Стамбуле, пару дней обратно. Подумаешь, делов-то, в Турцию сплавать. Да не
волнуйся ты так, смотреть же страшно. Пойдем сейчас, позавтракаем...
Нарзанчику выпьем, на палубе посидим, позагораем, на девок посмотрим. Чем
плохо?
- В шезлонгах посидим? - оживился Гиви.
- А то...
Гиви продолжал глядеть на него исподлобья.
- Слушай, - шепотом спросил он наконец, - Я правда Ставраки, а?
Шендерович пожал плечами.
- На время, - сказал он, - только до Одесской таможни. Товар привезем и
ты опять будешь Гиви... Как там тебя дальше?
- Месопотамишвили. - застенчиво сказал Гиви.
- Во! Опять Меспопотами... швили... Я ж говорю, на пару деньков...
Ставраки, сука, загулял, с концами свалил, а теплоход уже, блин, дудит,
билеты не сдашь - потеря пятьдесят процентов, а то и все семьдесят, а у меня
у самого проценты тикают, да за перевес, суки, сдерут больше, чем весь товар
стоит - квота у них... А так на троих разбросаем... Потом - мы бы с Алкой
вдвоем сколько бы вывезли - по полторы на рыло, а с тобой уже, считай, почти
пять... Со Ставраки, вернее...
Он мрачно поглядел на внушительные кулаки.
- Гад он, этот Яни, вот что я тебе скажу... Так людей подвести! Не
подвернись ты, уж не знаю что бы и делали... Хорошо, паспорт у него я еще
тогда отобрал, когда он по пьяни в фонтан ресторанный полез плескаться, а
билеты все у Алки были.
- Я что? - ужаснулся Гиви, - по чужому паспорту еду?
- Кто сейчас на это смотрит, - успокоил Шендерович, - тем более, что ты
один к одному эта сволочь Яни...
Он наклонился к Гиви.
- Ну чем плохо - задарма в Турцию прокатиться? Целые сутки в Стамбуле,
и даже не свой паспорт. Гуляй - не хочу! Девок снимай, кути - все оплачиваю!
В пределах разумного, конечно! Или нет - бабки выдам, на них гуляй! Сотню
баксов выдам - на них в Турции можно неделю в гареме султана резвиться...
Плюс десять процентов с дохода.
- Дэсять?! - Гиви слушал себя с омерзением.
- Ну хорошо, - торопливо согласился Шендерович, - пятнадцать...
- Дорожные расходы особо.
- Дорожные особо. - Шендерович дал роскошную отмашку, - чего уж там.
Гиви вздохнул. Ему хотелось свернуть Шендеровичу могучую шею. Да если б
он, Шендерович, поговорил с ним, с Гиви по человечески, так мол и так, друг
Гиви, помоги, позарез нужно, век буду... Разве он, Гиви, отказал бы? Не
отказал бы! А тут - напоили, погрузили, как бревно бессловесное, и не в
насилии дело, не в произволе - в обмане... Нельзя друга обманывать. С
которым до этого мешал водку с пивом, которого хлопал по плечу, котрому
говорил: "Хороший ты мужик, брат Гиви!". Теперь Гиви все это вспомнил. Так
не помнил, а сейчас - вспомнил. Нехорошо это... Не по мужски... Не по
дружески, в конце концов!
Так Гиви и хотел сказать Шендеровичу, взять вот и сказать что он, Гиви
о нем, о Шендеровиче думает, но тут дверь каюты вновь поехала вбок и в
проеме появилась Неалка, свежая, бело-розовая, светлые волосы заколоты
зубчатой пластиковой бабочкой.
- Мальчики! - сказала Неалка, блеснув белыми зубами и ласково кивнув
персонально Гиви, - мальчики! Кушать.
- Пошли, друг Яни! - Шендерович положил Гиви на плечо тяжелую ладонь. -
Пошли, порубаем... Сразу полегчает. Шкары только не забудь.
- А? - рассеянно переспросил Гиви.
- Ботинки, говорю, надень... Некультурно оно как-то...
- А-а... - сказал Гиви.
* * *
- Минералки я тебе сейчас! Минералочки! - заботился Шендерович.
Гиви равнодушно кивнул.
Хорошо было кругом... мирно... По залу бойко курсировали молоденькие
официантки, в панорамные окна лился перламутровый свет моря, чайки с криком
метались над волнами в наглом ожидании пищевых отходов...
Рядом сидела Неалка, энергично управляясь с салатом. Второй соседкой
оказалась давешняя баба из их каюты. Время от времени она подозрительно
косилась на Гиви. Стул свой она явно старалась отодвинуть как можно дальше -
насколько позволяла круглая форма стола. Зато Неалка сидела к Гиви вплотную
и пару раз прижалась к нему крутым бедром. Компенсация за причиненные
неудобства, цинично думал Гиви - дураком он не был. Циником, впрочем, тоже.
Просто надругались над ним с особым цинизмом - и красавец Шендерович и
Неалка эта... Им, значит, можно, а ему, Гиви, нельзя?
- Слушай, - он обернулся к Неалке, которая нагло взглянула ему в
глаза, - а тебя-то как зовут?
- Так мы ж вчера на брудершафт с тобой пили, - она не отводила
простодушного светлого взгляда.
- Не помню, - сухо сказал Гиви.
- Алла, - представилась Неалка. - можно Алка.
- Кучеренко? - с ужасом переспросил Гиви, поскольку мир опять утрачивал
реальность.
- Почему - Кучеренко? Колесниченко.
- Ну, - великодушно разрешил Гиви, - это еще ничего.
- Знакомьтесь! - Шендерович вытянул длинную руку, обнял Алку, заодно
прихватив и Гиви, и притиснув их друг к другу, - это, друг Яни, наш
переводчик и гид... Она диссертацию пишет, представляешь? По трюкологии...
- Тюркологии, - поправила Алка, бесстыдно прижимаясь одновременно к
Гиви и Шендеровичу, - но вообще, если честно, я компаративистикой занимаюсь.
А тюркология это так, несерьезно.
- Чего ж челночишь? - упрекнул ее Гиви.
- А Мишка попросил!
- Ты кушай-кушай, друг Яни! - продолжал беспокоиться Шендерович. -
Может пивка?
- Ну уж нет!
- А я бы выпил! Девушка, милая...
- Оклемался? - тетка напротив глядела то на Шендеровича, то на Гиви с
испуганной надеждой.
- А то! - сказал Шендерович, накладывая себе на тарелку гору пестрого
салата. - Я ж говорю, он в норме. Водку только с пивом ему нельзя, а так - в
полной норме...
- Кому ж можно, - с тоской заметила женщина. - Никому нельзя. Вон,
свояк мой... Допился, миленький, в дурке теперь...
- Мужчины, - многозначительно произнесла Алка. Интонация у нее была
такая, словно речь шла о красивых, но необузданных животных. Гиви себя
зауважал.
- Ага... - согласилась тетка, но почему-то без алкиного энтузиазма. -
Ночью буянить не будешь, а, золотко? - она взглянула на Гиви с тихой
мольбой.
- Нет, - буркнул Гиви. Ему очень нравился салат, но чисто
умозрительно - организм явно желал принимать только минералку и ничего
больше. Сволочь этот Шендерович! Не меньше его, вроде, вчера пил - и лопает
как кашалот...
- В Турцию, значит, едете? - тетке было скучно и хотелось поговорить.
- Вроде того, - неопределенно отозвался Шендерович, наворачивая салат.
- Я тоже в Турцию, - сообщила тетка.
- А что? - забеспокоился Гиви, - теплоход еще куда-то плывет?
- Да нет, - успокоил его Шендерович, - Не боись! Тольки до Стамбула.
- Та кто его знает, - неуверенно поддержала его тетка, - говорят, что
до Стамбула... Ничего, золотко, не расстраивайся... Ты на меня погляди - я,
вон, тоже боюсь, а еду.
- Чего берете? - профессионально заинтересовался Шендерович.
- Халат беру, нейлоновый, платье хлопчатое... жарко там, говорят...
- Нет, - поморщился от тупости тетки Шендерович, - чего обратно везти
будете?
- А я, дорогуша, ничего обратно не везу. Я в Турции остаюсь. Няней
нанимаюсь... бебисеттером...
- Ситтером.
- Как скажешь, золотко...
- Да зачем ради такого хорошего дела аж в Турцию ехать? - удивился
Шендеровивич, - А то у нас всяким крутым няни не нужны. У меня вон друг
обыскался, триста баксов в месяц кладет...
- Нельзя мне дома, - с тоской произнесла женщина, - ну никак нельзя.
Гиви напрягся. Тетка с виду была совершенно безобидной, но кто ее
знает? Может, ее мафия преследует? Или милиция? Или и те и другие вместе?
Лучше бы держаться от таких подальше - может, она вообше контрабандист
матерый... В чулке, скажем, прячет, или где там они, женщины, контрабанду
возят.
- Что вдруг? - лениво спросил Шендерович.
И почему это он ничего не боится, подумал Гиви. Ему тоже хотелось
ничего не бояться. Но он не умел.
- Тебя как звать-то?
- Михаил Абрамович.
- Ты вот послушай, Абрамыч... И ты тоже, золотко - Яни или как там
тебя. Дома, дома... А по мне лучше где угодно, чем дома... И, главное, чтобы
море... Говорят, они не достают, через большую воду...
- Да кто не достает? - заинтересовался Шендерович.
- Кому надо, - веско ответила женщина, - те и не достанут...
Она ж параноик - с горечью подумал Гиви. А еще от меня шарахалась...
- Думаешь, я сумасшедшая, да? - зорко взглянула на него женщина... - а
ты не думай... ты лучше послушай... Тогда и скажешь, права была Варвара
Тимофеевна, ох, права... я то есть... Потому что случилась со мной такая
история...
Какая история случилась с Варварой Тимофеевной,
или Почему Варвара Тимофеевна едет в Турцию
Папа мой помер рано, царство ему небесное, а мамочка учительница у нас.
Родную речь в школе преподавала. Хорошая мама. Но строгая. Ее даже учителя
боялись. И нас она твердой рукой - и за маму, и за папу. Мол,
выучу-воспитаю, профессию дам в руки, а тогда уж и помирать можно. И ведь
правда - выучила. Нинку, старшую, в торговый техникум ильичевский
определила, Ваньку, среднего, в техникум дорожный, а меня, младшенькую, на
бухгалтера. Ну, выучились мы, разъехались... Ванька вообще после армии в
Салехарде остался, дороги строить, там и окрутила его Лилька... Мама
недовольна была, ох, недовольна, не понравилась ей Лилька эта. Даже на лето
их не звала.. Сам женился, сам и живи. А вот Нинку любила - и зятя любила...
А любила ее мама потому, что Нинка из всех нас самая красивая была.
Певунья... Поет, бывало, а мама сидит, голову рукой подопрет, слушает... на
Нинку смотрит. Любила ее очень. Ванька, говорит, что, ломоть отрезанный, а
тут свое, кровное, дочка - она завсегда маме ближе... Ну, Нинка маму тоже
любила. Письма ей писала, посылки, открытки на все праздники... И тут,
значит, письмо приходит на Пасху, Нинке, что, мол, слегла я. Мне не
написала - ей написала. Приезжай, пишет, доченька, совсем я плоха, ноги не
ходют, скрась мои последние денечки, потому как ты у меня единый свет в
окошке... Нинка, золотко, сразу отпуск за свой счет, лекарств импортных
накупила - от ног, от головы... поехала... Ну, позвонила мне, из Сычавки
уже, с почты, мол, маме плохо, но ты не беспокойся так уж сразу - я пока тут
при ней посижу, а хуже станет, так я тебе телеграммой отобью... А у меня
квартал закрывается, не продохнуть, так что я говорю, ты держи меня,
Ниночка, в курсе, я если что, так сразу... та пока вроде и не надо,
говорит... Ну, значит, я пока там дебет с кредитом свожу, Нинка мне из
Сычавки позванивает раз в неделю... как там и что... мамочке, вроде, чуть
получше стало, помогли лекарства импортные... Ходит помаленьку, и уже даже
на огород заглядывает, уже за лопату хватается - не удержишь ведь! Нинка
ей - мамочка золотая, не волнуйтесь, я сама - вы, мамочка, лежите, болейте
на здоровье... Весна в том году ранняя была, жара, аж черви из земли полезли
Так и лезут - земля шевелится!
Ну, прихожу я как-то домой, соседка мне и говорит - мол, был тебе
звонок, из Сычавки. Я говорю - Нинка, что ль? Опять мамочке хуже? Та нет,
говорит, вроде, сама она, Прасковья и звонила... Ну, раз мама, то я - что?
Значит, на ногах уже, раз до почты дошла. Звонила, значит, чтоб младшенькая
не волновалась. Хотя меня она не очень баловала, мама, суровая была, чтоб
приласкать, так никогда... А ведь вырастила, выучила, образование дала...
Легко ли одной троих поднять?
К ночи, значит, опять звонок. Межгород. И, вроде, все в порядке, а
сердце что-то заколотилось... Нехорошо заколотилось...
Беру трубку - и верно, мама. Приезжай, говорит, доченька моя золотая,
Ниночка-то померла! Такое горе, такое горе! Плачет мама. Я - как? Нинка? Она
ж крепкая была, Нинка, молодая еще, здоровая, красивая... Мамочка-то наша,
дай ей бог здоровья, лицом не вышла, а Нинка ох, хороша была... ох,
хороша... Вся в папу- покойника...
А так и померла, плачет мама, в одночасье, и скорая уже уехала, лежит,
говорит, в гробу наша Ниночка, такая красивая... Рассказывает, а сама все
плачет. Любила она ее, Нинку-то. Если так уж честно, то меня не так чтоб
очень, Нинка у нее всегда в любимицах ходила. Пожалела меня, говорит,
Ниночка наша золотая, ангельская душа, я все за огород беспопоилась, а она -
не волнуйтесь мамо, я вскопаю... Ну и пошла копать... Весь день на жаре в
огороде, а как лопату отставила, за голову схватилась, охнула, да и на бок
валится. Мама прибежала, а у нее уж глаза закатились - одни бельма.. Лежит и
все говорит - что ж темно-то так? Мама ее и водой отливала, и простыней
мокрой обмахивала, не помогло... Скорая приехала, а Нинка к тому времени уж
и не дышит... Плачет мама. Приезжай, говорит и зятьку нашему позвони, да и
Ванечке тоже, а то у меня уж и сил нету... Я, говорит, со смертного одра
встала, чтобы Ниночку одеть-обмыть, похоронить чтобы по-людски...
Ну, я что? Свояку позвонила, заплакал... Ваньке позвонила. Заплакал
Ванька... Вылетаю, говорит. Наутро я в кассе - ссуду, в одну сумку маме
лекарства импортные, в другую - продукты, чтоб и на поминки хватило, и на
девятины, и на сороковины, все честь по чести... Колбаска, шпротики... Две
сумки набила, аж поднять не могу - жилы лопаются. И в Сычавку.
Приезжаем, мама плачет-убивается... Но самой, слава Богу, получше.
Помогли Нинкины лекарства, да еще и я подвезла... Да и когда горе такое,
понятное дело - поневоле берешь себя в руки. Держится мама. Кряхтит, а
держится. Свояк, тот как запил с горя, так до сих пор и не просыхает, а мама
держится. Всегда была такая - сильная... Такое горе, говорит, а нужно
держаться... Чтоб помники справные, и девятины, и сороковины, а то что люди,
говорит, скажут? А сама все плачет... соседи ее утешают, а она неутешная,
мама, такое горе, говорит, эта наша доля такая, стариковская, на тот свет
отправляться, но чтоб любимая донечка во цвете лет... Доктор сказал, удар у
нее образовался, у Нинки, отвыкла от деревенской работы, изнежилась, а тут
перегрузила себя... Известное дело, в городе жизнь полегче, да и служба у
Нинки не пыльная была, да еще муж любящий пылинки с нее сдувал, надрываться
не позволял... А жара такая была - быка, доктор сказал, свалить можно...
Похоронили мы Нинку.
Ванька к маме, гляжу, потеплел - то все простить не мог, что она Лильку
невзлюбила, а тут помягчел, пожалел ее, мамочку. Да и мама к Лильке вроде
помягчела, правду говорят - стерпится-слюбится. Так, мол и так, Ванечка и
Лилечка, приезжайте почаще, говорит, и внучка привозите, все ж не чужие
люди, а внучок хоть ягодки покушает! Ванька уезжать, мама ему с собой
варенье, компоты, закрутки - еле чемодан от земли оторвал. Уехал Ванька, да
и я уехала, все ж отчет финансовый, осталась наша мамочка одна. Ничего,
говорит Ванька, я ей и правда Лильку на лето, пусть поживут, привыкнут, а
там, глядишь, и совсем на юга переберемся.
И верно, к Иванову дню привез он Лильку, и, вроде как хорошо все
складывается, мама Степку все воспитывает, хоть и на пенсии, а ведь педагог
как-никак, руки мой, не горбись, не чавкай... то-се... У Лильки, может, на
воспитание свои взгляды, а молчит, терпит - да, мама, нет, мама, хорошо,
мама... И ничего она не верченая оказалась, Лилька, работящая оказалась, все
лето на огороде... Мама и не нарадуется. А Ванька все крутится, работу ищет.
Нашел работу. Хорошая работа, поблизости, и, вроде, комнату им дают... В
Котовске - и город-то паршивенький, а все ж город... Ну, приехал он за
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг