абсолютно точно, что такое это "добро"? Родился же афоризм о дороге в ад,
вымощенной благими намерениями... И может ли быть "добро" действительно
добром для всех? И вообще мыслим ли разум в отсутствие свободы выбора?
Вот ведь как все непросто. Ситуацию острее всех почувствовал Станислав
Лем, в свое время подвергший азимовских роботов резкой критике. Дело не в
технологических препятствиях, писал Лем, а в логических. Если роботы
разумны, то они способны произвольно менять нормативы поведения,
вырабатывать новые. Если же они не способны уклониться от раз и навсегда
заданных правил, то они были, есть и навсегда останутся машинами. И их
какие-то претензии на "замещение" рода человеческого попросту лишены смысла.
"Я простил Азимову многое, но не Законы роботехники - ибо они
сознательно фальсифицируют картину существующих возможностей. Азимов просто
вывернул наизнанку старую парадигму: традиционный злодей обернулся голубым
этическим героем". Сказано по-лемовски резко и бескомпромиссно - и, как
всегда, точно. Но и претензии Лема к коллегам-фантастам зачастую чрезмерны.
Ибо научная фантастика - конечно же, не только совокупность
парадоксальных идей и неожиданных решений. Это подтвердила и судьба двух
авторов - Азимова и Лема.
Франкенштейнова печать - как проклятье; стоит раз погрузиться в эту
проблему - и из нее уже не выбраться. Вот и создатель Трех Законов не в
силах оторваться от любимого детища. Спустя десятилетие после выхода книги
"Я, робот" появляется новый сборник, программно названный "Остальное о
роботах", а в начале семидесятых годов - еще один, "Человек двухсотлетия",
почти полностью посвященный роботам. Вновь и вновь пытается Айзек Азимов
распутать им же завязанный тугой узел из этики и кибернетики, и в последнем
сборнике идеально логичные роботы окончательно убеждают себя в том, что они
и есть самые настоящие люди...
Но поразительно другое - совершенно "противоестественная" привязанность
к роботам едва ли не самого резкого их критика, Станислава Лема! Уж для
него-то все было кристально ясно давно30 - однако в своей публицистике Лем с
поистине неиссякающим пылом продолжает бичевать убогую, по его мнению, мысль
фантастов-роботехников. И это неистовство отрицания рождает вполне
естественное подозрение: а сам-то Лем верит в собственный тезис о том, что
"ничего скучнее и примитивнее роботов в научной фантастике создано не было"?
Впрочем, к этому мы еще вернемся.
Вот ведь как они оказались просты и сложны одновременно, эти отражения
человека в зеркале прогресса. Кто бы ни стоял перед тем зеркалом -
восторженный энтузиаст или хмурый скептик, - не оторваться ему от отливающих
металлом глаз, смотрящих из зеркала совсем по-человечески.
Не только научная или даже общефилософская проблема стояла перед
писателями, выпускавшими в мир все новых и новых человекоподобных существ. В
мировой литературе появился образ, которого не было ранее и который читатели
сразу же приняли и полюбили. Конечно, создание Франкенштейна было во сто
крат сложнее и богаче - не жертва и не агрессор, ни друг и не враг, а нечто
двойственное и непрограммируемое, как и сам прогресс, вызвавший это создание
к жизни. Роботы выглядели не в пример примитивнее: просто новые заменители
няньки, слуги, собаки.
И все-таки можно сколько угодно спорить о роботах, а ясно одно: они
были нужны, даже желанны. Видно, в этом мире не так много осталось
заботливых нянек, исполнительных помощников и верных псов... Фантасты
отразили настроения, владевшие читательской аудиторией, - стоит ли ставить
это писателям в вину?
Но как "проблемное поле" научной фантастики, позволяющее заглянуть в
человеческую душу извне (ведь эти возможности недоступны традиционным формам
литературы), роботы потихоньку прискучили. В последние годы все реже
встретишь оригинальные истории, зато растет поток пародий, сатирических
выпадов и просто беззлобных юморесок. Все это, увы, свидетельствует об
одном: жила вырабатывается...
Сцена опять темнеет, близится конец второго действия.
"Эпилог" - так назвал свой рассказ Клиффорд Саймак, один из самых
знаменитых роботехников мировой фантастики. Ему довелось выпустить в жизнь
множество механических существ, но на память прежде всего приходят герои его
романа "Город" (1953). И вот спустя двадцать лет Саймак вновь вернулся к
роботам - для того, чтобы еще раз с ними проститься. На этот раз, видимо,
навсегда.
Мы помним "Город" - эту прекрасную, хотя и чуть наивную, по нынешним
временам, сагу о Вебстерах, Псах и Роботах. На всем протяжении книги
читатель последовательно прощался с героями доброй и грустной фантазии
Саймака. В финале Земля почти опустела, на ней остались лишь загадочные
муравьи, построившие свою цивилизацию, да старый робот Дженкинс, бессменный
хранитель дома Вебстеров. Созданный примерно в те же годы, что и азимовские
роботы, Дженкинс превратился в своего рода эталон. С него писали десятки
копий, и он казался таким же незыблемым, как и само присутствие роботов в
фантастике.
В рассказе "Эпилог" - наверное, самом грустном из всех, написанных
Саймаком, - прощается с Землею и Дженкинс. Цивилизация муравьев развалилась,
сами они исчезли неведомо куда, и Дженкинс последним уходит из опустевшего
дома. Друзья-роботы прилетают за ним, путь их лежит далеко-далеко, к
звездам.
Прощается со своими героями Саймак. Расстается с Землей робот, честно
послуживший ей и своему создателю. Но почему-то при чтении рассказа не
покидает ощущение, что фантастика прощается с роботами, так же верно
служившими ей долгие годы...
Они еще не раз появятся на страницах книг и журналов, однако время их
уходит. И все-таки эти странные создания сделали свое дело: в них, как в
зеркало, посмотрели на себя люди. Мира роботов создано не было, только новый
миф, но и мифы зачем-то нужны, верно?
...И опять из-за сцены доносится тема пролога. Из полуторавековой
временной дали звучит голос юной Мэри Шелли, которая в своем озарении
предусмотрела, казалось, все: "Мы останемся как бы незавершенными, пока
некто более мудрый и достойный, чем мы сами... не поможет нам бороться с
нашими слабостями и пороками". И в этих словах ее - вся фантастика о
роботах.
ИНТЕРЛЮДИЯ
В первых двух действиях было больше переживаний, страстей. А теперь
эмоции уступят место холодному анализу. Ну что же, смена настроений задана и
героями: поначалу на сцене играли свои человеческие драмы такие же люди, как
мы, лишь одетые в новомодные металлические "доспехи". А дальше? Герои,
которых представят зрителям в следующих двух действиях, могут вызвать какие
угодно ассоциации, но на людей они не будут походить даже отдаленно. А
интеллектуальная драма продолжается...
Вот и сейчас, пока меняются декорации, небольшое отступление, реприза
перед закрытым занавесом.
Кибернетика - наука молодая, однако того же не скажешь о вычислительной
технике вообще. Во многих музеях мира хранятся под стеклом древнейшие
счеты - абаки, которые насчитывают тысячи лет. А первое сочинение, в котором
ставился вопрос о целенаправленном поиске логически истинных высказываний,
появилось в самом начале XIV столетия. Это был трактат испанского
монаха-францисканца Раймунда Луллия "Великое искусство", в котором автор не
только выдвинул идею логической машины, но и обсуждал конкретные проекты. В
1642 году Блез Паскаль разработал принципы счетной машины, способной
вычитать и складывать, а тридцатью годами позже ее усовершенствовал Лейбниц,
обучив двум другим арифметическим операциям.
То были первые робкие шаги науки, которая только к середине XX века
осознает самое себя. А англичанин Чарлз Бэббидж в 1823 году спроектировал
действующую, достаточно скоростную по тем временам вычислительную машину для
составления логарифмических астрономических таблиц. И дошел до идеи (увы,
остававшейся практически нереализованной еще век с небольшим) создания
гигантской "аналитической машины", в которой уже предусмотрено все:
программы на перфокартах, банк памяти, блоки ввода и вывода исходных данных,
их арифметической обработки. Осталось только изобрести электронные лампы и
транзисторы!
Начиная с конца тридцатых годов развитие вычислительной техники пошло
по экспоненте. В 1937 году Хоуард Эйкен в Гарварде разработал принципиальную
схему, а чуть позже построил первый "автоматический вычислитель с
последовательностью управления", 4,5-тонный гигант МАРК-1. Потом началась
война, и как следствие возникла насущная необходимость в скоростной и
эффективной вычислительной технике. Первая ламповая ЭВМ (ЭНИАК) была
разработана в самом конце войны американцами Д. Макли и Д. Эккертом и через
год запатентована31.
Еще один шаг на пути создания современной практической кибернетики
сделал в конце сороковых годов выдающийся математик, выходец из Венгрии,
Джон фон Нейман, предложивший вводить в память компьютера не только пакет
данных, но и программу выполнения операций. В 1950-е годы был запущен первый
серийный компьютер УНИВАК-1, а затем стали сменять друг друга, постепенно
усложняясь, все новые и новые поколения ЭВМ.
Но это техника. К началу шестидесятых годов была разработана и теория
кибернетических систем, ученые впервые задумались о философских,
нравственных, социальных последствиях рождающейся новой науки. К этому же
времени достигло своего пика увлечение сверхоптимистичными прогнозами.
Пророки кибернетического будущего громогласно обещали, что не пройдет и
двадцати лет, как машина станет чемпионом мира по шахматам, полностью
заменит в больницах врача-диагноста, а также "отменит" труд переводчика. Это
были еще самые осторожные прогнозы - наиболее горячие головы называли точные
даты создания искусственного разума!
Два десятилетия пронеслись в полемических бурях, то стихавших, то
разгоравшихся с новой силой, а что в результате? Лучшие машинные программы
сейчас могут на равных бороться с кандидатом в мастера, с мастером, но не
больше. Машины-диагноста так и не создано. Что же касается переводческой
сферы, то точную оценку ситуации дал известный американский философ X.
Дрейфус в книге "Чего не могут компьютеры?": "То, что машина выдавала до сих
пор в качества перевода, можно было бы назвать русским (или, соответственно,
английским) текстом, но только в том случае, если вы относитесь к нему так
же, как родители относятся к каракулям своего чада, видя в них пробы пера
будущего Леонардо"!
Наконец, поставленные на заре кибернетики фундаментальные проблемы не
только не были решены, но буквально низвергли на головы и оптимистов и
пессимистов массу новых парадоксов.
Впрочем, в наши намерения не входит излагать курс истории кибернетики -
она уже написана. Правда, было бы правильнее именовать ее все-таки
предысторией.
Ибо за тридцать пять лет существования этой науки происходила своего
рода "разминка", проба сил и возможностей, не говоря уже о выявлении тупиков
и пределов. Вычислительных машин построили великое множество, а вот что
касается вопросов принципиальных... Кибернетика не решила тех грандиозных
задач, на которые было замахнулась по молодости лет, но зато у нее хватило
времени, чтобы трезво осознать, какая бездна отделяет ее от решения. Разве
одно это не свидетельствует о конце детства и наступлении зрелости?
Достаточно перечитать отчеты в популярных журналах о последних конференциях
кибернетиков, чтобы ощутить общую атмосферу начавшегося отрезвления.
Путь от первых вычислительных устройств до постановки проблемы
"искусственный интеллект" был одновременно и коротким и долгим. Не так уж
много лет прошло, но сколько тропинок отшагала человеческая мысль и в
скольких перебывала тупиках!
...Как они все-таки оказались схожи - кибернетика и фантастика, эти две
дерзкие дочери научно-технического прогресса! Обе в молодости замахнулись на
недостижимое (предсказание будущего, создание искусственного разума), обе
столкнулись с массой непредвиденных сложностей. Сейчас в тоне теоретиков
фантастики и кибернетиков бравой уверенности заметно поубавилось; но именно
сейчас ясно, что этим пограничным областям научного и художественного
мышления принадлежит будущее.
Почему пограничного? Потому что фантастика задалась целью расширить мир
на те области пространства - времени, что еще предстоит познать, или те,
которые не будут познаны никогда. То же самое в отношении человеческого
разума ожидали от кибернетики. А будущее... Что касается фантастики, то наша
уверенность в ее бурном и прекрасном будущем зиждется на твердом логическом
фундаменте: мир, в котором мы сейчас живем, становится день ото дня все
более фантастичным.
С другой стороны, можно сколько угодно иронизировать над амбициями
строителей искусственного интеллекта (а они и сами дают основания для
иронии), но нельзя сбрасывать со счетов и то полезное, что привнесла
кибернетика в мир людей. Не появись она вовремя, в сопровождении совершенно
еретических философских вопросов, столетиями занесенных в разряд "табу"; не
дерзни ученые хоть в теории повторить то, что удалось Бецалелю,
Франкенштейну и Россуму, - создать искуственный разум - мы, вероятно, в
чем-то отстали бы в изучении нашего собственного разума.
За последние десятилетия практическая кибернетика развилась
необыкновенно, и нынешние поколения ЭВМ похожи на своих ранних
предшественников, как современные сверхзвуковые авиалайнеры - на "этажерку"
братьев Райт32. Компьютеры сейчас настолько органично вошли в нашу
повседневную жизнь, что мы порой их даже не замечаем.
С компьютерами советуются ученые, врачи, юристы, инженеры и
преподаватели; в конце XX века даже браком нередко сочетаются по советам
электронной свахи. Можно продолжить список, но в мозг уже закрадывается
тревога: а где пределы всемогущества компьютеров? Что они еще могут
контролировать - социальную ориентацию, нормы поведения, мысли, чувства? Что
еще?
Увы, ответы на эти вопросы пока можно отыскать только в фантастике. Тем
более, что, несмотря на успехи вычислительной техники, "отцы" кибернетики
думали о своем детище прежде всего как об обобщающей философской дисциплине.
И на вопрос, который задал в начале пятидесятых годов Алан Тьюринг, - может
ли машина мыслить? - ответа не получено до сих пор.
А попытка даже грубо описать нечеловеческий разум открыла такие бездны
непонимания разума человеческого, что стало ясно: до эпохи настоящей истории
кибернетики пройдут годы.
ДЕЙСТВИЕ 3. МАШИНА
Нам говорят "безумец" и "фантаст",
Но, выйдя из зависимости грустной,
С годами мозг мыслителя искусный
Мыслителя искусственно создаст.
Иоганн Вольфганг Гёте
Занавес опять поднят. На сцене, залитой искусственным мертвенным светом
(отчего она напоминает операционную), декораций практически нет - одна
только бесконечная стена, холодно отливающая эмалью и усеянная множеством
каких-то лампочек, панелей управления, индикаторных щитов. Слышится стрекот
печатающего устройства, да где-то за стеной, извиваясь змеями, шуршат
перфоленты. Холодно и неуютно, как в больнице.
И лишь спустя какое-то время мы начинаем различать в треске, шелесте,
жужжании свою внутреннюю логику. Оказывается, и в подмигивании лампочек
скрыт определенный смысл: несмотря на пустую сцену, действие началось, и
кто-то невидимый и зловещий ведет свою роль, о содержании которой можно
только догадываться...
К роботам фантасты пришли, отталкиваясь от мифов и легенд, которыми их
заботливо снабдила мировая литература. И как во всяком мифе, основой мифа о
роботах служил человек.
Идея всемогущих компьютеров, или "электронных мозгов" (интеллектроника,
как назвал их Станислав Лем), родилась в пустом мифологическом пространстве.
Не только в художественной литературе - во всей человеческой культуре разум
неизбежно ассоциировался с привычным телесным обликом. Представить себе
мышление, не связанное с человеческим телом, - значило представить
качественно иное.
Впрочем, и до наступления эры компьютеров в художественной литературе
встречались просто машины. Никакой электроники в них, разумеется, не было,
но с основными функциями - контроля, распределения, проведения
вычислительных операций и, наконец, управления - "доисторические" машины
фантастов справлялись неплохо.
Машина (будем писать это слово с большой буквы: речь пойдет о
символе-герое научной фантастики) имеет свою историю, которая хотя и
уступает по продолжительности истории роботов, но драматическими коллизиями
богата не в меньшей степени.
Машина пришла в жизнь людей и в литературу практически одновременно - в
конце XVIII века, вместе с начавшейся промышленной революцией. Без Машины не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг