лесом... А я прижимаю тебя крепко-крепко, обнимаю, покрывая поцелуями лицо и
шею, и плечики, и эти руки, и шепчу: "На что мне мир без Тебя, любимая!
Зачем мне этот мир?"
Я так долго ждал тебя. Тебя одну, непохожую ни на кого, единственную из
всех женщин, понимающую без слов. Я молчу, потому что мысли пусты и
невыразительны, если не смотреть в глаза. И всё-таки внемли мне, Солиг,
внемли же мне, немому. И я не совру ни единой мыслью, ни единым
непроизнесённым словом.
- Нет, не торопи меня, Инегельд! - отвечала Солиг. - Ты видишь кругом
совсем не то, что чувствую я.
Да, она видела мир "тёмными" глазами, и она пела о том, завораживая
душу и рассудок.
Как я мог её торопить? И кто я был для Солиг? И кем она была для меня?
... Предоставленные самим себе, события текут от плохого к худшему -
надо было давно покинуть это мёртвое селение, приближалась осень...
А мир был так огромен, я знал это. Огромен, и потому, наверно, казался
девушке враждебным и чужим в сравнении с тем родным, сотканным из запахов
моря и звуков колышущегося вереска мирком Несьяр.
Старая Берта совсем разболелась, и очень некстати, потому что последние
две семьи, собрав пожитки, двинулись прочь от побережья. Ближайшее селение,
куда прежний священник Несьяр увел паству, лежало к северу, и, выйдя
засветло хорошим шагом, я к полудню был уже там.
Мне не раз приходилось бывать на новом хуторе, народ прослышал, что в
округе завёлся справный кузнец. Кое-что мне и в самом деле удавалось получше
Торвальда, да навык тут был ни при чём. Готов поклясться, правда, что
сработанные мной мечи рубили не хуже освящённых в серебряной купели. Руды в
Несьяр выходили на поверхность - ещё Торвальд показал мне это место.
В тот памятный день, рискуя разбудить чуткую Солиг, я осторожно
прокрался мимо её комнатушки, выскользнул за дверь и двинулся уже знакомой
лесной тропой, неся за плечами нехитрый груз, что предстояло выложить за
муку, полученную мной в долг ещё десять дней назад.
Я не одолел полпути, хотя уже показался знаменитый на всю округу
плакун-камень, громадный валун принесенный с севера могучими снежными
великанами в незапамятные времена.
Возле камня, укутанный в длинную выцветшую суфь, мне померещился
старик. Окладистая борода, спадавшая на широченную грудь блеснула издали
серебром. Будь он даже в той несносной широкополой шляпе - даже тогда у меня
не возникло бы и тени сомнений.
Ещё пара шагов, но видение растаяло, словно утренний туман.
- Харр! Харр! - выкрикнул черный, как смоль, ворон, снявшись с ели, он
спикировал на камень и зыркнул на меня злым человечьим оком.
Клюв навьей птицы был окровавлен.
Сбросив ношу наземь, я со всех ног бросился назад.
- Ха! Ха! Хар! Хар! - неслось мне вслед.
... Никто не мог знать, что я - человек!
Одним движением могучей лапы я вышиб злосчастную дверь и ввалился в
дом.
Одетый в бронь человечишка ошалело глянул на меня, коготь меча
безжалостно раздвоил ему череп, выплеснув в стороны мозги.
Тут же наскочил второй, но он не сразу разобрал, с кем имеет дело. В
двух шагах датчанин замер, я молниеносно выдвинулся ему навстречу, и, упав
на колено, резко послал сталь вперёд, крутанулся, уходя от удара третьего
противника. Датчанин рухнул на колени, разглядывая кишки, что гадюками
ползли из рассечённого наискось живота. А этот третий, его подельщик, не
рассчитав замах и высоту потолков, перелетел через меня, брякнувшись на
прогнивший настил.
Не мешкая, я ринулся на злодея и одним движением перерезал ему горло по
самый кадык. Ощутив на губах солоноватый вкус брызнувшей крови, я даже
заворчал от удовольствия, переходящего в ярость, вожделение лютого зверя...
Грудь распирали хрипы. На моё логово набрёл чужак, пришёл не один,
чужак привёл с собой стаю. И не будет чужаку пощады, и не может быть
человеку от зверя снисхождения.
За окном слегка потемнело.
- Эй, парни! Вы там уснули! Мы девку никак не найдём, даром, что
слепая! - послышался глумливый голос.
Подобрав вражий меч, я с силой послал его клинок сквозь бычачий пузырь.
Тот лопнул, в проёме оконца мелькнула голова. Проглотить локоть железа не
всякому дано.
Убивать! Резать! Калечить! Рвать!
Каждого из стаи, каждого и любой ценой.
Я принюхался, у выхода меня поджидали, ну, да не стоило им
усердствовать в кладовой - Берта готовила душистый эль.
Двое, слышал я, один - помоложе, второй - опытный. Сердце первого
стучит, как у зайца, у другого оно размеренно.
Пока не подоспела подмога, пока даны не хватились убитых, я должен
управиться с этими. Главное, выбраться во двор, и чтобы никаких луков!
Содрав с тела рубаху, стараясь не выдать себя и шорохом, я прокрался к
выбитой недавно двери и глянул наружу - тот, кто смотрит из темноты, всегда
незаметен тем, кто стережёт его на свету.
Молодой был мне виден превосходно, он стоял точно напротив проёма,
прикрывшись круглым щитом, другого, более опытного я не видел.
- Аррха!
Я оказался с ним рядом прежде, чем парень успел выставить щит.
Послушное крепкой ладони железо перерубило противнику ключицу. Дан выронил
щит, чтобы принять меч в левую руку, но смазанное движение моего клинка
неумолимо продолжалось, обретя иное направление. Меч пошёл снизу и раскроил
датчанину пах:
- Господи Иисусе! - сорвалось с его губ вместе с кровавой пеной.
Краем глаза я углядел и последнего противника, который, будь у него
молодость, сумел бы поразить меня, но сейчас его боевая секира казалась
медлительней чайки, заглотнувшей рыбину.
Железко пропахало точно то место, где я стоял мгновение назад.
Отскочив, я споткнулся о труп Берты, изуродованный молодчиками до
неузнаваемости, и если бы не одежда, мне не признать её.
Противник не медлил, один удар секиры стоил бы мне жизни, но враг
ошибся, думая, что я буду ждать его.
Имя мне Инегельд, и не сам ли старый Харбард обучил меня премудростям
сечи.
Дух Зверя! Выпусти его, взлелеянный ненавистью, он сожрёт врага -
сперва разум, потом и плоть. Я угодил датчанину в печень и даже слегка
повернул металл, насладившись маской боли и ужаса на его лице. Безразличие
бессмертных к жизни осознаётся лишь там, где властвует сама навь. Хорошо,
что Солиг не увидит моего торжества. Никто из них не мог знать, что я -
человек, никто, кроме неё.
- Никто, кроме меня! - сказала Солиг, положив мне на плечо ладонь,
пальцы которой украшали изумительные перстни.
- Родная! Неужели? - я обернулся, мечтая заключить любимую в объятья,
чтобы не отпустить уже никогда и никуда.
- Ты ещё совсем мальчишка, Инегельд, - пробасила Солиг, меняясь на
глазах. - Воистину, любовь делает человека слепым! - добавила она с детства
знакомым голосом. - Но ты и счастлив этим, потому что любовь предпочитает
смертных и слепых, чем вечных и всевидящих.
Рыжие cолнечные волосы, прежде ниспадавшие на плечики, разом поседели,
обратились в густую копну, их сковал серебряный венец. Венец, охватывающий
могучий лоб мыслителя.
Тот, что был ещё недавно Солиг, вытянулся, опередив меня на голову, и
раздался вширь, а бородища, заплетённая косой, украсила грудь.
Он хохотал, коварный Харбард, сбрасывая обличие за обличием, снимая
маску за маской. Он веселился, и имел на то право - смутьян и губитель,
морок и рознь.
- Неужто не так? - подмигнул Он мне своим единственным оком.
Хоть в этот раз, быть может, Харбард остался вполне доволен.
- Так, - горько усмехнулся я и зашагал на свет, прочь из девятой
пещеры, откуда так и не сумел выбраться. - Нет в мире солнечных женщин. Но
их все равно надо искать... И я найду.
* * *
- Инегельд! Инегельд? Какое звучное имя, что-то из русской истории,
по-моему даже договор с ромеями, - припоминал Всеслав, поворачивая пальцами
заляпанный пустой стакан. - Игорю с бабами никогда не везло, вот и
выплеснулось, должно быть... Бедный парень, ходит, как неприкаянный, всякой
магией занимается... Надо будет его познакомить с кем-то, а то сам уж больно
смурной.
Второй текст Игоря оказался повеселее. Всеслав решил глянуть и его, он
плеснул в стакан еще портвейну, пригубил - не пошло. Его полупьяное сознание
в какой-то момент боролось с желанием все-таки осушить бутыль до конца, и
сознание победило. Он отставил бутылку подальше, плотно забив в нее пробку.
Затем он, шлепая тапочками, сходил на кухню и, набрав полную кружку, сунул в
воду кипятильник.
Пропев: "Чай и только чай!" - Всеслав нажал клавишу PgDn:
...Иные говорят, что лучшее лекарство от бессонницы - это сон-трава.
Прочие советуют считать на ночь, третьи - рисовать в голове причудливый
узор. Но правы лишь те, кто предлагает первейшим средством мысли о дремлющей
кошке, ибо нет другого такого зверя, который спит столь сладко и так чутко,
и никто не сравнится с ним в грациозности ни днём, ни ночью. Даже спящая,
кошка по-прежнему красива и неповторима.
Если вы решили попробовать этот рецепт - не спешите. Прикройте веки и
представьте себе мурлыку.
Он вольготно устроился на самой верхней книжной полке вашей комнаты. А
может, это ветка! Ветка дуплистого очень старого дерева, таких и не сыскать
ныне.
Зверь поглядывает на мир сквозь узкие щёлочки хитрых зелёных глаз.
Кажется, ему всё равно, а коту и впрямь нет до вас никакого дела. Он занят
собой. Вот ему что-то не понравилось среди пушистой шкуры. Пара движений
языком - шерстинка к шерстинке. Теперь мех в порядке.
Кот зевает во всю пасть, демонстрируя забывчивым ряды белых и острых,
как ножи, клыков. Между ними выгнулся изящный красный язычок. Зевок медленно
превращается в ошеломительную улыбку от уха до уха. Но её уже нет, остаётся
только лёгкая усмешка среди усатых в точечку щёк.
Кошачий ус слегка подрагивает. Что ему снится? Лапа, безвольно
свисавшая вниз, вытягивается по струнке и разжимается, выставляя напоказ
лезвия когтей. Затем, невероятным образом вывернувшись, зверь опрокидывается
на другой бок, и вам остается "лицезреть" всего лишь его спину в пятнах и
полосках. Укрытый одеялом собственного хвоста кот погружается в царство
Дрёмы, мир снов, сказок и легенд, куда открыт путь только ему и ребёнку.
Богиня любви и красоты, предсказательница Фрейя проснулась ранним утром
от неимоверного грохота. С тех пор, как Фрейр, её брат-близнец, остался
заложником в Асгарде, а она вышла замуж за Одда, никто не смел тревожить
асиню так рано.
"Не иначе Тор куда-то спешит! Кто ещё может будить жителей небесного
города в столь неурочный час!" - подумала она. Но желая лично убедиться в
правильности предположения, Фрейя вышла на балкон. Женщинам всегда не
терпится первыми узнать новости, не важно, Богиня это или простолюдинка.
Действительно, как раз в этот момент мимо её дома, окутанный облаком
межзвёздной пыли, мчал Аса-Тор на знаменитой колеснице, запряжённой двумя
гигантскими длинношерстными козлами. Один из них был явно не в духе, зато
второй его рогатый собрат выглядел бодрым и тянул повозку изо всех сил.
Из-за подобного неравенства колесница всё время сворачивала влево, и Тору
приходилось то и дело выправлять положение. Вероятно, вчера за ужином
сотрапезники-асы ели Скрипящего Зубами, поэтому Скрежещущий казался более
мрачным - вечером была его очередь. И хотя наутро съеденного вчера козла
воскрешали, нельзя сказать, что животным весь этот процесс доставлял хоть
какую-нибудь радость.
Завидев прекрасную Фрейю, Громовержец остановил колесницу. Козлы резко
затормозили и встали, как вкопанные. Из-под колеса взвился колдовской
сверкающий асгардский песок и кометой достиг балкона, где стояла
разгневанная асиня.
"Негодный! Мало того, что ты разбудил меня, так ещё чуть не
испачкал!" - услышал Тор. Впрочем, сегодня он был в отличном расположении
духа и решил не вступать в перепалку.
"Не сердись на нас, светлоокая, ведь известно, любой обомлеет при
взгляде на тебя и забудется несбыточной мечтой!" - выпалил Тор и даже сам
удивился столь несвойственному для него красноречию.
Фрейя не долго размышляла над этим весьма сомнительным лестным
оправданием, поскольку сразу после слов Громовика, как бы в подтверждение
им, Скрежещущий Зубами сказал: "Ммэ-э-е!"
Сменив гнев на милость, Богиня рассмеялась: "Я вовсе не сержусь! Но
куда собрался Одинсон, если не секрет!". Конечно, с её стороны это был
вопрос учтивости, Фрейя с первого взгляда на бога догадалась, что Тор
собрался на рыбалку. По обыкновению он ловил Мидгардского змея. Один раз
Ермунганд сорвался и с тех пор обходил наживку рыбака из Асгарда стороной.
"Никто, даже моя жена Сив в Бильскирнире, не должна знать, куда я
направляюсь, но тебе я, пожалуй, скажу в знак наших добрых отношений. Да и
что утаится от Фрейи? Сив не сравниться с тобой красотой, слезы твои - чисто
золото, голос - точно серебро... Но я этого не говорил..." - вдруг зашептал
Тор, отчаянно оглядываясь, - "Знаешь какой слух у Мидгардского змея? Даже
отец опутывает совещания асов особой тканью заклятий, чтобы никто не
услышал, о чём говорят в светлом Асгарде". "Хочешь, Аса-Тор, я предскажу,
как окончится сегодня твоя тихая охота?" - сказала Фрейя, усмехнувшись,
поскольку знала о глухоте любых змей. Неуклюжий Тор опасался совсем не того
дракона - просто Сив не отличалась покладистостью.
"Что ты, что ты! Зачем? Ведь никакого интереса не будет!" - возразил
Тор, потом гикнул на своих козлов, и колесница устремилась к жилищу
Хеймдалля - стражу Радужного моста.
"Смотри! Рыбу не распугай!" - крикнула она вслед, - "Хорошего клёва!"
"Клянусь Одином, я привезу тебе подарок из Мидгарда!"- услышала она в
ответ.
Некоторое время спустя, миновав Бильрест, Тор сидел на берегу острова
Буян, закинув снасти в воду, и предвкушал тот миг, когда услышит
долгожданный звона колокольчика. Неожиданно воздух огласился
душераздирающими звуками, доносившимися из лесной чащи. Как раз в этот
момент Тору показалось, что была поклёвка, но эти проклятые крики всё
заглушили. Тор был взбешен и уж было приготовился метнуть в лес неудержимый
Мьёлльнир, как вдруг раздражавший бога писк сменился на тихую, нежную
колыбельную песню. Неизвестный исполнитель выводил её так упоенно, что у
Громовика стали слипаться веки, и он клюнул носом.
В этот самый миг леска дёрнулась, и колокольчик прорезал сомкнувшуюся
было над асом дремоту. Бог вскочил и кинулся к снастям, но не успел он и
шага ступить, как колокольчик смолк. Ну, хоть бы шелохнулся. Тор крепко
выругался и принялся вытравливать донку - ловить Мидгардского дракона в
таких невыносимых условиях не представлялось возможным. К тому же наживку
кто-то успел сожрать, а это, надо вам сказать, была не маленькая корова, как
обычно - в этот раз ас нацепил на крючок целого быка.
Из леса снова противно и громко запищали, застонали, завыли так что у
аса заложило уши. Сын Одина засучил рукава и ринулся в чащу, ломая стволы
вековых деревьев на пути - он совсем забыл про Пояс Силы.
Продирался он не долго, потому что, как и в прошлый раз, писк
прекратился и начавшееся за ним пение убаюкало могучего бога. Тору
захотелось, как в детстве (ведь у Богов оно тоже бывает), лечь на мягкий,
ароматный, сухой лесной мох, поджать коленки и положить ладошки под щечку.
Из последних сил в неравной борьбе со сном ас прочитал заклинание,
которое однажды ему поведал хитрый Локи. И чудо, ноги и руки налились
прежней силой. Грудь распирало от переполнявшей Тора энергии, злости и
обиды. Кто посмел усыпить сына самого Одина, грозного и непоколебимого аса.
Ещё несколько шагов и ...
...И Тор вышел на поляну. Посередине её возвышался древний, раскидистый
дуб. На самой низкой ветке дерева сидел громадный, словно барс, пушистый кот
тигровой масти. У корней, свернувшись клубком, прижавшись друг к другу,
посапывали два очаровательных упитанных, размером с добрую рысь, голубых
котёнка. Котяра сладкозвучно мурлыкал, именно это мяуканье Тор принял за
медоточивое пение. Перед ним был кот Баюн.
- Твои отпрыски? - улыбнулся Тор, гнев его улетучился моментально. Всем
известно, что Громовик отходчив, однако и вспыхивает легко, как собственная
молния.
Кот согласно закивал, но самозабвенного пения не прекратил. В это же
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг