мои шаги, он обернулся.
- Нелегкий день сегодня выдался, мальчик мой, - сказал он.
Я кивнул.
- Да, святой отец.
И, набравшись храбрости, спросил:
- Что это было?
Он рассеянно ответил:
- Кто знает? Иногда на поселки нападает всякая тварь. Полагаю, им в
лесу голодно. Или они размножаются слишком обильно... не знаю. Но они по
своему безобидны. Следует отличать то, что угрожает всего лишь нашим телам,
от того, что угрожает нашим душам. Самой сущности человека.
- Оборотни? Бесы?
- Да, мой мальчик. Вот кого нужно страшиться, а значит - уметь
распознавать, - сурово ответил он. - тех, кто рыщет повсюду, тех, кто
похищает наши души, тех, кто извращает наш телесный облик прежде, чем мы
отправляемся в последнее плавание.
- Они тоже приходят из леса? Как и эти вот штуки?
- Из леса... или из моря... Боюсь, - буднично закончил он, - что они
обитают повсюду. И, к сожалению, способны принимать самые разные формы.
- И... человеческий облик тоже?
- Любой, и человеческий в том числе. Но это не люди. Это оборотни.
Согласно преданиям, Господь проклял их еще на заре человечества.
Он больше ничего не говорил, но этого уже и не требовалось.
Мне казалось я вижу власть и силу, и ношу ответственности, гнетущую его
слабые плечи, и понимание, озаряющее его, точно ореол бледного света.
- Я... если вы захотите взять меня в обученье, святой отец...
Было темно, но мне казалось, я вижу, как он улыбается.
- Я ждал этого, мальчик мой, - сказал он. - Ну что ж... осенью
переберешься ко мне. Я объявляю тебя своим учеником.
х х х
Странно - до сих пор я все маялся, не знал, на что решиться, а тут
вдруг успокоился, будто и впрямь почувствовал себя на своем месте.
Теперь мне было плевать на насмешки сверстников - тот я, над которым
они смеялись, не имел к нынешнему никакого отношения; и, хотя обучение
должно было начаться лишь осенью, мне достаточно было лишь самой мысли об
этом, чтобы чувствовать себя почти счастливым. Матвею еще на какое-то время
пришлось задержаться внизу, на побережье, в ожидании, пока на замену ему не
придет
кто-нибудь из трудоспособных членов общины - в поселке всегда
оставалось несколько человек - чтобы присматривать за хозяйством, и на
случай всяких непредвиденных неприятностей, вроде недавней.
Сам я был уверен, что отправлюсь наверх вместе с отцом Лазарем, раз уж
так вышло, но, к моему тайному удивлению, никто об этом и речи не завел. Сам
же отец Лазарь, который, вроде бы, присматривался ко мне до того, как все
решилось, теперь, казалось, и вовсе перестал обращать на меня внимание -
словно я больше не представлял для него интереса.
Обида мешалась у меня в душе со страхом и уязвленной гордостью - и
когда священник отбыл на летнюю стоянку, я лишь проводил повозку взглядом,
но не сказал ни слова.
Матвею я тоже ничего не сказал - сначала был слишком растерян, а потом
мне просто стало неловко, что все так повернулось.
На прибрежной полосе оставаться было опасно - летние бури бушевали все
сильнее, а один раз я увидел огромную приливную волну - она надвигалась,
точно стеклянная стена, сквозь которую просвечивало солнце. На центральной
площади, на прилегающих к ней улицах было так пусто, что, когда я выходил
вечерами на крыльцо общинного дома, я, казалось, слышу стук собственного
сердца.
В единственной освещенной комнате уютно мерцала лампа с промасленным
фитилем, и оранжевый огонек казался таким теплым - в особенности по
сравнению с холодноватым светом, который испускало ночное море - невидимое
отсюда, оно отбрасывало на низкое небо бледное зарево.
И тут я услышал тихий-тихий переливчатый свист. Он шел откуда-то со
стороны моря - мерный гул прибоя почти заглушал его.
Я прижался к стене общинного дома - она еще хранила дневное тепло и
казалась надежной, точно крепкое человеческое плечо, - но не двинулся с
места.
Там, на берегу, что-то происходило.
На свист кто-то отозвался - таким же тихим, сладостным свистом, он
шел на этот раз откуда-то со стороны скал. Повсюду на побережье в
теплой ночи перекликались нежные, плачущие, зовущие голоса.
На этот раз я не выдержал - бросился в дом. Матвей уже спал - он
подхватился, когда я начал трясти его за плечо.
- Да что случилось? - спросил он наконец.
- Матвей, там на побережье, кто-то... свистит.
- Свистит?
Он накинул на плечи куртку и вышел со мной на крыльцо.
Мне стало не по себе - не оттого, что я услышу эти ночные голоса, но
оттого, что не услышу их. Он подумает, что я вконец спятил - что все это мне
примерещилось.
Но свист раздался вновь - на этот раз совсем поблизости, и мне даже
показалось, что в высокой траве, окружающей площадь, мелькнуло темное гибкое
тело.
- Ты видел? - спросил я шепотом.
- А, это... - сказал он спокойно, - это морской народ. Они выходят из
моря в летние ночи для брачных игр.
- Это... демоны?
- Никто не знает. Не думаю. Скорее, просто животные, которые приплывают
сюда вместе с летними течениями.
Он усмехнулся.
- Ты что, никогда не слышал про жителей моря?
- Но я считал... что это просто выдумки. Сказки.
- Ходят слухи, что они свистом заманивают людей в море - играть. И
очень удивляются, когда те тонут - вместо того, чтобы веселиться вместе с
ними. Но я в это не верю. Я видел их несколько лет назад. Они боятся нас.
- Они придут сюда?
- Не говори глупости.
Он зевнул.
- Если тебе так уж страшно, закрой дверь изнутри.
На всякий случай я закрыл и ставни.
Наутро жители моря исчезли - наверное, уплыли с отливом, - и я бы и сам
решил, что они мне привиделись, если бы не отпечатки следов на побережье -
пока их не успел зализать ветер, я отчетливо разглядел их. Нечто вроде босой
ноги - только пальцы длиннее наших, а между пальцами - перепонки.
Мысль о том, что море принадлежит не нам, не произвела переворота в
моем сознании; вода - кормилица и богачка, тем не менее была жестока к людям
и вызывала не любовь, а смешанное со страхом благоговение. Впрочем, море не
было исключением - нам на самом деле ничего не принадлежало, за исключением
узенькой кромки земли, затиснутой меж лесом, океаном и предгорьями, а уж
одушевлены ли те силы, что выталкивали нас на эту крохотную полоску
побережья или нет - какое это имеет значение?
Стук копыт вывел меня из задумчивости. Я стряхнул сонную одурь и
обернулся. Человек, отчаянно нахлестывающий лошадь, спрыгнул с нее у самого
крыльца общинного дома - не столько спрыгнул, сколько упал. Лошадь была вся
мокрая, она хрипела и пятилась. Я схватил ее за повод, и она, шатаясь, пошла
за мной.
- Эй, малый, - сказал всадник. Он тяжело дышал и бессмысленно
озирался, - а что, тут больше никого нет?
- Из старших? Только Матвей.
- А что, все ваши уже перебрались наверх?
- Последние подводы ушли дней пять назад, - ответил я на ходу: конечно,
это была его скотина, но негоже так обращаться с животным, чье бы оно не
было, а потому я вываживал лошадь, пока не остынет.
Он тяжело опустился на крыльцо.
- Мы тоже собрались переезжать... - сказал он. - А теперь там такое
творится... Да где, черт возьми, твой Матвей?
- На огородах. Их теперь каждый день приходится осматривать. Недавно
нашли зараженную делянку.
Он хмыкнул.
- Всего-то?
- Нам хватило. А вы-то откуда?
- Из Голого Лога.
Голый Лог - это кучка деревушек к югу отсюда. Они такие маленькие, что
по одиночке у них и названия-то нет. Как раз оттуда Карл этой весной взял
себе жену. Ну и Тия оттуда, соответственно - та девчонка, которой я наступил
на ногу на свадьбе.
Мне стало не по себе.
- Что там у вас стряслось?
- Порча, - он неожиданно всхлипнул. - Кто-то наслал на нас порчу. Они
там, наверное, уже передушили друг друга.
Я похолодел - время от времени это накатывает - то на отдельных людей,
а то и на целые поселки. Человек начинает видеть странные вещи, подобно
святым отцам, но почему-то все больше всякие ужасы. Люди мечутся и вопят,
точно безумные; рассказывают, что в это время они совсем не чувствуют боли.
Потом это проходит само по себе, но за это время они успевают натворить черт
знает что.
Особенно если сходят с ума все, разом...
Он устало вздохнул.
- Я вернулся с выгона. А там уже творилось такое... часть домов просто
сгорела. А люди - кто разбежался, кто носится и орет всякую чушь, кто бродит
на четвереньках, точно животные... Я ничего не мог сделать. Решил скакать за
помощью. Если успеть вовремя... может, кто-то и уцелеет.
Я сказал:
- Оставьте эту лошадь. Я вам поседлаю свежую.
- Далеко отсюда?
- Час езды.
Он кивнул.
- Мне понадобится святой отец. Он изгонит бесов.
- Он там...
Я вынес ему воды и оставил отдыхать на крыльце, а сам побежал за
Матвеем. Я встретил его на полдороге - он уже завершил обход. Я торопливо
пересказал ему последние новости.
- Паршиво, - сказал он, - пока они туда доберутся... большинство уже
успеет свернуть друг другу шею.
- Мне поехать с ним? - спросил я с деланным безразличием.
Он внимательно поглядел на меня.
- А тебе так этого хочется?
- Я же ученик святого отца, нет?
- Хочешь поглядеть, как он будет изгонять бесов?
- Я подумал... может, я смогу чем-то помочь?
- Все, что нужно - это связать их покрепче, - проворчал он. - Тут нужен
десяток крепких, здоровых мужчин, а не такие сопляки, как ты... Назавтра они
уже придут в себя и будут гадать, что это такое на них нашло.
- Так я поеду? - нетерпеливо сказал я.
Он пожал плечами.
- Поезжай, если хочешь... Но если ты все же напросишься сопровождать
святого отца... имей в виду - тебя ожидает неприятное зрелище.
Я устроился за спиной своего нового знакомца, и он погнал лошадь вверх
по тропе. Может, в одиночку он добрался бы и быстрее, но дорогу-то знал не
он, а я...
Летняя стоянка расположилась в узкой долине, затиснутой между двумя
отрогами - лес охватывал ее своими зелеными рукавами, а потом расступался,
позволяя разместиться нескольким домикам, загону для овец, амбарам и летнему
молельному дому - не такому солидному, как нижний, а легкому бревенчатому
строению с островерхой крышей. Была пора сенокоса и в деревне оставались
одни только ребятишки да старухи.
- Где ваш святой отец? - спросил мой спутник, спрыгивая с лошади.
Я сказал:
- В молельном доме, наверное.
Это был, как я уже сказал, летний молельный дом и двери его никогда не
запирались, потому что летом каждый мог в любое время заглянуть сюда за
советом и словом ободрения, а старшие - еще и за тем, чтобы выслушать
предсказания касательно того, благоприятное ли нынче время, чтобы устраивать
всякие общинные дела.
Спутник мой нырнул в прохладную глубину молельного дома, а я остался
сидеть на лошади - на тот случай, если мне понадобится ехать на выгоны за
помощью.
Пробыл он там недолго - вскоре он вышел в сопровождении отца Лазаря -
тот направился прямо к гонгу, подвешенному рядом с молельным домом.
Раздались три удара. Это означало не общий сбор, а малый - для всех
трудоспособных мужчин, находящихся поблизости.
Потом священник задумчиво огляделся по сторонам и только сейчас
разглядел меня.
- Отец Лазарь?
- Да, мой мальчик, - сказал он, впрочем, без особого тепла в голосе.
- Вы тоже поедете в Голый Лог?
Он вздохнул.
- Похоже на то. Им понадобится помощь. И утешение.
- Можно мне с вами?
Он удивленно поднял брови.
- Со мной?
И отрезал:
- Ни в коем случае. Это - непотребное зрелище.
У входа в молельный дом уже начали собираться люди, и отец Лазарь,
было, обернулся к ним, но потом, видимо, вновь вспомнив обо мне, сказал:
- Поезжай вниз. Если кто-нибудь из этих несчастных еще жив, мы отвезем
их туда. И скажи Катерине, что я велел ей отправиться туда вместе с
несколькими женщинами покрепче. Возможно, там будут раненные.
- Хорошо, отец Лазарь, - ответил я и отправился на поиски Катерины.
Мне было стыдно.
х х х
Матвей встретил нас на выезде из леса - должно быть, услышал, как мы
приближаемся - женщины всю дорогу возбужденно шумели и переговаривались.
Я боялся, что он, поняв, что отец Лазарь и не подумал брать меня с
собой, начнет насмехаться надо мной, но он только сказал:
- Хорошо, у них хватило ума не тащить тебя туда. Здесь тоже дел
хватает.
Люди из Голого Лога начали прибывать к вечеру - человек двадцать,
двадцать пять. Их привезли на телегах - они были слишком слабы, чтобы
передвигаться верхом или пешком, многие еще и до сих пор не в себе, а
кое-кто и связан - эти выгибались, пытаясь порвать путы и отчаянно кричали.
Почти у всех были переломы или
ожоги - этих наши старухи сразу уводили в общинный дом, чтобы промыть и
перевязать раны и заключить в лубки поломанные руки и ноги.
Отец Лазарь тоже приехал, но я его видел лишь мельком - он хлопотал
вместе с остальными, заботясь о том, чтобы пострадавшие были хорошо устроены
и чтобы никто из них не остался без внимания. Мне же никакого дела не
нашлось - я слонялся по общинному дому, вглядываясь в лица в поисках одного,
когда-то виденного лица и не находил его - на меня смотрели чужие глаза -
бессмысленные, помутившиеся, полные боли и отчаянья. Я и сам уже порядком
отчаялся, а расспросить, что с ней, было некого - люди только-только
приходили в себя и место былой нечувствительности заступала боль и
растерянность - потому что никто из новоприбывших не мог сообразить, где это
они ни с того, ни с сего очутились. В конце концов, Катерина, которой
надоело, что я путаюсь под ногами, турнула меня из дома - велела пойти и
заняться чем-нибудь полезным - например, натаскать воду. Потребуется много
воды, сказала она, - не сейчас, так завтра с утра, когда придется стирать
полоски холста, которые пустили на бинты.
Я таскал воду до темноты, и уже так умаялся, что полностью потерял
интерес к происходящему, как вдруг, в очередной раз выпустив ворот колодца,
услышал тихий шепот:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг