куда обычно кулак опускался - полировка там уже не выдержала...
- Виктор Петрович, вы только не сердитесь и не кипятитесь, - тихим
голосом начал Андрейченко.
- Что вы меня сегодня с самого утра, как семнадцатилетнего,
уговариваете? - весь день какой-то путаный, бестолковый, может, поэтому
Селиванова едва не трясло: - Докладывай. Рапорт о работе Николаенчика
готов? Он вместе с теми хозяевами водку хлестал или в одиночку?
- Я побывал там.
- Где?
- В том доме, о котором Николаенчик рассказывал. Мы вместе с ним
ходили, - начал Андрейченко. Говорил он как-то медленно, по слову - не как
обычно. - Разговаривал с хозяйкой. Ее фамилия Круговая. Николаенчик, как ни
странно, правду рассказывал. А самогона у них нет. На всякий случай я все
заактировал. И ее, Круговой, подпись имеется. Вы лучше сами все прочитайте.
Сидя за столом, Селиванов осторожно, будто заразу, пододвинул к себе
исписанный лист бумаги и начал читать. Читал он долго - каждое слово будто
смаковал, только что губами не шевелил. Прочитав, отодвинул лист от себя,
долго и внимательно, с некоторым сожалением, как на покойника, глядел на
майора. Потом по-дружески спросил:
- Ты что заканчивал? Какую школу? Церковноприходскую или высшую
милиции? Ты диамат сдавал? Что я с твоим так называемым актом делать буду?
Ты понимаешь, что под монастырь подводит нас Николаенчик? Ты соображаешь,
какое это будет посмешище? Теперь мы уже не на республику - на весь союз
прославимся. Скажи ты мне, как мы это дело будем вести? По какому отделу? Я
понимаю, что этот шалопай кому хочешь мозги запудрит. Но не тебе же...
- Я думаю, товарищ подполковник, - к удивлению Селиванова Андрейченко
не смутился и не растерялся. Только вспотел, бедняга. Лоб блестел, как
зеркало.
- Ну-ну, расскажи, о чем ты думаешь? - все так же по-отцовски, как у
ребенка, выспрашивал Селиванов. Удивительное дело: неожиданное спокойствие
стало наполнять все тело Селиванова. Может, потому, что все-таки на
Андрейченко можно было положиться, он хотя и молодой, но опытный работник.
Не мог же он умышленно все эти глупости написать! Однако это и правдой не
могло быть! Что же в таком случае?
- Давайте посоветуемся с областным управлением. В горком позвоним. В
комитет госбезопасности.
- Ну хорошо, я еще могу понять, если в управление, оно свое, родное...
А при чем здесь горком? При чем здесь комитет госбезопасности?
- Товарищ подполковник, я еще и сам не могу отойти от увиденного и
пережитого. На моих глазах расческа сама по себе по столу двигалась. Словно
тянули ее... Поверьте, это дело непростое. Тут что-то такое... - майор
поднял глаза и развел руками.
- Вот до чего нас перестройка довела, - Селиванов тяжело вздохнул. Он
понял, что ни приказами, ни окриками ничего не добьешься. И ничего не
прояснишь. Не зная, что предпринять, Селиванов замолчал.
И тут словно бес стал нашептывать Селиванову: "А что, если все это
правда? Чего на свете не бывает... Может, какой-нибудь гангстер-фокусник
эксперименты на березовцах проводит? А может, и сюда международная мафия
добралась? Через спутники связь поддерживает... Им что - долго ли с
современной техникой? Раз плюнуть... А ты - спишь в шапку. Не веришь
никому, даже Андрейченке не веришь. А ведь в молодости мечтал такое дело
распутать, чтобы имя твое во все учебники по криминалистике вошло. И вот -
счастье само в руки плывет, а ты - в кусты, носом крутишь, отговорочки
находишь... Эх ты, Селиванов, тебе только с березовскими самогонщиками
воевать да на Николаенчика кричать. Вот чему ты научился. А на большее -
слабо. Да-а, слабо, слабо... Так и на пенсию отправят. А там, глядишь, не
за горами духовой оркестр над телом твоим заиграет. И кто о тебе вспомнит,
кто слезу прольет? Никто, кроме жены и дочки... Скажут, жил такой Селиванов
в Березове, тем известен был, что носом всю жизнь крутил, все непьющего из
себя строил, язвенника... Сам не жил и другим не давал, как собака на
сене... Деньги копил, скажут, мошну набивал... И никто, ни одна душа не
поверит, что людям добра хотел. Вот она, правда горькая. Вот что с тобой
будет, Селиванов..."
Селиванова будто пронзило от этого неприятного, болезненного монолога.
И было в этом монологе все какое-то... правильное, что ли...
- А может, нам еще к попу обратиться? - продолжал Селиванов добивать
майора.
Но Андрейченко молчал, поджав губы, - не поддавался на провокацию...
Заместитель у Селиванова был толковый - свой, березовский парень.
После службы в армии два года отработал на заводе, а затем с "отличием"
закончил Высшую школу милиции. Дисциплинированный, аккуратный, если брался
- обязательно доводил дело до конца. Двое детей. Селиванов даже опасался,
как бы Андрейченку не забрали куда-нибудь в управление на повышение. "При
умном заместителе любой дурак начальником может быть" - это правило
Селиванов усвоил еще в молодости.
Помолчали.
- Ладно, пусть будет по-твоему, - сказал наконец Селиванов. - Сейчас
по вертушке Сергееву звякнем. Послушаем, что он скажет.
Набрав номер на диске черного служебного телефона, Селиванов
добродушным голосом, каким ни разу не разговаривал с подчиненными,
заговорил в трубку:
- Александр Евдокимович, это Селиванов вас беспокоит. У нас тут в
Березове такая каша заварилась. Хочу посоветоваться с вами, что делать...
Короче говоря, у меня на столе лежит пока не зарегистрированный акт. Чтобы
много не говорить, я вам лучше его зачитаю. Значит, так, слушайте.
Ровным голосом Селиванов начал читать текст, будто молитву. Потом
замолчал, ожидая реакции начальства. Не дождавшись, передохнул и тихо
спросил:
- Так что вы скажете, Александр Евдокимович?
Очевидно, начальство что-то ответило, потому что лицо Селиванова стало
бледнеть, вытягиваться, перекашиваться - так бывает в неисправном
телевизоре или кривом зеркале... Минуты через две Селиванов осторожно,
словно хрустальную, положил черную трубку на рычажки телефонного аппарата и
задумался, не сводя глаз с трубки, будто напряженно ожидая - не послышится
ли из нее еще что-нибудь...
- Ну, что он сказал? - тихо спросил Андрейченко.
- Послал нас обоих... - так же тихо ответил Селиванов.
- Куда?
- Сними штаны и увидишь...
Оба снова замолчали. Потом словно вдруг постаревший и уставший
Селиванов выдавил из себя как-то безразлично:
- Вы меня все-таки живым в могилу загоните... Ладно, пусть будет
по-твоему. Как говорят, или грудь в крестах, или голова в кустах... Звони в
горком, в комитет госбезопасности - куда хочешь. Составляй акты,
регистрируй. Будем разбираться своими силами. Мне нечего терять - все равно
через год на пенсию. Но учти - если что, все на тебя посыплется,
стрелочника всегда найдут...
Глава третья
Самообразование журналиста Грушкавца.
Раздумья Грушкавца о смысле жизни.
Неожиданный звонок и приход гостя.
Майор милиции поражен: неужели они здесь?
Решение Грушкавца.
Журналист сельхозотдела березовской объединенной газеты "За светлую
жизнь в коммунизме" Грушкавец Илья Павлович лежал на узкой железной кровати
в комнате заводского общежития не раздеваясь и бездумно-неподвижно смотрел
в потолок.
В соседней комнате во всю гремел магнитофон, слышны были ритмичные
удары - дзуг-дзуг-дзуг - будто кулаком по стене. За тонкой белой дверью
комнаты Грушкавца, в коридоре, кто-то громко хохотал, вперемешку со смехом
и топотом слышен был девичий визг...
Илья Павлович, уставший до чертиков, только что вернулся из
командировки, куда выезжал по жалобе пионеров одного колхоза, в которой
говорилось о гибели рыбы в отравленном озере. Илья Павлович смотрел на
белый потолок, а видел перед собой заведующего свинофермой: в кирзовых
сапогах, небритого, в ватнике, с негнущимися толстыми корявыми пальцами,
чем тот сильно напоминал Илье Павловичу своего отца, - стоял заведующий
около свинофермы, недалеко от которой была разлита огромная вонючая черная
лужа, и жаловался корреспонденту:
"Ну, родненький ты мой, а куда же мне эту жижу вонючую девать? Ну нет
у нас машин, не надеялись мы на это. Я тебе по-человечески признаюсь, мы
всегда так делали, и не скоро по-другому будет. Потому и поставили ферму на
берегу озера. Да ты сам посмотри, во всем Березовском районе так делают -
либо возле озера коровники и свинофермы стоят, либо - на берегу реки... А
чтобы глаза не мозолить - так и трубы прокладывают в земле, чтобы все
самотеком сходило... Это ведь система такая, родненький ты мой, этого же
только пионеры не понимают. А я тут при чем? Что мне теперь делать
прикажешь: свиней не поить, забастовать?.. Да пусть оно все пропадом
пропадает, за эту несчастную сотню с меня только шкуру дерут, сверху -
начальство, снизу - свинарки... А теперь вот еще и ты через газету на весь
район прославишь..."
Если бы заведующий был жулик, тогда бы уж Илья Павлович давно сидел за
столом и, покусывая губы, строчил бы гневное повествование о том, как
бюрократы, лодыри и всякая прочая нечисть мешают строить светлую жизнь...
Но все было не так. Понимал Илья Павлович, что старый колхозник не виноват.
Ну, настрочит он, Илья, критический очерк, снимут старика с работы и
поставят нового. Однако ферму ни закрывать, ни ломать не будут, и без того
уже в магазинах мяса нет - одни свиные головы лежат, зубы оскалив...
О чем же и как писать?
Хочешь не хочешь, а завтра утром на стол редактора нужно положить
статью, которую еще вчера запланировали на первую полосу под новой рубрикой
"За культуру производства". Ради этой рубрики Грушкавца и погнали в
командировку. Из-за нее надо было подниматься, садиться за стол,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг