А днем полковник построил нас буквой "L" на заколдован-
ном месте, хотел что-то сказать, махнул рукой и, безмолвно
сняв штаны, опустился на четвереньки. Я уже принялся рассте-
гивать брюки, когда вдруг, преодолевая рыдания, полковник
скомандовал:
- Рядовой Ходл, сделайте меня жертвой мужеложства!
Ходл?!. Но почему?!. Мне казалось, что рухнуло небо.
Ходл тоже никак не решался и переспросил:
- Но, сэр, вы, вероятно, хотели сказать - сержант Лип-
тон?
- Нет,- вы, Ходл! Вы! Это мой приказ!
Ходл виновато развел руками и сказал мне:
- Прости, Джон! Что я могу сделать?!. Боевой приказ!
Вот так, в один миг рухнули все мои мечты. Я стоял, не
в силах сдержать рыдания, да и полковник обливался слезами
на протяжении всего жертвоприношения. Все мне сочувствовали,
даже лейтенант Слейтер как-то отмяк, но... Будь мы рыцарями
Круглого стола, я бы, конечно, принудил Ходла оспаривать его
право на полковника в честном поединке, а так... Приказы не
обсуждают!
Но как мог Тед?!. Как?.. И ведь какой он бодрый и весе-
лый вставал из-под меня, а тут, мрачный и подавленный, он
еле переставлял ноги ни на кого не глядя. Я незаметно при-
близился к нему и хотел задать свой вопрос, но не успел. Пол-
ковник метнул на меня ненавидящий взгляд и тихо, но внятно
произнес:
- Это тебе за товарища майора!
Так вот оно что! Боже, какая злопамятность! Так отомс-
тить за случайную обмолвку! А я-то, я! Почему, ну почему я
назвал его "товарищем майором"?!.
4. ОБРАЗЫ ДВУХ КОМАНДИРОВ В ЭПОПЕЕ ЛИ ФАНЯ "КРАХ ТРАНС-
АЗАТСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ"
Сочинение
Бессмертное произведение Л.Фаня "Крах трансазиатской
экспедиции" - замечательный пример использования метода конт-
раста. Противопоставляя храброго и опытного воина полковни-
ка Томсона самозваному лидеру Жомке, Л.Фань достигает необык-
новенной выпуклости и яркости этих образов.
Полковник Томсон в его хронике предстает как закаленный
и мужественный руководитель. Он мудр и прозорлив - быстро
раскусил Жомку и не поддался его разлагающему влиянию. Кроме
того, полковник прекрасный семьянин, всегда носит с собой
фотокарточку тещи. Этот командир - культурный и разносторон-
ний офицер, он в оригинале читает Шекспира. К солдатам он
внимателен, понимает их нужды и готов при необходимости пой-
ти им навстречу. Ночами полковник ходит вокруг палаток, слу-
шает разговоры, то есть старается знать чаянья сержантско-
солдатских масс. В походе он подбадривает солдат озорными
шутками, поет для них песни. Когда полковник Томсон съедает
свой офицерский паек, то не чурается простой солдатской пи-
щи, ест из общего котла и даже не просит добавки. Вместе с
тем полковник строг и требует неукоснительного соблюдения
дисциплины. Он стремится постоянно совершенстовать свою опе-
ративно-тактическую подготовку, чтоб не пропадало время, на
привалах читает "Военно-морское уложение", хотя до моря дале-
ко. Даже Жомка отмечает умение полковника определить господ-
ствующую высоту и расставить посты. На первый взгляд, пол-
ковник Томсон может показаться нерешительным при броске че-
рез Кашанский перевал. Но на самом деле он проявляет стра-
тегическую дальновидность. Лишь исчерпав все другие вариан-
ты, полковник принимает нелегкое, но единственно правильное
решение и вместе с рядовым Ходлом штурмует непокорную высоту.
Редкое хладнокровие и отвагу этого командира вынужден при-
знать даже Жомка - ведь полковник в критический момент лично
бросается в атаку на некитайского императора, поддерживая ге-
роический порыв Ходла!
Полную противоположность полковнику-смельчаку представ-
ляет фармазон и разгильдяй Жомка. Правда, он тоже постоянно
подчеркивает свою показную простоту, свою мнимую близость
сержантско-рядовому составу. Но чувствуется, что это напуск-
ное - ведь в решающий момент Жомка превращается в кокер-спа-
ниеля и убегает вместе с бродячим цирком, бросая экспедицию
на произвол судьбы. Понимая, что ему не провести назначение
Франциски на пост главы экспедицию через канцелярию главного
штаба, Жомка предпочитает действовать исподтишка. Он внушает
солдатам, будто их командир проводит время в кустах не для
изучения "Военно-морского уложения", но занимается там она-
низмом. По наущению Жомки сержант Липтон пытается выследить
полковника, но тот для него слишком крепкий орешек - ведь он
в совершенстве владеет искусством маскировки и умело путает
следы на местности (наш физкультурник тоже пытался застукать
нас с Фредом Доули, но мы ему не по зубам). Тогда Жомка кла-
дет ночью руку полковника в ведро с теплой водой и шепчет
ему на ухо: "Пи-пи, Тедди, писай, мой мальчик, писай!" (прав-
да, у Ли Фаня об этом не написано, но так делал один вредный
парень у нас в бойскаутском лагере, так что я знаю). Но пол-
ковник стойко выдерживает и это испытание. Кроме того, Жомка
всячески превозносит свои заслуги перед экспедицией, выстав-
ляя себя этаким "благодетелем". Ли Фань своим мастерским пе-
ром дает нам ясно понять: этакий Жомка и портупею полковника
способен обменять на винно-водочные изделия где-нибудь в гор-
ной деревне!
К счастью, лишь ничтожное меньшинство солдат поддержива-
ет новоявленного "комиссара". Живописуя поведение низов, Ли
Фань, как блестящий мастер психологической достоверности, и
здесь выдерживает принцип контраста и противопоставление
двух лидеров дополняет противопоставлением сержанта Липтона
и рядового Ходла.
Сержант Липтон - это типичный армейский карьерист. Что-
бы устроиться в армии "потеплее", он заискивает перед началь-
ством, всячески угождая разным сомнительным личностям типа
лейтенанта Слейтера. Липтон до того мил лейтенанту, что тот
и находясь во сне дает ложное медицинское заключение - и все
затем, чтобы потрафить своему любимцу! Интриган Липтон тоже
боится действовать открыто и выставляет себя этаким служакой.
Что бы ни случилось, с него взятки гладки, он то и дело по-
вторяет: "Приказ командира, полковник приказал..." В общем,
это пособник Жомки - недаром он выгораживает его и во всем
обвиняет полковника Томсона: "надо было лучше тренироваться!"
Липтон и действует в стиле Жомки - подбивает ламу-гипнотизе-
ра внушить всем, будто полковник состоим с ним, сержантом
Липтоном, в неуставных отношениях. Кстати, не есть ли этот
лама переодетый Жомка? Липтон доходит до панибратства с пол-
ковником и пренебрежительно величает его "товарищем майора",
но полковник Томсон сурово его одергивает. Однако сержант
Липтон продолжает мнить себя этаким Робин Гудом, слепо веря
в свою незаменимость для экспедиции. Становится ясно -Липтон
приучает всех к мысли, будто бы он и есть тот народный сер-
жант, о котором так много поется в английских песнях (хотя
таких песен вообще не существует).
К счастью, британская армия состоит не из одних липто-
нов и слейтеров. Ее основа - такие, как Ходл. Правда, понача-
лу кажется, будто Ходл тоже попал под дурное влияние Жомки.
Но это все временно, пока не настал час решающих испытаний.
Именно повар Ходл, хотя у него и шатаются передние зубы, пле-
чом к плечу с полковником кидается на азиатского деспота. На-
прасно лейтенант Слейтер и сержант Липтон пытаются убедить
Ходла, что он должен выставиться в окно и помочиться на голо-
ву какому-нибудь зазевавшемуся лейбористу. Ходл понимает,
что не спасет этим Англию, и отказывается участвовать в их
авантюре. И неслучайно полковник Томсон в наиболее ответст-
венный момент отстраняет Липтона от проведения операции и ос-
танавливает свой выбор на Ходле. Это - явный символ нерушимо-
го боевого братства высшего командного состава и армейских
низов, вклиниться в которое зря пытаются всякие липтоны!
Правда, гениальный Л.Фань, как суровый реалист, показы-
вает, что справедливость еще не во всем торжествует: орден
Бани все же минует Ходла и достается выскочке Липтону, хотя
заслуги Ходла неизмеримо выше. Тем не менее рядовой Ходл про-
должает скромно тянуть армейскую лямку и не претендует на на-
грады. И все-таки, хочется верить, что английское правитель-
ство в конце концов исправит свою ошибку.
Я обязательно буду таким, как Ходл, а потом пойду в ар-
мию и взбодрю парочку генералов.
май-ноябрь 1994
* Александр Гейман. ДВА ПИСЬМА *
1. ПИСЬМО ГРАФА АРТУА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ КОРОЛЮ ФРАНЦИИ
Дорогой Луи!
Я вижу недоуменную мину на твоем лице. "Как же так",-
напряженно размышляешь ты,- "всю жизнь держал меня за додика,
и вдруг - "дорогой"? Что это - дежурная вежливость или лице-
мерие лукавого царедворца?" Успокойся, Луи - ни то, ни дру-
гое. Просто с отдаления в тысячи долгих миль даже твоя уны-
лая образина кажется чем-то родным и милым - ведь она напо-
минает мне Францию... Надеюсь, Луи, тебя не обижает, что я
не титулую тебя по установленному этикету? Видишь ли, годы
пути выветрили из моей памяти придворные тонкости, и я, как
ни стараюсь, не могу точно вспомнить твое имя,- может быть,
ты Генрих, а не Луи? - ну да, пусть будет наудачу - Луи, не
помню уж, какой ты там по счету. А почему бы ему не справить-
ся у аббата Крюшона? - удивляешься ты. Но как я могу это сде-
лать, Луи, если аббат дрыхнет без задних ног через две запер-
тых двери от меня и не желает даже откликнуться. Еще бы,- он
так устал, когда вез меня от императорского дворца до нашего
с ним жилища. Должен признаться, я получил ни с чем не срав-
нимое удовольствие, Луи. Приятно, знаешь, прокатиться на ло-
шадке или с ветерком в экипаже, но кататься на аббате Крюшо-
не!.. сет ун плезир колоссаль, как говорим мы, фрацузы. Да,
Луи, ты, наверное, обратил внимание, что я впервые за все
письмо употребил французское выражение,- кстати, правильно
ли я его написал? Ничего удивительного, если ошибся: не толь-
ко твой порядковый номер, Луи, но и весь французский язык
почти совершенно забыт мной после того, как я сподобился сча-
стья познакомиться с языком некитайским. Ну, а переходить с
языка божественной изысканности на вульгарное дикарское наре-
чие, именуемое французским,- это такое мучение, такой мове-
тон, Луи,- все равно что после сюиты Вивальди слушать твой
утренний постельный тромбон. Тебя спасает одно, Луи: ты не
сознаешь всей степени убожества, в котором вынужден обращать-
ся, иначе бы ты не пережил этого. Аббат Крюшон, например,-
тот уже и ржет как-то по-некитайски,- ну, а я - я еще помню
отдельные родные слова, такой уж я патриот, Луи, не помню,
какой ты там по порядку. Да ты и сам видишь - пишу письмо о
делах Некитая, а сам все о Франции да о Франции. Но к делу,
к делу,- мне столько надо тебе рассказать политически важно-
го! Во-первых, хозяин нашего дома, А Синь, редкая каналья:
по-моему, он трахнул нашего аббата, а подстроил так, что все
думают на меня. Во-вторых, Луи, ты оказался прав: наш путь в
Некитай протекал с невероятными приключениями. Начать с того,
что у самых границ Некитая нас ограбили и полностью раздели
двое каких-то бродяг,- кстати, наших с тобой соотечественни-
ков, Луи, как только они сюда попали. Мало того, что у нас
отняли деньги, одежду, продовольствие, письма и подарки для
императора, так они еще присвоили себе наши имена и отправи-
лись в Некитай под видом нашего посольства. Так что, Луи-ка-
кой-ты-там-по-счету, я теперь и сам не разберу, кто тебе пи-
шет эту некитайскую весточку: Гастон Мишо, уголовник и ка-
торжник, он же граф Артуа, или граф Артуа, он же каторжник
Гастон. Помнится, я остался сидеть голым задом на камне, а
Крюшон - этот толстяк, кто бы мог подумать! - оказался про-
ворней и удрал неизвестно куда. Крышон, где ты? - молчит,
но он здесь, Луи, просто устал. А вот где я? Может быть, я
уже нагишом добрался до Франции? Напиши мне об этом, Луи,
не томи меня неизвестностью, умоляю тебя! А то вдруг этот ка-
торжник Гастон приедет в Париж вперед меня и подаст жалобу,
будто граф Артуа его раздел, а я так щепетилен в вопросах
чести, и кто же я буду после этого, Луи? Одно знаю твердо:
я теперь - другой человек. Это во-вторых, а в-третьих, Луи,
кататься на аббате Крюшоне, а, ну да, я уже написал, тогда
в-четвертых,- тебя, наверно, заинтересует тот факт, что твой
Версаль - это сущий свинарник против конюшни некитайского им-
ператора. Да и чему удивляться - в полудикой Европе, как вы-
яснилось, самые ничтожные понятия об изяществе и вкусе, в
этом ты неповинен, Луи, но насчет гигиенических-то удобств,
кажется, можно было сообразить, ах, прости, Луи, я снова о
Франции - это опять не к месту прорвался мой патриотизм. Да,
да, ты прав - пора о деле,- но я сразу вынужден огорчить те-
бя, Луи: увы, мне не удалось выполнить поручение мадам Пом-
падур. Лучшее средство от королевской импотенции - это конюх
Ахмед, а его ни за что не отпустят, сам император, может,
еще согласится, но императрица - ни за какие коврижки, так
что с этим ничего не получится, представляю, как расстроится
мадам Помпадур, кстати, кланяйся ей за меня, не нужна ли ей
новая клизма? - пусть напишет: если старая сломалась, я при-
шлю,- тут их навалом и недорого. Вот вроде бы все, больше и
не знаю, о чем писать, так что пока, Луи, до встречи, ах да,-
забыл, насчет второго твоего поручениия - английских козней
в Некитае можешь не опасаться. Англия не пройдет! - не будь
я граф Артуа! (но кто я, Луи?) - Но на чем основана ваша
уверенность, граф? - можешь спросить ты. - А на том, Луи,
что я пользуюсь поддержкой весьма влиятельных лиц при неки-
тайском дворе. - Каких же именно? - слышу я твой следующий
вопрос. - Ну, хотя бы императрицы, я у ней в большом фаворе,
вчера, например, заполночь гостил у нее в будуаре. - Но как,
граф, вам удалось этого добиться? - вновь не можешь ты удер-
жаться от идиотского вопроса. - Ну же, Луи,- не будь так на-
ивен - мне-то еще не требуется лекарство от импотенции!
- Но ведь у императрицы Ахмед, разве не так? - никак не уй-
мешься ты. - Нет, не так,- у императрицы Я и Ахмед, а он не-
навидит британцев за их надменный колониализм, так что, Луи,
двойной заслон проискам Англии! Будь спок! Кстати, императ-
рица тебе кланяется, спрашивает, как твое здоровье,- ничего,
если я отвечу: "Спасибо, помаленьку, немного беспокоит от-
рыжка"? Императрица советует тебе поменьше увлекаться прыж-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг