бросившись на него всем телом, погребла его под собой и вместо привычной
линии побережья я видел теперь сотни бурлящих водоворотов - и каждый из них
отгрызал свою часть берега, поглощал бухты и теплые отмели, и песчаные косы,
и рыбацкие домики, чьи сваи подламывались, точно ноги... Я думаю, мало какие
прибрежные поселки уцелели - народу там, правда, сейчас почти не было,
потому что летом люди всегда стараются уходить с побережья, в горы, подальше
от ненадежной воды, порождающей смерчи или гигантские приливные волны - но
такого никто никогда не видел, да и никто, наверное. Страшно было подумать и
о том, что творится сейчас в горных долинах - наверняка какие-то реки теперь
потекли по другому руслу, летние стоянки засыпало камнями, по земле поползли
новые трещины, разрывая ее на части...
Теперь-то можно спокойно примкнуть к любой общине - таких как я сейчас
будет везде полным-полно: напуганных, придушенных завалами, отставших от
своих или вовсе потерявших всех односельчан. Меня с радостью примут где
угодно, потому что всем сейчас нужны руки - кому-то же нужно разгребать
обломки, расчищать русла, разыскивать перепуганный скот... Может, ихний
святой отец будет выспрашивать, как они это умеют, не оборотень ли я, ну,
так пускай себе выспрашивает. Потом, вдруг удастся найти общину, в которой
больше нет святого отца - никогда про такое не слышал, но мало ли.
И я неторопливо побрел обратно - на побережье сейчас все равно на
несколько дней пути не осталось ни одного неповрежденного дома.
И лишь повернувшись спиной к морю, я вспомнил, что за спиной у меня
крался некто - впрочем, подумал я, может, он все-таки примерещился? Перед
такими вот бедствиями сама земля, кажется, бредит и порождает горячечные
кошмары, - но его не было.
Должно быть, он и впрямь был просто вестником беды, порождением
напитанного страхом воздуха и ночного мрака.
Так я тогда подумал. А может быть, он просто посторонился, чтобы
уступить дорогу.
х х х
Они вышли на меня из зарослей.
Не тот человек отец Лазарь, чтобы его можно было запугать или просто
остановить - даже тем ночным нашествием крылатых беженцев. Должно быть, он
сразу отправил людей в погоню - а они уже были в таком состоянии, что им все
равно было, куда бежать - лишь бы бежать. Потом уже я узнал, что он таким
образом сослужил им добрую службу - ни один не остался под крышей. Даже
старухи, потому что любопытство удержало их вне дома.
Сначала они шли, растянувшись цепью и освещая себе дорогу, но потом,
когда землю тряхнуло, факелы у них погасли, и они разбрелись, блуждали уже
сами по себе, возможно, даже без определенной цели - иначе я бы услышал
погоню или увидел огонь. А так на меня вышло всего несколько человек, и я
заметил их, лишь когда они чуть ли не столкнулись со мной на тропе.
- Вот он! - крикнул кто-то.
Я и не пытался бежать - это были здоровые, сильные мужчины; они все
равно бы меня догнали, а я уже понял, в какой охотничий азарт приводит людей
погоня. Они бы просто забили меня насмерть, как попытались забить того.
Поэтому я дал им подойти к себе - но они ничего пока не делали, просто
нерешительно топтались вокруг.
Недоверие отца Лазаря передалось им, а тут к нему еще прибавился
страх - я слишком долго бродил в одиночестве, а значит, мог быть уже кем
угодно... Меня так и подмывало пугануть их, как, бывало, пугаешь малышей -
завыть или замахать на них руками, но они и так были напуганы, я понял, что
лучше не доводить их до крайности.
Поэтому я подпустил их и дал себя связать.
Сначала они вроде как не решались, но потом, когда все-таки подошли ко
мне, им стало стыдно собственного страха, поэтому они обошлись со мной
довольно грубо - скрутили за спиной руки и поволокли наверх. Я не
жаловался - они только и ждали, когда им представится случай хорошенько
заткнуть мне рот. Мы уже перевалили через вершину холма - было совсем
светло, и я увидел, что навстречу поднимается еще одна группа людей. Это
была уже целая толпа, и я слышал, как они возбужденно шумят, пытаясь
осознать случившееся - ведь теперь у общины не осталось зимнего дома, а из
имущества - только то, что люди взяли с собой наверх. На берегу оставалось
несколько человек - присматривать за хозяйством. Оставляют обычно
никудышных, но теперь они наверняка погибли, а ведь это были чьи-то друзья и
родственники.
Они увидели, что мы идем им навстречу, и шум изменился - сначала они
притихли, соображая, кто бы это мог быть, а потом завопили еще громче. Я
узнал отца Лазаря по его белому одеянию - он шел в самой толпе - остальные
роились вокруг, точно он был пчелиной маткой в улье.
- Значит, вот оно что, Люк, - сказал он.
Я сказал:
- Вы ошибаетесь, отец Лазарь.
- Я ошибался раньше - когда считал тебя человеком, - возразил он
спокойно, - правда, уже тогда я знал, что с тобой неладно. Присматривался к
тебе.
Я опустил глаза - рук своих я не мог увидеть, понятное дело, но
остальное, похоже, выглядело так же, как всегда. Цепкие пальцы кустарника
выдрали клочья из ветхой рубахи, оставив на теле многочисленные царапины...
вот, вроде, и все.
- Лучше скажи сам, кто ты такой, Люк, - сказал он. - Скажи им.
- Человек, - ответил я.
Люди вокруг отца Лазаря взвыли. Им что же, больше делать нечего, как
только стоять тут и таращиться на меня - сейчас, когда лик земли изменился?
- Таких как ты, не хочет носить земля, - сказал он, - сам видишь, что
творится!
Я облизал губы.
- Откуда вы знаете, что это из-за меня? Может, она не хочет носить вас?
Вас всех? Чужаков, приживал в чужом доме.
Наверное, не стоило мне это говорить - он еще пуще разъярился.
- Ты - нелюдь, - сказал он. - Но даже ты знаешь; земля трясется,
пытаясь сбросить с себя нечисть.
- Бросьте, отец Лазарь, - сказал я (а сам подумал - и почему это я
больше его не боюсь; даже вот этого страшного взгляда его!), - я отличаюсь
от вас только тем, что у вас есть видения, а у меня - нет. Откуда вы знаете,
кто из нас - настоящий человек?
Он аж подскочил на месте.
- Это легко проверить! - выкрикнул он. Потом, вроде, овладел собой и
вкрадчиво спросил:
- Как оно было, Люк? Каково это - слышать Голос?
Я сказал:
- Никакого Голоса я не слышал.
Он, к моему удивлению, кивнул головой.
- Верно, - сказал он, - таких легко различать. Ты - еще хуже. Я слышал,
такие как ты живут среди людей, похожие на людей, но не люди - живут, чтобы
сеять сомнение и страх в людских душах.
Люди вокруг него опять взвыли.
Я сказал:
- Вы что, всерьез думаете, что если вы убьете меня, все будет, как
раньше? Что море вернет вам прежние угодья?
Он не ответил.
- Как вы отличаете человека от нечеловека, отец Лазарь?
Он молчал.
Все молчали.
Кто-то дернул за веревку, я пошатнулся, но понял, что тот ничего не
имел в виду, просто рука у него дрогнула сама собой.
Вокруг было тихо.
Они все стояли неподвижно, приоткрыв рты и изумленно озирались. Я
сначала поглядел на их лица, по которым пробегали сполохи света, точно
световая рябь по волнам, а потом уже поднял голову. Никто больше не обращал
на меня внимания - я прошел между ними, словно это были не люди, а деревья в
лесу.
Тоненько всхлипывала какая-то женщина.
Мир вокруг изменился. Одни лишь очертания холмов остались такими же,
какими сделало их последнее землетрясение - все остальное стало совсем
другим. Не знаю, вправду ли оно было таким на самом деле, или каждый
толковал то, что увидел по-своему, как бывает, когда высматриваешь в облаках
лица и фигуры.
Потом я услышал отца Лазаря - голос его, сначала тихий, потом набрал
силу, а затем оборвался, точно сила эта внезапно иссякла...
- Не смотрите! - кричал он. - Это - происки Нечистого! Не смотрите...
Но никто даже не обернулся - слова его падали в пустоту. Точно, как в
лесу...
И я понял, что оно было тут всегда. Просто земля тряхнула и их тоже, и
они
на какое-то время утратили часть своего могущества, не смогли отвести
нам глаза, или, может, сломались какие-то приспособления, которые делали это
все невидимым для чужого глаза, и теперь оно медленно проплывало в небе,
точно сполохи Зимнего Полога - пурпурные и золотые, и зеленые...
В воздухе проступили сияющие ажурные конструкции - мосты и арки, башни
и шары, повисшие на невидимых основаниях. Ожерелье огней, от которого
отделялись цветные бусины и медленно отплывали в ночное небо, иглы,
пронзающие пространство, колонны, встающие с морского дна и упирающиеся в
тучи на горизонте - и все это двигалось, сияло, пульсировало - и
полупрозрачные силуэты, живые, дышащие, возникающие то там, то тут... И надо
всем этим плыл Голос...
Оно продержалось еще какой-то миг и внезапно погасло.
Я слышал, как по толпе пронесся изумленный вздох - точно все
одновременно задержали дыхание, и лишь теперь позволили себе вспомнить об
этом.
И тут только я понял, что вновь наступает вечер.
Стало совсем тихо - только снизу долетал шум моря, такой привычный
слуху, что я лишь сейчас обратил на него внимание.
Потом я услышал другой голос - человеческий, - сначала чуть слышный, он
постепенно становился все громче, точно пытался выплеснуть переполнявшую его
боль...
- И я спрошу Тебя: "А кто виноват?". И Ты ответишь мне - о, я знаю, что
Ты мне тогда ответишь - А кто виноват в том, что небо синее? Или в том, что
зимняя ночь длится полгода? Господний план осуществляется сам по себе, и нет
нужды вмешиваться, и все меняется, вся природа меняется, вся жизнь земная, и
неизменным остается только человек. Весь мир его отторгает, а он отторгает
весь мир. Злаки для него ядовиты, стихии ему враждебны, ночные голоса его
страшат. Ненависть и страх окружают нас, как стена.
Это был отец Лазарь. Он стоял в толпе и был выше всех, потому что все
упали на колени. Он стоял неподвижно, подняв голову - и его слова, трепеща,
уплывали в пространство...
- Иные создания давно уже обосновались здесь, в этом мире, что когда-то
был нашим, они принимают его любя, и украшают его, и возделывают, а что Ты
оставил нам, Господи? Лишь узкую полоску земли, на которой нам позволено
бояться и ненавидеть? Но ты отбираешь у нас и это, и скоро горы сомкнутся
над нашими головами, а в наших домах будут играть жители глубин...
Он обернулся, и наши глаза встретились.
Он замолчал, точно все слова вдруг кончились, потом, обходя
распростершихся на земле людей, подошел ко мне и положил свою узкую легкую
руку мне на голову.
И сказал - совсем другим голосом, и по этому голосу я понял, что, с кем
бы он ни говорил раньше, теперь он обращается именно ко мне.
- Мне очень жаль, что так получилось, мальчик мой... Я думал... Я
действительно хотел бы, чтобы ты принял у меня эту ношу. Но она оказалась
слишком тяжела даже для меня. Прости - ведь я делал то, что должен, ты и сам
понимаешь.
Я кивнул.
Я понимал. Что бы ни стряслось, что-то было между нами - оно осталось
бы, даже если бы он своими руками привязал меня к священному столбу и поднес
факел к хворосту...
Он молча глядел на меня, потом плечи его опустились - он вздохнул и
тихонько сказал:
- А теперь это уже неважно...
- Я... могу остаться, святой отец?
Я чувствовал: что-то изменилось, хотя я до конца так и не понял, что
именно.
А он все глядел и глядел на меня - внимательно, будто... будто
прощался.
- Нет... - сказал он, - впрочем... не знаю. Ведь ты - мой ученик,
верно?
Разве я был его учеником? Он и обучать меня ничему не начал! Но на
всякий случай я сказал:
- Да, святой отец.
Но он, вроде, уже потерял ко мне интерес.
- Бесполезно, - сказал он сурово. - К чему все это!
Говорил он не со мной - смотрел в пространство. Вид у него был усталый,
что-то ушло из него, какая-то жизненная сила, и выглядел он так, словно Бог
покинул его, и я внезапно понял, что глаза у него блестят больше обычного,
просто потому что в них стоят слезы.
Потом он медленно повернулся ко мне, и сердце у меня упало.
Но он только коротко сказал:
- Развяжите его.
Кто-то сзади дернул веревку и узел, стягивающий мне запястья,
распустился.
Я стоял, растирая руки - кончики пальцев сначала были белые и ничего не
чувствовали, а потом стали красными, точно я окунул их в горячую воду.
- Ты был внизу? - спросил он.
- Нет, но я видел, святой отец.
- Там что-нибудь осталось?
Я покачал головой.
- Дома ушли под воду. Все.
Он задумчиво кивнул - не столько мне, сколько отвечая каким-то своим
мыслям.
- Они теперь для жителей глубин, - сказал он, - что ж, я так и думал...
И добавил, обернувшись к остальным, уже иным, прежним голосом, мягким и
властным:
- Пойдемте... ибо нам предстоит свершить многое...
И люди так привыкли его слушаться, что поднялись и пошли за ним - и
никто не возразил, никто не сказал, что ныне есть иная сила и власть,
сильнее его силы и власти... Он все-таки был Святым отцом, и так оно и будет
до конца дней.
х х х
Обратный путь на летнюю стоянку занял больше времени, чем я предполагал
поначалу
- знакомые тропы завалило, там, где раньше были лощины, теперь
возвышались насыпи и сверху то и дело сыпались камни. Так что ночь пришлось
провести в горах. Люди разбрелись - кто-то отстал, кто-то ушел вперед, в
холодном утреннем воздухе перекликались встревоженные голоса; где-то вдали
откликались те, кто до сих пор не примкнул к общине - еще с вечера остались
ночевать на пастбищах, или ушли вместе со всеми, но потом просто заблудились
в потемках или со страху забрели куда-то не туда.
Когда мы спустились, то стало видно, что из построек уцелело несколько
амбаров и молельный дом - остальные общинные постройки рухнули и теперь
лежали на земле бесформенной грудой бревен. Я думал, отец Лазарь велит
разбирать завалы - хотя людей под обломками, вроде, не осталось, но там
хранилась большая часть вещей и утвари. Однако ничего такого он делать не
стал. Только велел устроить что-то вроде полевой кухни под открытым небом, и
старухи, которые уже пришли в себя настолько, что начали командовать, тут же
нашли дело всем, кто болтался поблизости. Тем более, когда оказалось, что
ближайший ручей пересох; видно его завалило камнями. К полудню стали
подходить те, кто затерялся в горах и пастухи, пасшие стада на верхних
пастбищах. Этим-то пришлось нелегко - старые тропы исчезли, а еще нужно было
собрать перепуганных животных и пригнать их вниз.
Лишь к вечеру следующего дня все немного успокоились.
Впрочем - не совсем.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг