Гансовский Север Феликсович
ЗВЕРЕК
Звук голосов донесся с террасы, и мальчик затаил дыхание, стоя на
подоконнике. Угрюмое лицо выразило интерес, глаза зажглись.
Из форточки дуло. Он стоял в одной только ночной рубашонке, холодный
ветер холодной рукой забирался ему в самую грудь. Еще минуту назад он упрямо
повторял себе: "Пусть я простужусь. Нарочно. Заболею, и тогда тетя Маша не
будет воображать, что мне с ней хочется жить. И отвезет меня обратно,
откажется". Но все эти мысли были минуту назад, а теперь он соскочил с
подоконника, босыми ногами тихонечко прошлепал по деревянному полу, приложил
ухо к щели между дверью и косяком. Неплохо слышно было, хотя разговор шел
вполголоса.
За окнами чуть серел рассвет, но степь под непривычным, огромным,
негородским небом вся еще лежала во мраке, и не видно было, что там
делается. Иногда с высоты доносилось какое-то дальнее курлыканье, порой в
траве трещало, будто рвали материю. Вчера, когда они ехали на быстром
"Стриже", мальчик понял, что степь - это когда ни лесов, ни гор, а пусто.
Тетя Маша все старалась развлечь его дорогой. "Вот .орел летит, видишь,
Коля? Он черный, его зовут орел-могильник... А вот там сурок встал -
смотри-смотри!.. А эти красные .цветы - маки, а эти - тюльпаны. Красиво,
да?.." Но он-то знал, что ни орел, ни сурок ему ни к чему - их ведь не
поймаешь все равно. И тем более маки с тюльпанами...
Где-то за домом тихонько урчал мотор "Стрижа", с террасы доносились
голоса. Тети Маши и этого длинного, загорелого, который встречал их вчера в
доме и которого звали Юрием Павловичем. А дядя Гриша, шофер в больших желтых
сапогах, был теперь, наверное, возле машины.
- Нет, нет, - говорила тетя Маша, - я не беспокоюсь. Я уверена, что он
даже не проснется до нашего возвращения. Он ведь почти всю ночь не спал в
поезде, очень устал и глаза откроет часов в одиннадцать, Но вот я думаю...
- Что?
- Может быть, все иначе устроить? Один из нас останется на станции...
Или съездить завтра?
- Но, Маша, послушай! Пропустим ночь полнолуния, тогда опять год
дожидайся мая... Знал бы я раньше, что ты его привезешь, вызвал бы хоть
Степана Петровича. Ты ведь даже не предупредила.
- Не хотела предупреждать... Ну ладно. А ты считаешь, что сам не
сумеешь отобрать хроматограммы?
- Я же в них ничего не понимаю. Это обязательно должна сделать ты. А
Гриша за это время успеет получить стержни в ВИИ... Уж так сошлось все. Если
сегодня не заложим эксперимент, считай, что годовая работа станции пропала,
- Ну почему пропала, Юра? Я же тебе сразу сказала вчера, что утром
съездим.
- Вчера сказала, а сегодня боишься оставить его одного.
- Нет, я не боюсь. Ты меня неправильно понял. Я только за суслика
Васика беспокоюсь.
- Да... Знаешь, я так удивился, когда он в него кинул камнем. Он хотел
его убить? Как ты думаешь?
- Не знаю. Но кажется, он не любит животных. Это мы в нем должны
победить - самое страшное ведь для ребенка, верно?.. И еще я чуть-чуть
опасаюсь, что он случайно войдет в Страну.
Мальчик переступил за дверью. "Не любит животных". Почему-то эта тетя
Маша воображает, что ей все-все о нем известно. А его-то как раз животные
привлекают. Например, оторвать у жука половину лап и посмотреть, что он
будет делать. Из-за этого взрослые всегда ругаются. Но у взрослых
притворство. Когда в школе он кошке в морду плеснул кипятком и учительница
вызвала Серафиму, та с такими круглыми глазами стояла и все говорила: "Не
могу понять, откуда у него такое". А дома, если букашку увидит или паучка,
то сразу: "Колька, иди сюда! Возьми бумажку, раздави и выкини..." И все
собаки у нее "гадость", а все кошки "зараза"... Впрочем, и другие взрослые
тоже врут. Учительница ему нудила-нудила, что животных нельзя обижать, а
сама как будто не знает, что ученые лягушек режут и смотрят, как у них лапки
дергаются.
А на террасе продолжался разговор:
- Ну, если ты думаешь, что он войдет в трансфер и окажется в Стране,
тогда мы вообще не можем ехать. - Это был голос дяди Юры. - И взять его с
собой тоже нельзя. Вчетвером, да еще с оборудованием на "Стриже" не
поместишься. На крышу ведь не сядешь.
- Ну вот, - сказала тетя Маша, - ты меня уже упрекаешь...
- Ничуть. Просто думаю, что сделать, чтобы он к трансферу не подходил.
Если б вчера днем мы с Гришей знали, мы бы начали выключать установку, и как
раз к утру готово было бы. Хотя вот... Знаешь, я о чем подумал? Если там в
комнате придвинуть шкаф к двери. Придвинуть изнутри, а потом выбраться через
окно.
- Что ты, Юра! Тогда он сразу поймет, что мы ему не доверяем. А с этого
нельзя начинать. Ему дома никто не верил-ни отец, ни эта Серафима. Я о
другом думаю. Я его, пожалуй, просто разбужу и скажу, что вот нам надо
уехать часов на пять, а он должен не входить в ту комнату. И все. Как со
взрослым человеком. Согласен?
- Н-не знаю. Но если тебе кажется...
- Почему мне одной, Юра? Такие вещи нам нужно решать вдвоем. Раз мы...
раз мы скоро будем вместе, Коля тебе должен стать таким же родным, как и
мне.
- Конечно, Маша. Я понимаю. Но все так неожиданно. До вчерашнего дня я
еще ничего не знал.
- Почему?.. Помнишь, я тебе зимой говорила, когда из Москвы вернулась,
что Петр все-таки женился на Серафиме и ребенку очень плохо... Одним словом,
я сейчас пойду и разбужу его.
Мальчик почувствовал, что лицо его заливает жар. Ах, вот в чем дело!
Отец с Серафимой, значит, совсем от него отказались. И раньше было, что
Серафима его "наказаньем" называла, а теперь уж совсем... Ну ладно. Так даже
лучше. Только эти от него тоже не дождутся хорошего. Новая мама - тетя Маша,
и новый папа - Юрий Павлович этот, загорелый как негр, с белыми волосами и с
веснушками, которые у него даже сквозь загар видны.
Он закусил губу, сжал зубы. Пусть! Он им покажет. раз они за своего
суслика так переживают, то поймать этого Васика и... Тогда сразу в Москву
отвезут.
Он услышал шорох на террасе, мгновенно скользнул к постели, лег и
накрылся одеялом. Дверь скрипнула, потом рука тети Маши опустилась ему на
плечо.
- Коля... Коль!
Он притворился, что спит.
- Коля, проснись.
Мальчик открыл глаза.
С тетей Машей вошли холодок и степные запахи. Она была в плаще и со
шлемом, который надевают, когда ездят на "Стриже". Но пока еще шлем
болтался, пристегнутый на пуговице. Тетя Маша наклонилась над постелью,
стриженые волосы свесились надо лбом.
- Проснись, Коля. Мне нужно тебе кое-что сказать. Проснулся?
Мальчик поморгал.
- Да, тетя Маша.
- Зови меня просто Маша... Нам надо уехать на несколько часов. А ты
останешься на станции один. Будешь присматривать за порядком... Завтрак на
столе. Молоко и хлеб. Понял?
- Понял, тетя Маша. - Он старался, чтоб голос у него звучал
покорно-покорно.
- Если нас будут спрашивать по телику, скажешь, что вернемся к
одиннадцати. Будут приходить звери, не пускай их в дом. Олень может прийти,
его зовут Старт. И антилопа кана. Знаешь, такая большая - ты, наверное,
видел в кино. Тогда закрой дверь на террасу, они поймут, что нас нету, и
уйдут себе. В общем, не позволяй им входить в дом.
- Ладно, тетя Маша.
- И еще вот что запомни - это самое важное. Не ходи в зал за красной
дверью. Там идет опыт. Если войдешь, может случайно что-нибудь нарушиться.
Понимаешь?
- Да, тетя Маша.
- Зови меня просто Маша. Ведь мы с тобой двоюродные брат и сестра...
Помни, опыт очень серьезный. Это для экспедиции, которая полетит на Уран...
Одним словом, ты все понял, да? Если сказал - не войдешь, значит, так и
будет. Мы тебе доверяем, как взрослому. - Она глянула на часы. - Нам пора.
Ты еще поспи, а потом позавтракаешь. Ну, до свиданья.
Мальчик почувствовал, что она хочет его поцеловать, и весь сжался.
Он-то знал, что это притворство. Серафима, когда первые разы его видела,
тоже все лезла целоваться. И эта: "Коля, Коленька", а когда он в суслика
камнем кинул, видно было, как помрачнела. И в поезде еще раньше, когда не
хотел спать, - другие пассажиры тоже уговаривали, будто их дело, она два
раза вздыхала. Но если так, не надо и прикидываться, что любишь. Хоть он
отцу не нужен и Серафима его не любит, все равно пусть обратно везут.
Но тетя Маша не поцеловала. Только постояла както неловко над ним и
вышла.
За домом взревел мотор "Стрижа", потом шум сделался тише, ровнее и стал
удаляться.
Уехали.
Мальчик вскочил с кровати, проворно скинул рубашку, надел трусики.
Подошел к двери, отворил, прислушался. Все молчало кругом, только ветер
шелестел. Край неба стал светлее, но над головой мальчика еще бледно горели
звезды. Степь лежала во все стороны, как море. Дом с двумя высокими тополями
у крыльца ц третьим подальше казался островком в этой бесконечности.
Птица порхнула из травы. Треск ее крыльев напомнил звук, который издает
мотор "Стрижа", когда его только начинают заводить. Мальчик подумал, что на
"Стриже" сейчас хорошо. Дядя Гриша над рекой ведет, потому что так скорость
больше. Но и над степью приятно - качает здорово и интересно смотреть, как
от воздушной струи трава сзади ложится на две стороны, будто на пробор
причесана.
Осторожно, как с берега в незнакомую воду, он ступил с крылечка.
Предутренние сумерки обволакивали, чудилось, со всех сторон затаилось что-то
и ждет.
Мальчик сделал несколько шагов вправо - невысокая стенка темнела тут.
Он с вечера запомнил, что это штабелем сложены куски яркой красной
пластмассовой изгороди. Тетя Маша мельком сказала, что из них забор
составляется, когда нужно от животных отгородиться, чтоб не мешали.
Что-то большое, неопределенное, серое вдруг возникло неподалеку.
Приблизилось, сверху его увенчивали две ветки. Пятно вздохнуло, фыркнуло. И
сразу обрисовались широкая грудь, задранная кверху голова, тонкие стройные
ноги.
Олень!.
У мальчика сильно билось сердце. Как он испугался! И обозлился. Ведь
бояться должен не он, не человек.
Они смотрели друг на друга. Олень вытянул шею. Морда его была недалеко,
рога напоминали теперь уже не ветви, а две большие коряги, гладкие, черные,
сучковатые, которые в старом пруду можно вытащить из воды.
Мальчик взмахнул рукой. Олень дернулся, отступил.
Ага, боишься! Он шагнул с крыльца, нагнулся, пошарил. Камешек, круглый,
величиной с грецкий орех, лежал, как нарочно приготовленный. Мальчик схватил
его, кинул. Камень тупо, не звучно стукнулся о бок оленя. Будто в диванную
подушку.
- Эй, пошел, тебе говорят!
Олень подбросил переднюю часть тела в сторону и вверх, потом плавно
отъехал сразу далеко. И исчез, растворился обиженно в полумраке. Только на
миг послышался топот оттуда, со степи.
Мальчик прошелся взад-вперед. А ну, кто там еще есть, выходи!
Но степь молчала. Стало вдруг зябко, он передернул плечами. Все-таки
чуждо ему здесь. Еще раз подумалось, что хорошо бы заболеть. Но
по-настоящему, чтоб в больницу отвезли. Потому что там полная воля. Не
желаешь есть или спать, колоти руками и ногами по полу, реви во все горло,
никто тебе подзатыльника не даст, никто в темную комнату не запрет. Нянечка
и сестры только забегают, засуетятся. Толстая врач придет, станет
расспрашивать, что, почему.
Он поднялся на террасу, вошел в кухню. Молоко в толстой большой кружке
было вкусное. Но не коровье. От каны, может быть. Сладкое и густое-густое.
Он сжевал кусок хлеба, огляделся. Теперь исследовать дом и найти этого
Васика. "Мы тебе доверяем, как взрослому". Еще чего?! Взрослым как раз
нельзя верить. Отец сколько раз обещал одно, другое. И никогда. "Папа. ну
садись, порисуем..." - "С чего это вдруг?.." - "Ты же обещал..." - "Да
некогда. Не морочь голову". А как он в прошлом году ждал, когда отец в
командировке был на этой Огненной Земле. Приехал - и сразу же в комнату к
Серафиме. Не заметил даже, кто в прихожей стоит, во все глаза на него
смотрит. У Серафимы говорят-говорят, он вошел, а отец даже ни разу не глянул
в его сторону. Даже про отметки не спросил за вторую четверть первого
класса. Поэтому с той маленькой стеклянной штукой так и вышло, которую отец
Серафиме привез и которая разбилась. Он вертелся-вертелся возле них, взял ее
со стола, а она выронилась. Тут-то они на него обратили внимание. Отец
красный стал, а у Серафимы лицо каменное сделалось. У нее только два лица и
бывает для него. Одно каменное, с поджатыми губами: она, мол, про него и так
все знает, а сейчас только лишний раз убедилась, что он ужасный. И второе
сладенькое. Это когда отца нету, а ей что-нибудь надо. "Коля, посидишь дома,
а я к Верочке схожу. Если меня мужской голос будет спрашивать, дай Верин
номер. Если женский, спроси кто и скажи, что я в ателье пошла... Ладно,
договорились?" И смотрит, улыбается, будто они друзья-друзья неразлучные.
Но это так раньше было. Теперь-то его никто ни о чем не просит, потому
что он всегда все делает наоборот и назло. Такое у него правило, наоборот и
назло.
Коридор был неожиданно длинный. Зеленая дверь, синяя... А справа в
окнах все еще раннее-раннее темное утро. Он толкнул красную дверь.
Целый зал это был, а не комната. На миг мальчику представилось, что
помещение перегораживает решетка. Однако, подойдя ближе, он понял, что это
выпуклая стеклянная стена, в которую зачем-то вделаны прутья. Довольно
громко что-то гудело, скорее всего установка, о которой на террасе говорили.
Но гул был заметен только, когда о нем думаешь. Забудешь - и нету. В центре
потолка висел экран вроде телевизионного, но круглый. Он слабо светился,
ничего кругом не освещая.
Может быть, здесь и есть вход в Страну? Маленькая тень мелькнула внизу
у ноги - там, за стеклом. Ага, суслик.
Мальчик присел. Тень доверчиво приблизилась. Было видно, как
поблескивают глазки, как шевелится носик, принюхиваясь.
- Брысь! Вот я тебе!
Он стукнул кулаком в прозрачную стенку. Тень испуганно метнулась и
замерла. Мальчику нравилось, когда его боятся.
- А ну, иди сюда!
Зверек еще раз метнулся и сел столбиком.
- Не слушаешься! Ну погоди!
Мальчик пошел вдоль стеклянной стенки, ведя по ней рукой. Стенка
прервалась, перед ним был вход под купол. Дверца, которая подалась при
нажиме, а потом мягко закрылась сзади.
Он увидел на полу в центре провал. Сразу подумал, что суслик может туда
юркнуть. Шагнул вперед под светящийся экран и...
Все переменилось кругом. Усилилось вдруг гуденье, дошло до свиста и
оборвалось. Стеклянный купол раздвинулся, светящийся экран укатился вверх на
страшную высоту. Его самого встряхнуло - как ударили по затылку. Великан
ростом с пятиэтажный дом, злой, недружественный великан - почему-то он
понимал это - приближался, вихляясь, неуклюже, будто готовый обрушиться, и
занес ногу - подошва была как днище пятитонки....
Еще секунда, и она обрушится на него. Отчаянием сжало сердце, не то
крик, не то писк вырвался из груди. Он бросился в сторону. Рядом была
какая-то темная яма, он прыгнул, не рассуждая. Перекатился несколько раз со
спины на живот, но не ушибся, вскочил, побежал. На миг удивился, что бежит
на четвереньках, но так было удобнее, и удивленье сразу исчезло.
Впереди что-то брезжило, туннель надвигался с обеих сторон, полого
повел кверху и кончился.
Все мысли о злом великане оборвались. Восхищенный, замер на миг: перед
ним была удивительная Страна, вся живущая, трепетная, наполненная запахом,
сероватым несильным светом, звуком, движеньем.
Густо стояли деревья с зелеными стволами, и от стволов отходили не
ветки, а длинные кожистые колеблющиеся ленты. Одни деревья были большими -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг