назойливые конкуренты мудрого, веского слова, им лучше бы - в пациенты
сумасшедшего дома мирского.
О поэты, поэты, анархистское семя!
Сжить вас со свету, найду для этого время.
О поэты, поэты, хулиганы, закваска, дрожжи, опасаюсь вас. Поэтому и
думаю о вас с дрожью.
На прекрасном верблюде я плыл по пустыне.
Смотрю - какие-то люди, бивак разбили, чай стынет.
Горячий разговор о чем-то, подъехали ближе - стихи и песни!
От агентов разве дождешься отчета, выгнать дармоедов на пенсию.
Встретил в бурнусе Гете и приказал зарезать.
Не эфирные полеты мне нужны - мудрая трезвость.
Эдакому пострелу позволить выкидывать коленца?
Ни-ни. Утверждаю: к расстрелу Тициана Табидзе и Егише Чаренца.
Жизнь поэта - мгновенье, сердце сжимается в страхе.
Данте умер в Равенне, а Флоренция до сих пор мечтает о его прахе.
Что сделала ты со своим сыном, Флоренция?
Опозорилась на века.
Великого имени фосфоресценция - великая твоя тоска.
Что скажут в двадцать пятом веке о Мандельштаме, милый город Москва?
Скажут: дикари, шаманили, били в тамтамы, и умирали слова.
Убивали поэтов настоящих, настоянных на страданье, а пользующиеся
благосклонным вниманием властей предержащих, вылезшие изо всех щелей
официальные государственные поэты за это лили убийцам елей.
"Нет, не спрятаться мне от великой муры за широкую спину Москвы".
Ведь страшнее танковой немчуры, конно-сабельной татарвы, страшнее, чем
мертвый кислотный дождь, страшнее, чем ртутный потоп,свой родимый убийца -
великий вождь, свой родной мерзавец-холоп.
Друг мой, честно говоря, не помню, кто кому на сей раз пишет.
Причина проста: я позабыл поставить прощальную подпись в конце
предыдущего послания. Ну вот, разобрался в бумажках, выяснил: то письмо
писано Владимиром, стало быть, это пишет Андрей. Пишет, естественно, из
Савельева, ну, скажем,
20 февраля
Дорогой Владимир!
С некоторым опозданием, но от души поздравляю с днем рождения. Пусть
стада твои не знают мора, множится дичь в твоих угодьях, тучнеют нивы, пусть
будет жирным молоко верблюдиц твоих, а рабы твои да не потеряют силы и
уменья. Спешу также поздравить домочадцев твоих и пожелать вам всем
благополучия и процветания.
Хочу дополнить портрет Жана Бокассы маленькой деталью, промелькнувшей в
савельевских газетах: император, помимо прочих увлечений, любил человечину и
хранил в холодильнике отдельные части тел своих подданных. По этому роду
занятий он вступил в достойное "социалистическое соревнование" с другим
прогрессивным императором - угандийским Иди Амином. Поневоле думаешь, каков
будет приговор каннибалу-монарху? Если исключить прилюдное поедание
преступников, как противоречащее некоторым, пусть интуитивно понимаемым,
установлениям цивилизованного общества, как ни зыбки границы последних,
остается все же немалый выбор способов выражения неодобрения, широко
культивируемых с южных гор до северных морей. Ливийский полковник, например,
своих противников вешает, причем процедуру казни транслирует по
национальному телевидению. Пронырливые американские телеребята сами, без
понукания властей, умудряются показать искаженную удушьем физиономию
мультиубийцы за стеклом газовой камеры.
Немало обремененных многовековой культурой наций стыдливо "мочит" своих
террористов и шпионов, убийц и насильников, валютчиков и налетчиков. Все
весьма справедливо en masse и страшно в каждом отдельном случае. Ибо где
грань: вот этого - к высшей мере, а того, учитывая кое-какие
обстоятельства,- помиловать.
Вот и в Витебске (да только ли в нем) группу лиц за тягчайшие - к
высшей. И привели в исполнение. А потом нашли истинных виновников. И тоже,
естественно, в исполнение. Что же делать с теми, кто - назовем это так -
ошибся и совершил ритуальное убийство "неправильно"? Не убивать же. А то
конца не будет.
В замечательное время живем.
Вернемся к Андрису. Мне показалось, что мы отправили его на встречу с
Болтом без должной подготовки. Мало он поварился в прошлом Леха. Я вижу его
в серьезной работе: режиссер изучает натуру, историю, тонкости быта и нравов
эпохи. Пропадает в библиотеках - разрешение работать в спецхране получено не
без труда после настойчивых просьб больших людей с Земли. И к рассказам
Иокла и Эвы, к видеокадрам Года прибавляются сюжеты ЛЕХроники, картины
официальных художников, романы премированных писателей, поэмы и оды, газеты,
газеты, газеты...
"Вопрос о взятии высот по увеличению продуктивности ейловодства
Цесариум учит, что для овладения высотами по доведению продуктивности
вселехианского ейлостада до контрольного уровня надо решить вопрос откорма,
что можно сделать двумя путями, один из которых соответствует
основополагающим идеям, а потому верен, другой же идет с ними вразрез, а
потому порочен, вреден и преступен, в силу чего должен быть отброшен,
осужден и предан забвению как преступный, вредный и порочный.
Сегодня Цесариум посетил строительство ейловодческого комплекса,
ознакомился с положением дел и дал программные указания, служащие
руководством к ускорению работ. Строители немедленно встали на вахту и
поднялись на борьбу за претворение в жизнь указаний Цесариума. Глубоко
осознав, что без опережающего ведения вскрышных работ нельзя добиться
увеличения надоев на одну ейломатку, бурильщики самоотверженно провели
закладку сенажа на хранение в труднейших погодных условиях..."
Андрис отложил газету и открыл глянцевитый журнал. На ярком снимке -
молодой Болт рядом с крепким загорелым мужчиной средних лет. В руках у
мужчины - вилы. "Цесариум беседует с честным тружеником Заболотья, первым
поднявшим факел пожертвования яиц кицы нуждающимся патриотам". Цесариум,
очень занятый делом строительства нового Леха, все-таки выбрал время для
встречи с молодым вилосуем и яйцехватом Кимоном Стахом. Широко улыбаясь,
Цесариум крепко взял его жесткую, привыкшую к вилам ладонь. Охваченный
небывалым волнением, Кимон Стах не мог найти слов. Цесариум, проникнув в
сокровенные думы яйцехвата, сказал: "Сегодня простые труженики стали
свободными и полноправными хозяевами планеты и могут полноправно и свободно
трудиться". Высоко оценивая поступок Кимона, пожертвовавшего недостаточным
инвалидам собранные им яйца, Цесариум подчеркнул, что этот поступок является
замечательным почином, патриотическим начинанием, вытекающим из глубокого
осознания долга каждого честного труженика перед недостаточными инвалидами.
Впоследствии Кимон Стах часто говорил о волнующих событиях того
незабываемого дня, когда Цесариум пригласил его откушать вместе с ним, и о
том, что Цесариум, отдавая все силы мощного ума и могучего организма борьбе
за благо честных тружеников, питался исключительно кашей из толченых зерен
вестуты, полностью пренебрегая икрой, севрюжкой и коньяком.
Почувствовав легкий звон в голове, Рервик стал механически перебирать
газеты. Глаза наткнулись на аршинный заголовок:
ЦЕХ, УДОСТОЕННЫЙ ВЫСШЕЙ НАГРАДЫ
"Замечательное событие произошло вчера в игольном цехе комбината имени
Кунмангура. Тружеников этого славного предприятия ждала встреча с Любимой
Дочерью, которую сам Цесариум послал в игольный цех, чтобы удостоить его
замечательной награды за достигнутые успехи. Услышав о радостной новости,
каждый работник игольного цеха взял на себя обязательство овладеть
передовыми методами заточки игл, повысить культурный и физкультурный уровень
и повести борьбу за выполнение.
Любимая Дочь, ознакомившись на месте с жизнью и трудом тружеников
игольного фронта, дала указание о заточке игл с обоих концов, что позволит
смежному комбинату вдвое повысить производительность швейных операций при
пошиве основной продукции. "Вдвое больше знамен, стягов, флагов, вымпелов,
хоругвей и штандартов смогут сшить ваши товарищи, славные швейники комбината
имени Мутинги!" - сказала Любимая Дочь.
Потом она остановилась у рабочего места знатной дыробойщицы Квалы
Палех. На ее дыробойном аппарате висит гордая надпись: "Дважды образцовый
станок", а чуть ниже - "Станок высокой культуры дыробоя". Любимая Дочь
ласково улыбнулась Квале Палех и сказала: "Я расскажу Цесариуму, какие
замечательные люди трудятся в игольном цехе". Под восторженные клики
тружеников Любимая Дочь вручила Квале Палех замечательную награду - слепок
указующей десницы Цесариума.
- Рука Любимого Руководителя отныне всегда будет указывать нам путь -
единственно правильный путь к счастливым и замечательным свершениям в нашем
замечательном труде на благо.Так сказала скромная труженица, гордая высоким
почетом, оказанным ей и всему игольному цеху Цесариумом и Любимой Дочерью.От
имени своих товарищей по цеху я заверяю Любимого Руководителя и Любимую
Дочь, что наш цех немедленно приступит к двухсторонней заточке нашей
продукции, преодолевая гнусную косность улиток и разнузданное
низкопоклонство сольников. Так заточим же больше игл на радость Цесариуму и
Любимой Дочери!
И все труженики игольного цеха немедленно возобновили замечательный
трудовой процесс".
Ниже шли стихи, написанные Квалой Палех ночью, после знаменательного
дня награждения.
Что игла? Пустяк, и только,
Так считалось до сих пор.
Разве стоит на такое
Обращать вниманье нам?
Но Цесариума мудрость
Помогла нам разглядеть,
Что любая в мире малость
Может пользу принести.
Дочь Любимую послал он
В наш родной игольный цех,
Чтобы путь навстречу солнцу
Лехияыам указать.
И теперь на комбинате
Мы клянемся как один
Двухстороннюю заточку
Обязательно внедрить.
Вот теперь, я думаю, Андрис полностью готов к встрече с Болтом, которой
и посвящена глава седьмая Люди его не пускали в дома, города не пускали В
стены свои, но Метаб не сдавался, свирепый, как прежде.
Вергилий Андрис ждал в той же ширменной. Он был начеку, и все же не
заметил появления Любимого Руководителя. Его не было - и он есть.
Переход от одного состояния к другому был неуловим. Как будто Болт
вечно стоял, опершись рукой о каминную полку. Спокойные темные глаза
улыбались. Короткие волосы по-римски набегали на лоб и виски. Голова чуть
крупнее античных канонов, но прекрасной лепки. Величавые складки белой тоги.
Полные губы разомкнулись.
- Не откажите в любезности, Андрис Рервик. Преодолейте на короткое
время укоренившееся в вашем сердце предубеждение и выслушайте меня если не
доброжелательно, то хотя бы не враждебно. Прошу вас.- Плавным жестом
Цесариум пригласил Рервика сесть, подождал, пока тот опустится на груду
подушек, но сам остался стоять.
Андрис поздно понял невыгоду своего положения. Болт возвышался над ним,
подавляя еще до начала разговора. Подавляя спокойным величием, красотой лица
и позы, звучностью голоса.
Разозлившись на себя, Андрис неуклюже поднялся и резко сказал: - У вас
есть обычный стул?
С двух сторон тут же возникли униформисты, и у низкого столика
появились две белые табуретки. Однако Рервик и Болт продолжали стоять друг
против друга. Наконец Цесариум согнал с лица улыбку и заговорил: - Не буду
извиняться за причиненные вам неудобства, ни за душевные и телесные обиды,
нанесенные моими людьми вашей подруге. Не одобряя методов, я тем не менее
беру на себя всю ответственность за содеянное.
Он помолчал и снова улыбнулся - мягко и грустно.
- Салима говорила с вами. Думаю, мы обойдемся без околичностей. Я не
хочу уходить в небытие монстром. Это нежелание и заставило меня такими -
грязными, по вашему убеждению,мерами вынудить вас выслушать мои аргументы. Я
не был уверен, что, встретившись со мной, вы не попытаетесь меня уничтожить.
Отсюда эти меры. Увы, жестокие. На вашем языке - шантаж. Пусть будет шантаж.
Лишь бы цель была достигнута.
- Цель?
- Освещение истины во всей ее сложности и противоречивости, а не
обряженной в двухцветный балахон: плохое - хорошее.
Андрис молчал.
- Разумеется, вы как художник сами выберете метод достижения цели. О, я
ценю искусство! Жалкие глупцы подняли крик: "Болт разрушил искусство Леха".
Ложь. Я просто загнал эту необузданную стихию в приличествующие рамки.
Два-три благоразумных критика подготовили в газетах почву. Доступно изложили
основные принципы нашего единственно правильного метода народного искусства.
Мы, в свою очередь, усилили убедительность их доводов рядом своевременных
казней. Я вообще вам скажу: поэты, художники - люди в массе своей физически
нестойкие. Чуть пожестче допрос, и они вполне готовы служить. Ну, а в
сложении слов - истинные мастера. Искусство во все времена было продажным в
достаточной степени, чтобы находить весьма изощренные инструменты для
выражения любых идей, угодных и нужных заказчику. В вашей воле использовать
какой-либо аргумент из тех, которые я намерен изложить, или изобрести свой.
Лично я фундаментом успеха нашего предприятия полагаю тот факт, что Марья
Лааксо останется под нашим покровительством, пока вы не решите вашу
творческую задачу или мы с вами не найдем более надежную гарантию
взаимопонимания.
Андрис продолжал молчать. Повинуясь очередному невидимому сигналу или
заранее условленной программе, служители внесли подносы и уставили стол
сосудами и сосудиками изысканных форм и расцветок с фруктами, орехами,
паштетами, крохотными финтифлюшками из черт знает чего, но жутко аппетитного
и дразнящего. В центре встал высокий кувшин с густым темно-красным напитком.
- Здесь все лехиянское. Нелегко доставлять эти милые сердцу дары родины
в глушь изгнания, но радость, даваемая ими, столь велика...
Цесариум налил вино в подобие пиал. Пригубил, кивнул, сел на табуретку.
- Мне кажется, вы не восприняли с открытым сердцем моего замечания о
продажности искусства. Это вовсе не хула. Фиксация действительного порядка
вещей. Мир безграничен. Человек смертен. Искусство продажно. Сначала оно
служило - то есть продавало себя - религии. Потом - деньгам. Потом - власти.
Иконы - вершина живописи. Храмы - архитектуры. Мессы, хоралы. Оды,
панегирики. Все на продажу - за почетную должность, богатство, славу. Теперь
я покупаю вас. Андрис Рервик создаст шедевр, который смоет позорную грязь с
имени скромного слуги своего народа, бывшего Цесариума Леха, Жоземунта
Болта. В качестве платы предлагаю свободу вам - немедленно по заключении
сделки, свободу Марье Лааксо - в оговоренный впоследствии срок. Ну, и
соблаговолите выслушать аргументы, могущие помочь в исполнении этой
нелегкой, но славной миссии. К изложению последних я и приступаю.
Болт с легким стуком поставил пиалу. Затем поднялся и торжественно
произнес:
- Аргумент первый. Путь Леха - свой путь. Земля не может быть эталоном
для своих исторических колоний. Следовать примеру землян - погрязнуть в
благополучии и животном довольстве, превратиться в анемичную, бездуховную
нацию, лишенную самосознания. Земля - музей. Она бессильна и чванлива.
Подобно позднему Риму, она пьет соки своих провинций, питается их идеями, их
энергией. Преодоление физических, материальных трудностей, телесных
страданий - залог жизнеспособности, стимул творческого развития,
продуктивности. Состояние комфорта - конец поиска, конец борьбы, застой,
смерть. Напрягаясь в борьбе с врагами, лехияне укрепили единство, волю,
целеустремленность. Поэтому в те периоды истории, когда горизонт был чист и
ничто не мешало процветанию, вместо ожидаемого броска вперед возникало
торможение. Вот тогда...
- Тогда вы придумывали сольников и улиток, чтобы было с кем бороться,-
сказал Рервик.
- Сольники появились сами, а улиток действительно пришлось выдумать.
Впрочем, это тактические мелочи нашего развития. Основная же мысль:
трудности - вот двигатель прогресса. Из этой мысли и следует исходить при
оценке нашего, а следовательно, и моего пути. Я вижу, у вас возникают
вопросы?
- Конечная цель вашего движения?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг