разглядывая картинки. Потом захлопнула окно, ставни, взвизгнула, прелестно
засмеялась, помчалась к Румате, - казалось, пол прогибается под ее
ступнями, - почти в полной темноте сдернула и обруч. Обруч снимать нельзя
было ни в каком случае, но Румата уже слабо соображал.
Она тащила его за собой, они вместе рухнули на койку, и в эту же
секунду Румата почувствовал страшный удар, обрушившийся на затылок. Били
точно, чтоб потерял сознание или насмерть.
Он успел перекатиться, упасть на пол, выхватить из долбленых ручек
кресла два длинных варварских меча, услышать визг Ари.
Окна и двери открылись почти одновременно.
Он увидел полуголую Ари в углу койки, - когда она только успела? - слуг
с арбалетами и мечами в дверях и, самое главное, самого себя в медном
зеркале напротив, растрепанного, с залитым мелкими ручейками крови лицом, в
коротком кожаном балахоне, но в совсем спущенных штанах с пуфами и двумя
варварскими длиннющими клинками. Но они смотрели не на него, а на изголовье
койки, туда, где еще недавно лежала его голова, а нынче вместе с крюком
треснутого песчаника стоял чугунный Гаран, благословляя таких же чугунных
детей-уродцев. Угол подушки попал между ног Гарана и торчал как огромный
фаллос, объединяя скульптуру с резьбой на кровати.
- Канат бы надо, - сказал Уно, - а уж вам, барышня, я и не знаю...
Румата схватил деревянный поднос, вывернул с него все, вышел на
лестницу. Котел с мазутом и переваренной корой, приспособленный, чтобы в
случае осады заливать лестницу, делая ее неподъемно-скользкой, был вывернут
и еще изрыгал из своего нутра плюхи темной пахучей массы.
Головы коней внизу вытянулись.
- А ну молчать всем, - вдруг бешено заорал Румата. - Всем мыть и залить
новый, - он ткнул в котел.
- И тебе тоже, - это он Ари.
Сел на поднос и, ощущая себя персонажем детской сказки, скатился вниз,
ударившись босыми ногами в бочку с водой, так что из нее плеснуло. Он
вскочил. Запустил подносом наверх в Уно.
- Всех продам, засеку, на галеры отправлю.
У кухни выстроилась его охрана. Рабы в длинных кольчугах с тяжелыми
мечами и такими же тяжелыми мясницкими ножами. Целое войско.
Лицо расцарапано, голова гудела, и он опять сунул голову в бочку.
Совсем стемнело. Утопающие в грязи улицы нижними своими этажами уходили
в черноту. Кое-где мелькали высокие костры с Серыми патрулями, да редкие
прохожие торопились домой. Они со свистом гнали коней, два молодых
аристократа, Тамэо и Сэра. Румата впереди, и не его было дело, кому не
повезет, кто споткнется и окажется в грязи, выпрыгивая из-под копыт, а кто и
вовсе, проклиная все на свете, на четвереньках поползет к тротуару. Бешеная
езда успокаивала Румату, влажный воздух студил ссадины на лице. Кхмерский
жеребец, не боясь огня, расшвыривал костер Серых.
Пламя полыхнуло у глаз, завихрилось, образуя гирлянды масляных плошек.
Ударил оркестр. Смех, гул голосов, конское ржание, и все распалось на
коновязи для коней поплоше и поблагородней. Бочки, свиные загоны, быки,
телеги со связками кур, телеги с мешками и сучьями для печей.
Ком мокрой грязи из-под копыта залепил незнакомое женское лицо. А когда
Румата отвернулся, за высоким гнилым забором впереди открылась сама корчма
"Серая радость". Длинный дом из тяжелых бревен с пристройками. Также светили
большие плошки с жиром. У стен многочисленные бочки, из них торговали в
разлив ируканским, простым и покрепче. Корчма стояла на проливе. Сразу за
ней шелестели камыши. На островке на бревне горел костерок, призывая рыбаков
с моря. Вода манила свежестью, хотя у самой корчмы все равно пахло гнилью,
блевотиной. Огромная лужа отражала огни. И чем больше плошек зажигали с
коротких лестниц, тем неразличимее делалось все вокруг, поглощаясь темнотой.
Корчма делилась как бы на две части. Старая темная, уцелевшая после
арканарского пожара, когда все деревянное в городе выжгли, - это для
нечистой публики. Дальше открытая ветеркам зала для донов с резными тяжелыми
креслами и высокими скамьями для шлюх. Нынче сюда похаживало и серое
офицерство. Оба помещения разделялись огромной, пышащей углями печью с
раскаленным сквозным жерлом. Зала с высоким барьером была хороша еще и тем,
что выходила к проливу, в который можно было при желании помочиться, не
утруждая себя поисками отхожего места.
- Брысь, уши съем...
Румата двинулся на голос.
Догнали наконец Тамэо и Сэр.
- Не тряси...
Огромный, как скульптура короля Пицы 1-го, барон Пампа, краснощекий,
белозубый, в роскошном меховом плаще, под которым тускло блестел королевской
отделки панцирь, широко расставив чудовищные ноги в ботфортах, стоял среди
бочек, где торговцы из огромных черпаков предлагали скверные ируканские
вина. Барон не пил, но медленно, как корабль, разворачиваясь, гнал на себя
ладонью запахи. Вопли его относились к трактирным девкам, вконец
запутавшимся в намерениях барона. Их рты и щеки были густо покрашены.
Беззубые, также покрашенные мальчики стояли в стороне. Между Пампой и
Руматой проехал Серый офицеришко, рядом солдат с факелом. Ус Пампы дернулся,
лицо расцвело в улыбке, он поднял с земли полено, чтобы огреть серого, а
когда выпрямился, перед ним стоял Румата.
- Барон, почему не у меня? - Румата на всякий случай забрал у прячущего
глаза барона полено и отдал Тамэо, который, ничего не понимая, принялся его
рассматривать. Голубые глазки барона забегали, как бегают у человека, совсем
не умеющего врать.
- И что это... - Румата передразнил странный жест барона, подгоняющий
запах от черпаков.
- Я не пью. Все, - теперь Пампа говорил трагически, но спокойно.
- Вы нездоровы, - воскликнул Румата, - и, клянусь бедром святого
Гарана, обижены за что-то на меня. Что ж, я уйду...
- Нет, - барон схватил Румату за руку, - но, благородный друг, все не
так просто.
Они стояли в глубокой луже. Недалеко от них в этой же луже сидел пьяный
дон и мрачно смотрел на них.
- Приехали в гости соседи. Напились и, как полагается, давай рубить
мебель. - Пампа гневно покосился на дона в луже. - Всюду гадят, калечат
собак, обижают прислугу. И что за пример юному баронету... И все сообщают
мне и баронессе, что вы при почтенной публике с одного удара распустили
надвое двойной соанский доспех, надетый на чучело. От макушки до... - он
хлопнул дона Тамэо по низу живота так, что тот согнулся. - Вы знаете, как я
люблю вас, но я и велел сделать подобное чучело, правда, из семейных
доспехов... Где же было взять соанские?! И двуручником... И так... И
ничего... И тут входит баронесса... В общем, баронесса сказала... баронесса
сказала, - у него дрогнули губы. - Я сто двадцать миль проскакал, как в
тумане... Она, видите ли, недовольна Пампой пьяным... Хорошо, я сгнию здесь
от воды.
За лужей стояли огромные врытые кресла для вытрезвления благородных
донов. Здесь варвары на цепочках обливали совсем захмелевших ледяной водой.
Черную пьяную публику бросали в пролив на хворост, дабы не захлебнулись.
У залы по колена в проливе ходил огромный, совсем голый мужик и
коротким сачком ловил рыбу в большое ведро.
Румата под руку подвел барона к пустому похмельному креслу, выдернул
свой слегка искривленный клинок и втиснул в лапищу барона. Барон недоверчиво
посмотрел на Румату, вертикально вытянул руку, Румата чуть поправил ему
локоть. Кривоватый меч в этой ручище казался маленьким и жалким.
- Всего лишь проблема заточки, мой друг, - сказал Румата.
Барон зачем-то присел, став сзади похожим на быка, гэкнул, послушал
этот свой "гэк". Потом вдруг преобразился, раздался короткий свист, удар.
Кресло продолжало стоять. В тишине стало слышно, как барон жалко
высморкался. В эту секунду кресло распалось на две части. Задребезжала
медная пластинка, которой закрепляли голову клиенту.
- Эсторского, - заревел барон, - всем, кто видел, по самой большой
кружке. Эй, музыканты!
Барон направился ко второму креслу и остановился напротив. Из кресла на
него смотрел мгновенно протрезвевший мокрый и грязный дон.
- Пьяница, - рявкнул барон.
И они пошли через лужу вчетвером, хотя безденежных и потому горячо
любящих донов вокруг делалось все больше.
Количество видевших подвиг барона все нарастало. Неожиданно из-за плеча
барона вывернулся Гур. Он был потен, пьян, длинные немытые его волосы трепал
ветер. Наверное, во всем Арканаре он был один из немногих с этакой
прической, защищенный колокольчиками на плечах.
- Ни баронессы, ни баронета, - сказал Пампа, вдруг остановившись
посреди лужи, разводя руками и закрыв глаза, - никто не видит... И она там
одна...
Слуги сновали как угри, рассовывая огромные кружки эсторского. Пампа
взял кружку, как бы нечаянно подтянул к подбородку. В эту же секунду взгляд
его остановился на чем-то, и Румате показалось, что усы у барона опять
встали торчком.
- Ты чего на меня уставился?.. Серая дохлятина... - спросил Пампа.
Румата повернул голову.
В дверях корчмы дон Рипат подавал ему, Румате, знаки. Высоким железным
стаканчиком.
- Что сипит эта бочка, благородный дон? - вежливо осведомился Рипат,
обращаясь только к Румате.
- Бочка не про вас, барон. Королевская служба, барон. Я сейчас, -
Румата прошлепал через лужу, быстро схватил Рипата и потащил его вдоль
черных бревен за угол.
- Дуэль, - неслось сзади, - эй, отнесите дохляку перчатку. Хотя ведь он
ее продаст. Сегодня я буду угощать ушами Серых в уксусе.
Барон свистел, улюлюкал и шумно, как бегемот, топтался в луже.
За углом корчмы фыркали лошади, тоже стояли телеги. Рипат поставил
стаканчик с горячим молоком на телегу, тонкие его пальцы заметались по
мундиру, он вытер мокрую голову.
- Лекарь, которого привели к королю, - не Будах. А Будах в Веселой
башне... Я доверил вам страшную тайну, страшную, - его знобило, он был
совсем плох. - Дон Рэба говорил с Вагой в лиловой гостиной на вшивом
языке... Его знают только преступники. Я не знаю, что еще сказать...
- Таков наш примар... По габарям... - засмеялся Румата.
- Да-да, - припоминая, сказал Рипат, и вдруг Румата увидел, вернее,
почувствовал, что тот глянул на него со странной неприязнью, будто что-то
знал и нарочно не сообщил. Рипат, обжигаясь, пил молоко мелкими глоточками.
Вбежал маленький, почти голый мальчик с большим животом и принес огромную,
расшитую медью перчатку Пампы, заметался и отдал ее Румате. Там, в другой
стороне трактира, разгорался скандал. Что-то стучало, и голос Пампы призывал
кого-то к бою.
- В трех минутах серая рота галантерейщиков, - Рипат улыбнулся, -
мальчик...
- Ой, не делайте этого, - сказал Румата, - иначе мы будем ввозить
галантерейщиков из Ирукана, так же, как года через два после сегодняшней
ночной резни вы начнете ввозить книгочеев. А?! Рипат... - он взял Рипата за
лацкан и подтянул к себе. - Интересно то, Рипат, что дураки ну совершенно не
умеют жить одни...
Румата захохотал и, глотая из кружки, пошел через грязь.
- То, что вы думаете про меня, - он вспомнил и бросил Рипату мешочек с
монетами, - то, что вы думаете ночью в бессоннице, обливаясь потом, это
правда, Рипат. - Он опять захохотал и пошел за угол к людям.
- А-а-а... - в грязи лежал пьяный, на которого он наступил.
- А-а-а... - орал за углом у залы для чистых Пампа. - Семь Серых
обезьян за ужином...
Пампа бегал по луже, перьями на шлеме он почти задевал горящие плошки.
И плошки, и огромная его фигура отражались в черной воде.
Неподалеку в воинственных, но ничего не значащих позах, поддерживали
друг друга Тамэо и Сэра.
- Третьего дня в корчме на моей родовой земле... - Пампа запустил
грязью в глубину зала для донов, - их было десять, нет, двадцать... И вся
эта сволочь напилась из-за того, что поймала мозгляка-лекаря с собачьим
именем Будах... Я, барон Пампа, один переколотил их всех. Крови было как в
проливе. Они там до сих пор по болотам бегают...
На последних словах Румата как раз миновал сквозное жерло печки. За
колеблющимся от жары воздухом, за высоким резным штакетником ужинала
компания из семерых Серых офицеров - тяжелых, крупноплечих, с нашивками
министерства охраны короны и длинными палашами между колен. Один, помоложе,
с потным сведенным от бешенства лицом стоял, держа за хвост большую вяленую
рыбину, очевидно, собираясь ее метнуть.
- Зачем-то вскочил... - Пампа повернул потное счастливое лицо к
Румате. - Ему же не нужен нужник... Он же гадит в штаны... Ах, дуэль, ах,
перчатка. Я дал серому дохляку перчатку, он с ней и убежал...
Пампа приплясывал от возбуждения, обрызгивая всех грязной водой из
лужи. Потом вгрызся зубами в шнур, на котором болталась вторая боевая
рукавица. В свете плошек белые крепкие зубы будто блеснули. Он оторвал
перчатку и бросил туда - вроде бы в Серых, а на самом же деле в жерло печи.
В раскаленных углях перчатка вдруг вспучилась и взорвалась.
В эту же секунду капитан Серых, по внешности бывший скотовод, взмахнул
рукой из-под стола, и толстый короткий кинжал громко лязгнул по панцирю
барона. Одновременно в шлем ударилась рыбина.
- Давно бы так, - возликовал Пампа.
Он поднял кинжал из лужи за кончик острия, брезгливо понюхал и туда же
выбросил. Прижал указательные пальцы к шлему - не то, как рога, не то
указывая направление для встречи с Серыми. И, мыча, запрыгал к входу в
корчму.
Серые пошли параллельно, не прыгать же через высокий барьер.
Румата допил вино, сплюнул и тут же услышал колокольчик.
Это был Гур, пьяный, с завязанной шеей. В руке он держал подобранную
брошенную в Пампу рыбину.
Они оба шли за Пампой. Позвякивали колокольчики.
- Чудная, - сказал Гур про рыбину, - а что... Помнишь, как читал Цурэн
с галеры... Помнишь, он стоял иссиня-бледный от пьянства, вцепившись
тонкими, не моими руками в ванты.
Гур хихикну и показал свои большие костлявые какие-то плоские ладони.
- Голос у него на ветру стал звонкий... Это ты успел вытащить его и
сунуть на галеру в Ирукан... Вот от той бочки... Купи ее мне, а?!
Серые появились между тем в проеме и, выставив перед собой тяжелые
палаши, построились у дверей полукругом. Сзади метнулся хозяин, накинув крюк
на дверь в залу нечистой публики. Пампа вытворял что-то немыслимое.
Поворачиваясь к Серым своим огромным задом, шлепал себя по ягодицам,
изображая, как газы с ревом покидают организм, хрюкал свиньей, бросался в
них грязью.
- Не сметь подходить ко мне вот так, - Румата больно наступил Гуру на
ногу, - тебя просто отвезут в Веселую башню...
Отпустив ногу, поглядел в побледневшее лицо.
- И ты умрешь по дороге, потому что ты трус...
Пампа вдруг перестал кривляться, мгновенно прополоснул в луже руки и
выдернул из-за плеча огромный, на полторы руки, меч. Серые, выставив клинки,
одновременно по команде двинулись вперед полукругом. В воздухе раздался не
то свист, не то шипение. Пампа вращал меч над головой. Казалось, еще усилие,
и он поднимется над землей. Медленно переступая тяжелыми ногами, ставшими
похожими на колонны, Пампа двинулся вперед.
На кхмерском жеребце Руматы подскакал Уно. Драка была ему неинтересна.
Он бросил хозяину корчмы узелок и белые скатерти.
- Из чего вам есть мытое, - буркнул Уно Румате, он как всегда был
недоволен, - и на стол стелить, чтобы заблевали... Болтают, ночью резня
будет. Даже собаки не лают... Всех умников...
Уно встретил взгляд Руматы и запнулся.
- Ну, дохлая, - он шлепнул жеребца ладонью по уху и исчез, обдав всех
грязью.
На протяжении всего разговора Серые безуспешно пытались атаковать,
отскакивали, падали в грязь. Кто-то из них швырнул кинжал, однако
равномерный скрип меча и медленное движение не прекращались.
Неожиданно Пампа подпрыгнул, будто его кольнули в зад, громко, как-то
по-бабьи завизжал и с немыслимой скоростью рванул в какую-то одному ему
ведомую атаку, размахивая теперь мечом, как дубиной. Он не колол, не резал,
он был фантастически сметлив в этой драке. Он просто загонял Серых обратно в
черную дыру входа, где палаш переставал быть оружием. Последнего раненного в
зад и плечо он даже как-то вежливо пропустил, совершенно неожиданно влепив
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг