Люди шепотом пересказывали друг другу истории о дивном видении, о
поселениях, подвешенных в воздухе, о домах, растущих из моря, о легких
мостах, перекинутых между светящимися чашами...
И еще - о тех странных светящихся созданиях, что населяли эти дивные
постройки.
Они продолжали пересказывать до тех пор, пока истории эти не приобрели
совсем уж невероятный вид, и уже нельзя понять было - впрямь кто-то видел
что-то или это был просто морок, застилавший зрение и мутивший рассудок. В
конце концов большинство договорилось до того, что перед ними въяве
предстали счастливые Земли, Летняя страна, где никогда не заходит солнце.
Единственное, в чем они никак не могли договориться, следует ли считать
явленное зрелище карой и напоминанием о грешной природе человека, или
напротив, наградой и обещанием грядущего блаженства.
Многие слышали Голос - у этих глаза были безумные и пустые, они уже
ничего никому не говорили, а сидели, охватив плечи руками, глядя перед собой
расширенными зрачками. А если кто-нибудь брал такого за руку и держал, а
потом отпускал, то рука так и продолжала висеть в воздухе, словно бы и не
уставая.
В общем и целом было понятно, что без Службы не обойтись - людям нужно
было утешение и поддержка, потому что Голос уводил близких от близких, мать
от сына и жену от мужа, а Небесные Дома по-прежнему продолжали смущать умы
видевших их, и кто, как не святой отец мог объяснить, что оно такое было, и
зачем?
И, конечно, отец Лазарь принял на себя эту ношу.
До тех пор двигался он устало, и голос его звучал бесцветно и тускло, и
даже к услышавшим Голос, он не выказал обычного своего рвения, а только
велел отвести в пристройку при молельном доме. Сказал, что, мол, Служба
должна благотворно на них подействовать, а если нет, то он, мол, потом
разберется. Я-то в общем и целом уже знал, как он разбирается, может,
подумал я, он надеется вернуть их в жизни при помощи того страшного действа,
которому я был свидетелем после помешательства, сразившего жителей Голого
Лога. Как он разбирается, когда действо не срабатывает, я тоже знал. На этот
раз, впрочем, это сделать будет труднее - услышавших Голос было много.
Слишком много. И у каждого была какая-то родня.
На сей раз я пошел в молельный дом со всеми - а куда деваться?
Наверное, думал я, я уже взрослый - вот только как оно произошло, я не
заметил. Но раз не поперли вон, то точно - взрослый. Остальную-то малышню не
пустили и даже парней постарше - тоже.
Может, думал я, все из-за ученичества этого? Он опять передумал, так
получается?
Но пока что я стоял в полумраке молельного дома и отец Лазарь никакого
внимания на меня не обращал.
А люди, увидев, как он выступает из полумрака придела, зашевелились и
обрадовались. Наверное, думают, что теперь все их беды позади, мысленно
усмехнулся я.
Впрочем, порой я ловил себя на том, что и мне самому так казалось.
Надо сказать, что, представ перед людьми, жаждавшими поддержки и
утешения, он взял себя в руки и службу провел хорошо. Он говорил о чудесном
избавлении, и о
том, что, не пошли нам Господь своего знака, мы все погибли бы под
развалинами - люди слушали его и успокаивались, и переглядывались, и
улыбались. Потом он показал на меня.
Я слегка отпрянул - бежать отсюда было невозможно, сзади напирали люди,
и я подумал, что вот сейчас он объявит меня виновником всех бед; мол, кары
небесные обрушились на нас несчетно, потому как я по мерзкой своей природе
восстал против Господнего промысла.
Но он подошел ко мне и положил мне на плечо тонкие худые пальцы.
- Вот, - сказал он, - воистину Бог велик, когда делает своим орудием
одного из малых сих. Ибо не будь его, многие из вас были бы погребены в
своих жилищах. Гонимым он был, и спас гонителей, преследуемым - и вывел к
свету преследователей.
Люди возбужденно зашумели.
По-моему, большинству я уже сидел в печенках, но против отца Лазаря они
и пикнуть не посмели бы.
Впрочем, отец Лазарь уже отступил на свое возвышение и повел речь
дальше.
Сегодня он ничего не говорил о назначении людского рода, о грехе и
каре, но может, это и не требовалось - все ждали лишь заверений в том, что
дальше все будет хорошо, а уж он убеждать умел - в конце концов я и сам в
это поверил и досидел до конца службы спокойно... Я видел, как люди
перешептываются, кивают друг другу, потом замолкают, вслушиваясь в волшебные
слова утешения, и лица их светлеют. Наконец, он умолк и вынес блюдо с
хлебами - до праздника урожая было, правда, еще далеко, но это особый день,
сказал он. Постоял немного, держа блюдо в руках, мне даже показалось, что он
что-то бормочет, сам себе, почти неслышно, потом словно решился, повернулся
ко мне...
- Тебе назначаю я обнести прихожан, Люк, дитя света, - сказал он, и
передал мне блюдо.
По рядам опять прошел шепот. Если честно, я предпочел бы, чтобы он
перестал, наконец, привлекать ко мне всеобщее внимание. Потом я подумал, что
он делает это для того, чтобы потом, после службы, никто не посмел меня
тронуть. Значит, думал я, он все-таки простил меня?
Я принял блюдо.
Оно оказалось неожиданно тяжелым - я еле удержал его обеими руками.
Вот я и нашел свое место, думал я - никто теперь не осмелится сказать
мне ни одного худого слова, даже косо посмотреть. Скажи мне это кто-нибудь
год назад, я подпрыгнул бы до небес, а сейчас почему-то не чувствовал
ничего.
Тем не менее, я пошел по рядам, останавливаясь перед каждым, чтобы он
мог взять себе кусочек, а отец Лазарь стоял неподвижно и наблюдал за мной.
Даже когда я поворачивался к нему спиной, я чувствовал на себе его взгляд -
он был точно прикосновение холодной руки. Я уже обошел всех, а он все стоял
и глядел на меня. Потом подошел, взял у меня блюдо. Подержал его, поставил
на стол... потом положил руку мне на плечо и подтолкнул к выходу.
Я удивленно поглядел на него.
Он знаком велел прихожанам оставаться на местах, а сам вышел со мной на
порог молельного дома. Люди расступались и оборачивались, и тихо
перешептывались - этот неумолчный шепот тянулся за мной, пока мы не
оказались под небом.
Там уже совсем стемнело, но все равно было светлей, чем в молельном
доме, наверное, потому, что вдали светилось море, как всегда в тихие летние
ночи.
Воздух был свободен от пропитавшей его тревоги, очертания холмов,
окружавших лощину, казались непривычными, но дышали покоем, я слышал, как
ручей трудится, пробивая себе новое русло, а где-то вверху вился синеватый
дымок - почти невидимый на фоне неба.
- Трудно собрать всех, верно, Люк, - сказал он. - Как ты думаешь, кто
там остался?
Я нерешительно сказал:
- Наверное, Матвей, святой отец. Я не видел его со вчерашнего дня. В
горах тоже трясло, но, если он уцелел, он, верно, ждет, чтобы кто-то
поднялся к нему - он не любит торопиться.
Он кивнул.
- Ты не приведешь его?
- Я думаю, он к утру спустится сам.
Я никогда не стал бы возражать ему, но он говорил так мягко...
Он внимательно поглядел на меня.
- Боишься пропустить что-нибудь интересное?
Я пожал плечами.
- Сделай мне одолжение, Люк, - повторил он, по-прежнему мягко, - сходи
за ним. Быть может, ему нужна помощь.
Я сказал:
- Ночью, святой отец? Ведь это... вы же сами...
- Ты уже ходил ночью, разве нет? - ядовито возразил он, - и, вроде,
ничего с тобой такого не случилось. По крайней мере, ты так утверждаешь.
- Тогда... ладно.
- И вот еще... - он, казалось, колебался, но потом все же сказал, -
если тебе когда-нибудь придется принимать решение... помни... в
действительности все может быть совсем не таким, каким кажется...
Я тихо ответил:
- Я знаю, святой отец.
Он вновь вгляделся мне в лицо, сказал:
- Да... ты знаешь.
И слегка подтолкнул меня в спину.
Я побрел вверх по тропе. Когда я обернулся, чтобы взглянуть - смотрит
ли он мне вслед, дверь молельного дома уже закрылась. Да я бы и не
разглядел - темно было.
Впрочем, не настолько, чтобы не видеть тропы. И все же подъем был
ненадежным - камни выскальзывали из-под ног и я обращал больше внимания на
то, чтобы глядеть на то, куда я ступаю, чем на то, что творится вокруг. По
дороге мне встретилось
несколько бредущих навстречу овец - я заметил их только тогда, когда
чуть не наткнулся на них. Они не пострадали - животные всегда чувствуют
неладное и могут избегать опасных мест сами - если только человек не сбивает
их с толку. Когда они успокоятся, то соскучатся по знакомым загонам и
вернутся - я не стал гоняться за ними. Может, потому, что слишком устал -
все мешалось у меня в голове. Так всегда бывает после того, как события
слишком быстро сменяют друг друга. Случись сейчас что-то еще в том же роде,
я бы не удивился.
А потому я по-настоящему обрадовался, когда увидел Матвея - вот уж кто
не менялся. Думаю, разверзнись у него над головой небо, он бы только пожал
плечами и вернулся к обычным делам. Он действительно расположился у
небольшого костра - я думаю, он разжег его не столько ради тепла, сколько
из-за дыма, на случай, если кто окажется поблизости.
Увидев меня, он поднял голову, и без всякого удивления сказал:
- А, это ты... привет. С тобой все в порядке?
Я пожал плечами.
- Насколько это возможно.
- А что стряслось?
Я удивился.
- Ты еще спрашиваешь?
- Тряхнуло здорово. Это верно. Кто-нибудь пострадал?
- Нет, - я покачал головой, - сначала всех выкурили из дому эти
странные твари; они носились и орали как оглашенные...
- Я видел отсюда, как они летели, - сказал он, - не понимаю, что тут
такого? Видимо, когда выжигали лес, пламя захватило их гнезда, вот они и
встревожились. А может, они чувствуют, когда идет землетрясение - видел, что
делалось в небе?
- Вы говорите о тех... дивных домах? Сияющих дивных домах, которые...
- Я говорю о том, что любое создание, обладающее крыльями и хотя бы
толикой рассудка, предпочло убраться подальше, пока все не кончится. Не
знаю, что там тебе еще померещилось.
- Так, не только мне... Все видели, Матвей. Когда меня схватили...
- А тебя, значит, схватили, - сказал он, - это отец Лазарь их послал за
тобой, так?
- Да... наверное... но потом он повернул всех обратно. Там, в холмах...
что-то было. Совсем как в его рассказах про свои видения...
Он сказал:
- Вот как? И что же он теперь будет всем говорить?
- Ну, так... уже сказал. Он собрал всех в молельном доме...
- Тогда что же ты тут делаешь?
- Он сам меня попросил. Велел сходить сюда, за тобой.
- Ночью? - удивленно спросил он.
- Ну да. Он сказал, я уже ходил ночью, так что ничего. Но сначала он
позволил мне помочь ему - я обносил всех хлебами... похоже, он меня простил.
Может быть, он все-таки сделает меня своим учеником, как ты думаешь, Матвей?
- Я ничего не думаю, - сказал он сквозь зубы. - Значит, он тебя
отослал, так? А ты сам - ты взял этот хлеб?
Я захлопал глазами.
- Нет. Он отобрал у меня это блюдо, и сказал... он говорил со мной как
с равным, Матвей, представляешь?
- Да, - сказал он сухо, - представляю.
Он поднялся и подошел к обрыву, хотя долину, где укрывались летние
дома, разглядеть, понятное дело, отсюда было нельзя - ее покрывала глубокая
лиловая тень.
Ничего не понимая, я пошел следом; стоило мне оказаться рядом, он
железной
хваткой вцепился мне в плечо.
- Гляди!
Не знаю, что я ожидал увидеть - может, те самые воздушные мосты,
которые вновь воздвиглись в беспокойном небе? Но увидел всего лишь
поднимающийся снизу столб дыма, снопы искр, медленно клубящиеся в ночном
воздухе.
Горел молельный дом.
Матвей выпустил мою руку и кинулся туда - не по тропе, а по склону.
Это было опасно, особенно сейчас, потому что камни неплотно держались в
своих гнездах. Вначале я едва поспевал за ним, но потом обогнал - пласт
земли съехал вниз, открыв торчащие из земли корни, которые легко выдерживали
мой вес. Тем более, что я, в отличие от него, мог хвататься за них обеими
руками. Поэтому, когда я, избитый и исцарапанный, задыхаясь, добрался до
стоянки, я уже
успел потерять его из виду.
Только теперь до меня донеслись звуки - в них не было ничего
человеческого. Вой, полный животного ужаса - жалобный, тонкий, скулящий. Мне
пришлось сжать голову руками, чтобы эти звуки не разорвали мне череп.
Несколько темных силуэтов метались в дыму, но остальных не было видно - они
все были там, в молельном доме...
Кто-то сломя голову, несся мне навстречу, я даже не понял, кто - лица
было не различить под слоем копоти. Сначала я решил, что он бежит ко мне, но
он, размахивая руками, пронесся мимо - я только и успел разглядеть, как на
черном лице блеснули белки вытаращенных глаз.
Из узких окошек под крышей валил дым.
Теперь я уже слышал их - глухой стук; там, внутри, люди метались в
дыму, ударялись о стены, но, казалось, они даже и не пытались высадить
дверь - удары были беспорядочные, нестройные. Дверь, правда, была заперта,
да еще и подперта снаружи тяжелым брусом, но все равно ее можно было
высадить, если очень постараться. Просто они очумели.
Я обернулся, ища взглядом Матвея, но его все не было, и я один изо всей
силы налег на засов, который неохотно начал выдвигаться из скобы. И вдруг
почувствовал на своем плече чью-то руку.
Я думал, Матвей, наконец, добрался до стоянки и придет, наконец-то мне
на помощь, но это был отец Лазарь. Стоило мне лишь взглянуть на него, и я
понял, что он обезумел не меньше остальных. У него были такие глаза...
- Не мешай нам, - сказал он. - Это наша участь, не твоя! Вот он, удел
рода человеческого! Он обречен на гибель, так или иначе!
Я попытался вывернуться, но его пальцы вцепились мне в плечо, точно
когти.
- Они спускаются с неба, - сказал он, - и заполняют пустоты. Взгляд
их - гибель, голос их - искушение. И люди пойдут за ними, и станут ими, и не
бывать им больше людьми вовеки.
Из окошек показались языки пламени.
Я опять в отчаянной попытке ударился о дверь. Она была горячей.
- Оставь их, - сказал он, - пусть лучше погибнут, чем возродятся
такими.
Теперь уже обеими руками он схватил меня за плечи и тряхнул - с такой
силой, что
оторвал от земли.
- И ты тоже, - сказал он, - погляди на себя... ведь ты тоже!
Я вновь попытался освободиться, но он все вопил и тряс меня.
- Кому нужна их мощь? Их могущество? Их бессмертие? Почему ты молчишь?
Почему не хочешь спросить - а что они потребуют взамен? Ты знаешь, что тебе
придется им отдать?
Он швырнул меня на землю. Хилый, тщедушный - сейчас он обладал
нечеловеческой силой. Я даже не мог защищаться, и только попытался
заслониться локтем, когда он слепо и страшно ударил меня в лицо.
Он размахнулся еще раз - я плохо видел, потому что кровь заливала мне
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг