враль Йон Тихий, два гениальных чудака-изобретателя - Клапауциус и Трурль. А
под потолком вьется, сплетаясь в невидимые узоры, электронная мошкара - та
самая, что бросила вызов и победила звездолет с гордым именем "Непобедимый".
Мы уже привыкли к ним, к этим странным и смешным созданиям, но даже не
им писатель обязан титулом ведущего роботехника в мировой научной
фантастике. Станислав Лем вовлечен в проблему, что называется, с головой и,
кроме художественных произведений, написал массу книг и статей, определить
жанр которых просто невозможно (действительно, "Сумма технологии" - что это:
научная фантастика или фантастическая наука?).
Видимо, роботы и компьютеры представляют для него неодолимое искушение.
Но еще раз подметим: в двух-трех статьях Станислав Лем, кажется, и камня на
камне не оставил от "убогой", по его мнению, фантастики коллег. Более того,
ясно наметил цели и перспективы - проще говоря, неоднократно поучал, как в
действительности надо писать обо всех этих материях. Однако годы идут, а сам
писатель не хочет (или не может?) подать пример. Вместо того из-под его пера
продолжают выходить статьи, какие-то экспериментальные литературные гибриды
типа рецензий на неопубликованные книги, предисловий к книгам ненаписанным и
тому подобное.
От художественной литературы Лем в последние годы заметно отошел. Что
заставило его остановиться: действительно ли трудности, подстерегающие
всякого, кто взял на себя нелегкую задачу описать нечеловеческое, или же
стремление подзадорить коллег-фантастов? Было и такое. Идей, изложенных в
этих статьях и философских трактатах, научной фантастике с избытком хватило
бы на десятилетия, но это все-таки пути обходные.
Значит, не так все просто и ясно, как он сам неоднократно пытался
убедить своих читателей. И кроме оригинальных идей, которых у Станислава
Лема, конечно же, великое множество, есть что-то еще, что пока не поддается
даже ему. Ускользает от писателя Лема, а не философа (а раздвоенность
налицо).
В общем-то, ясно, что это. Образы, без которых немыслима художественная
литература.
Литературный вундеркинд XX века родился все-таки от союза Науки и
Искусства - и вот гены второго родителя оказались явно рецессивными
(подавленными). Компьютеры, не переставая быть интереснейшей проблемой,
адекватного художественного образа в мировой фантастике так и не обрели. И
не ясно пока, осуществимо ли это в принципе: писать художественную
литературу о нечеловеческом интеллекте.
Лем - мыслитель парадоксальный, и желание приступить к решению
принципиально неразрешимой задачи вполне в его вкусе. Для него не стоит
вопрос: можно ли? Ведь интересно, а значит нужно! Описать человеческим
языком (и для человеков) нечеловеческое - мог ли Станислав Лем пройти мимо
такого вызова? Но вот пока у него ничего не выходит...
Лем продолжает свой монолог, а публика начинает расходиться.
Невеселый финал. Нельзя сказать, что пьеса была неинтересной, скорее
наоборот. Но очень уж неопределенно выглядит дальнейшая судьба главного
персонажа последнего действия - Компьютера. Превратится ли он когда-нибудь в
героя научной фантастики, откроются ли какие-то новые грани проблемы, о
которой можно и нужно будет писать художественную литературу, - или ряды
шкафов так и останутся всего лишь декорацией?
...Но что это! На сцене появляются еще два действующих лица -
загадочная красавица, от которой почему-то веет могильным холодком, и
компьютер, решительно отличающийся от всех, с которыми мы успели
познакомиться. Это последние создания Станислава Лема: героиня повести
"Маска", вышедшей в 1972 году, и сверхкомпьютер ГОЛЕМ-XIV из одноименного
"предисловия к ненаписанной книге", вышедшего годом позже. Странное, жуткое
и одновременно притягательное воздействие оказывают эти порождения лемовской
фантазии, не тут ли кроется долгожданный ответ писателя на вопрос, как же
писать о нечеловеческом разуме?
Читателя-зрителя буквально завораживает монолог героини - он настолько
нечеловеческий, что и написан, кажется, на каком-то неземном языке. Но и то,
что "Маска" - хорошая литература, сомнений также не вызывает.
Сюжет этой притчи можно пересказать в трех-четырех фразах. Мудрец
чем-то прогневал короля, и по воле монарха придворные мастера изготовили
страшное орудие мести. Механическую красавицу, в чреве которой покоилось,
ожидая своего часа, отвратительное механическое существо с отравленным
жалом. Мудрец не в состоянии устоять перед чарами красавицы. Но, случайно
узрев (или это тоже было предопределено заранее?), что за мерзость скрывает
прекрасное тело-"футляр" (маска!), в ужасе бежит прочь, а Маска, словно
гончая, следует за ним. Однако у первоначально бездушного автомата, которого
наделили сознанием, вместе с сознанием появляется и свобода воли: палач
превращается в спасителя...
Впрочем, сюжет - тоже своего рода "маска". Ибо Лем не рассказывает, а
показывает все эти перипетии и оценивает их, причем "изнутри", глазами и
разумом героини. Нечеловека, автомата - пусть и наделенного какими-то
зачатками сознания, даже личности. А выписан этот внутренний
"нечеловеческий" мир столь ярко и многозначно, что тут поистине двумя
фразами не отделаешься.
И все же, как ни оценивай "Маску", под каким углом зрения ни
анализируй, рано или поздно упрешься в глухую стену, в вопросы вопросов,
которые так мучают Лема, но от которых так легко и беспечно уходят многие
его коллеги-фантасты. Может ли существовать интеллект вне свободы выбора? И
наоборот, может ли программируемое существо осознать себя человеком
разумным?
Не оттого ли героиня повести, постоянно очеловечиваясь, к концу
произведения выбирает свой, отличный от предначертанного, путь, И становится
от того много симпатичнее... Мы словно забываем, что прекрасной-то красавицы
давно нет, а есть неприятное металлическое насекомое, но оно чувствует себя
уже не убийцей, а спасителем. Оно способно познавать, сомневаться, искать,
руша предписанную программу. Оно способно переживать, чувствовать, любить.
Потому-то монах в повести и говорит: "Ты - сестра моя... А это значит, что я
не возвышу себя над тобой и не унижу себя пред тобою, потому что, как бы
различны мы ни были, твое неведение, в котором ты призналась, делает нас
равными перед Провидением".
Самим качеством интеллекта, а не "футляром" задана граница между
истинно человеческим и нечеловеческим. И "шкаф", усеянный лампочками,
оказывается, может поступить человечнее иных "людей", запрограммированных -
в мыслях, чувствах, желаниях и поступках - как самые примитивные автоматы...
При всей многозначимости повести, которую Лем явно замыслил как постановку
вопроса (а не ответ), и такая интерпретация имеет право на существование.
Так что же - успех, последнее слово в дискуссии? Но почему же тогда
знакомство с "Маской" оставляет неясный холодок в груди, отчего новые
вопросы буквально сминают старые, не принося нам ни ясности, ни
удовлетворения? Зачем потревожены тени великих авторов-"готиков", не Мэри ли
Шелли тут причиной? И наконец, означает ли финал (мудрец погибает, хотя
Маска тут почти ни при чем) признание фаталиста: вложенной программы, мол,
не изменить никому? Вопросы, вопросы...
Неудовлетворенность проистекает еще и оттого, что Лему, по-видимому,
удалось то, к чему он сознательно стремился. Он описал психологию,
поведение, этику существа нечеловеческого. Но читаешь об этом, и не покидает
холодная отстраненность: какое нам дело до этих чуждых мыслей и страстей?..
Загадочная Маска явилась под занавес - в прямом и переносном смысле.
Это одно из последних запоминающихся творений Станислава Лема, и хотя и
спорное, но пока последнее слово в дискуссии, что фантасты ведут уже
четвертый десяток лет. Но это и не ответ. Писатель лишь заинтриговал нас и,
осветив на мгновение затемненную сцену, тут же задернул занавес.
И уж совсем загадочным предстает ГОЛЕМ, четырнадцатый из этого древнего
рода. Только раз мелькнув на сцене, больше на ней ГОЛЕМ не появился - зато
прозвучал его голос.
О чем он вещал? Чтобы ответить, потребуется пересказать все
произведение. Резонно спросить, как он вещал... Это и проповедник,
призывающий человека отказаться от векового предубеждения к электронным
чадам своим, превзошедшим в развитии родителя. И умный, чуть ироничный
педагог, терпеливо подготавливающий нас к неизбежному эволюционному
"переходу". И блистательный полемист-задира, все переворачивающий с ног на
голову в привычной картине мироздания (однако, как бы ни были еретичны
высказанные им мысли, логикой и эрудицией он буквально рушит бастионы
недоверия).
Отдельные пассажи ГОЛЕМа наводят на мысль о философе-цинике, который со
своих горних высей презрительно поглядывает на копошащихся в пыли
"козявок" - и, может быть, даже стесняется такого родства. Но странно,
именно в нечеловеческие уста ГОЛЕМа вложил автор самые, наверное,
замечательные слова, сказанные когда-либо о человечестве, человеческом
разуме:
"Не дайте запугать себя ученым, которые приписывают жизни
необходимость, а разуму - случайность. Поистине он был одним из
маловероятных состояний, поэтому появился поздно. Но велико терпение
Природы - не в том, так в следующем миллиардолетии пришла бы эта нечаянная
радость".
В послании иного разума разуму человеческому сверкнула нотка - кто бы
мог подумать - трогательной сыновней любви! А пищи для ума в монологе ГОЛЕМа
содержится столько, что можно садиться и писать новую драму. Но и с той, за
которой мы неотрывно следили, все ясно: не пришло еще время настоящего
финала. Рано расходиться, и основное развитие событий - впереди.
***
Создание искусственного разума подобно игре малышей с огнем: никто не в
состоянии предвидеть, каков будет результат. Ну что ж, человечеству не
привыкать, оно, сколько себя помнит, всегда играло с огнем. И даже,
случалось, похищало огонь богов - недаром Мэри Шелли, с книги которой
открылась наша драма, дала своему роману подзаголовок: "Современный
Прометей". Как только человек ощутил в себе первые проблески разума, он с
огнем не расставался.
Не надо только забывать, что именно пламя первых костров отпугнуло
диких зверей и спасло человека, накормив, одев его и обезопасив от всех
напастей. Огнем первобытный дикарь уничтожил себя самого и вынужден был -
кто знает, что за страхи и откровения испытал он при этом переходе? - стать
человеком.
Конечно, всякая перемена неприятна и тревожна, но если впереди -
неизведанное, то, ради чего мы, может быть, и появились на свет? Что ожидает
нас за холмом видимого будущего? Холодный и бездушный ящик, набитый
электроникой, удивительно примитивный в своей непогрешимости? Или все-таки
человеческий разум куда более тонкий и богатый, чем наш сегодняшний?
Мы не знаем ответа. И никто сегодня его не знает. Даже наш
предполагаемый "наследник", Голем Четырнадцатый.
Дадим же ему слово. Его голос гремит из репродукторов, как иерихонская
труба, слова его подавляют и оглушают. Но если вслушаться - говорит он о
Человеке, о человеческих пределах: "Вы выйдете за эти пределы, ибо иного
выхода нет. И в том, что сейчас вам покажется прыжком в бездну, вы усмотрите
вызов, если не красоту, и все же поступите по-своему - ибо, отринув
человека, спасется Человек".
Загадочные, пугающие слова... Но ведь Лем писал фантастику, а она, как
мы убедились, не всегда сбывается. К счастью...
[Image006]
Путешествие четвертое, и последнее
"САМАЯ ПОСЛЕДНЯЯ ВОЙНА"
Пришло время вновь задать вопрос, поставленный в самом начале книги.
Способна ли фантастика предвидеть будущее?
Способна - хотя и не всегда ей это удается. Брать писателей-фантастов
на штатную должность предсказателей даже в XX веке вряд ли кто решится,
однако на плоды их умственной деятельности не мешало бы поглядывать время от
времени. В особенности тем, кто искренне готовится к наступлению будущего -
оно не за горами.
Действительно, в трех наших предыдущих путешествиях в прошлое собраны
результаты, которые не дают однозначного ответа.
Освоение космического пространства, выход человека из колыбели фантасты
не только провидели, но и подтолкнули косвенным образом. Зато говорить о
том, что эта литература разглядела своевременно экологическую проблему,
как-то не приходится: материалы второй экспедиции в прошлое выглядят просто
обескураживающими. И только третья попытка принесла если и не ответ,
которого неосознанно ждали (ведь ясно же было, что все окажется неизмеримо
сложнее однозначных "да" и "нет"!), то по крайней мере удачное сравнение: в
нем, видимо, и заключена вся суть.
С фантастикой случаются порой удивительные казусы. Не зря
писателей-фантастов окрестили "колумбами Неведомого": они с энтузиазмом
отправляются на поиски новых путей в индии, а по дороге мимоходом открывают
америки.
Казалось бы, остается немногое. Обобщить результаты экспедиций,
сформулировать выводы, к счастью оказавшиеся такими интригующими и
неоднозначными (тема не закрыта, впереди - споры, новые путешествия в
прошлое фантастики!) - и, зачехлив машину времени, запереть "гараж".
Однако нам придется совершить еще одно путешествие в прошлое. Четвертое
и последнее.
Помните, начиная разговор, мы обещали, что в наших "apxeологических"
экспедициях социальное рано или поздно напомнит о себе? В этой, последней,
оно будет определять все. Родилась эта проблема, о которой пойдет речь, из
социальных конфликтов - всему обществу, а не одним ученым, и решать ее.
Только нужна помнить, что "человечество вообще" - это абстракция; в реальном
же мире, мире разделенном, все непросто. И пока одна сторона настойчиво и
целеустремленно ищет пути решения проблемы, другая сторона также неотвратимо
движется к безумию.
А решать проблему придется - важнее ее сейчас нет. Это проблема
предотвращения войны. Ядерной войны. От того, как мы сообща решим эту,
зависит и то, будет ли у нас время разобраться со всеми остальными. Потому
что, пока тлеет надежда на какую-то "другую" попытку и не поджимает время,
даже самую запутанную и мучительную проблему нельзя посчитать полностью
безнадежной. Никакую - кроме той, о которой пойдет речь.
По подсчетам швейцарского эксперта Жана-Жака Бабеля, человечество за
последние 6000 лет пережило 14513 войн, в которых погибло 3640 миллионов
жителей Земли. В среднем, по четверти миллиона человеческих жизней за
войну... Однако страшнее ускорение.
Судите сами. На апрельском льду Чудского озера полегло несколько сот
человек. Век на дворе стоял тринадцатый... Семь столетий спустя счет шел
иной: первая мировая война унесла около 25 миллионов жизней, а следующая (по
времени вдвое короче) - почти вдвое больше. Неизвестно, включены ли в
последние 50 миллионов жертв те 100 - 140 тысяч японцев, что были испепелены
в одночасье. Одной бомбой в последние дни войны...
В фантастике тема войн никогда не была в загоне.
Однако только в XX веке, со вступлением цивилизации в эру
самоубийственных средств разрушения вопрос о войне приобрел нынешнюю мрачную
завершенность. Ибо теперь ясно всем: если эту проблему не решить, решать
остальные уже будет некому. Ни времени "другого" не будет, ни каких-то
"других" попыток. Решать надо единственным образом и сейчас.
Научная фантастика не раз чутким сейсмографом реагировала на глубинные
процессы в обществе, до поры неприметные. И когда взрыв над Хиросимой 6
августа 1945 года впервые поставил перед человечеством вопрос о выживании,
оказалось, что та самая литература, которой и посвящена эта книга, была
готова. Знала обо всем, что будет, что может быть. И рассказав об этом
читателям, первой включилась в кампанию за скорейшее опровержение своего
неутешительного прогноза.
Война войне - это, вероятно, сейчас единственная по-настоящему
глобальная проблема, которая до конца столетия окончательно разрешится. Либо
будет уничтожено все, что создал человек, в том числе и книги фантастов,
либо будет уничтожена сама война. Хотелось бы думать, что эта война - с
войной - станет последней на Земле!
Наша книга останется незавершенной, если мы не отправимся в это
последнее - четвертое - путешествие. На этот раз стартуем мы в сравнительно
недалекое прошлое...
1. "СУДНЫЙ ДЕНЬ"
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг