- Слушай мою команду. - Лейтенант взял власть над машиной.
Экскаватор его команду почему-то не слушал. Он стоял как стоял, даже
дрожь прошла.
Давыденко не стал смущаться. Смущаться лейтенант не любил. Решив, что
машина, может быть, слегка глуховата, он добавил голосу грома:
- Слушай мою команду... Глухонемой экскаватор стоял без движения.
Сенюшкин, бортинженер, тихонько, как бы разговаривая с лопатой, сказал:
- Белая кнопка на пульте. Питание.
- Ага, - вдруг прокричал Давыденко, хлопнув раструбом причиндатора о
бедную стереотрубу, - а питание? Идиоты! А питание кто подключать будет?
Пушкин? Белая кнопка на пульте. Совсем отупели, бездельники.
Он кулаком пригрозил переминающейся от смущения команде.
Через пару минут машина уже тарахтела, раскладывая по полю ровные кучи
земли.
Время шло незаметно. Азарт поисков несколько поутих, но приказ есть
приказ - без экспоната на орбиту не возвращаться. И хотя начальство
находилось там, на орбите, распивая чаи на флагманском корабле, и
генеральский голос был не самим голосом, а всего лишь радиослепком,
усиленным для пущего трепета, все равно - лейтенант в службе был тверд и
спуску подчиненным не давал.
То и дело кто-нибудь из землян кричал, показывая на кочующий по поляне
холмик.
Послушный "Урал" переползал туда, и скоро новая яма добавляла пейзажу
дополнительную глубину и симметрию.
Все бы хорошо, только вот холмик норовил играть в свои прятки все
ближе и ближе к ракете. И экскаватор в роли водящего, соответственно, тоже.
Неизвестно, кто заметил первый, да и неважно, но солнце вдруг словно
проснулось, и тень от корабля, до того дремавшая в неподвижности, поползла,
поползла, словно кто ей хвост прижигал.
Собственно говоря, заметили движение не солнца, а тени, потому что
смотрели не вверх, а вниз, в терзаемую машиной землю. А когда посмотрели
вверх, ахнули. Корабль превратился в легендарную башню из Пизы. Он стоял,
страшно кренясь, и крен на глазах увеличивался. Ракета заваливалась на
сторону.
- Ай, - закричал лейтенант как-то по-детски - обиженно и с досадой, но
тут же осадил себя, и его бессильное "Ай" превратилось в громкое командное
"Эй!"
- Эй, там, на борту! Спите вы, что ли? Ракета падает! Ногу давай,
ногу!
Наверху, видно, не поняли, потому что из люка вместо опоры показалась
обутая в бахилу нога.
- Да не ногу, а ногу! Не ту ногу, дурак! Кто там на двигателе?
Цедриков, твою так? Табань вторым боковым. Ракета заваливается. И ногу,
дополнительную опору по четвертому сектору.
Из борта полезла нога. Это была гладкая полированная телескопическая
конструкция с ребристой платформой вместо стопы. Одновременно затянул свою
волчью песню боковой двигатель, и струя газа, выбивая из почвы пыль,
сдобрила воздух поляны новыми ароматами.
Ракета перестала заваливаться и скоро пошла обратно.
- Не спят, черти. Работают, - похвалил лейтенант. Потом повторил
громче, чтобы услышали на борту: Работают, черти. Тянут.
Он хотел похвалить еще, но, видно, и того, что сказал, хватило -
перехвалил. Двигатель продолжал реветь, а ракета, быстренько миновав
вертикаль, уже заваливалась на другую сторону.
Как ни орал Давыденко, как ни размахивал кулаками, как ни крутил палец
у набухшего от крика виска - все зря. Двигатель заглушал слова.
Будто огромный бидон, полный звонких и хрупких стекляшек, ракета упала
на кустарник и низкие деревца, росшие по краю поляны. Тень ее, верный
слуга, бросилась к ракете на помощь, но сдержать удар не смогла, слишком
была тонка, чтобы уберечь тяжелое тело.
У лейтенанта словно язык отсох. Словно она на него упала.
Что-то ткнулось в лейтенантские ноги. Он посмотрел, что. Это был
рупор - сильно помятый, битый, но живой и вполне годный к употреблению. Вот
только генеральский голос остался высоко на орбите. Но и помятый, и лежащий
поверженным на этой чужой земле, рупор, казалось, хранил отзвук
генеральского слова, и лейтенант бережно, как ребенка, поднял его к себе на
руки.
Цонурая, стояла команда за спиной своего командира. Лишь экскаватор
послушно кряхтел на поле, будто ничего не случилось, будто не он, а дядя
довел дело до беды.
Первым пришел в себя лейтенант. Ему по званию полагалось прийти в себя
первым. Вот он и пришел.
- Не унывай, хлопцы, - сказал Давыденко бодро, - где наша не
пропадала. За мной!
Лейтенант впереди, за ним все остальные двинулись к поверженному
кораблю.
На зеленом ложе, в тени высоких деревьев, так похожих на земные
березы, только листья квадратные и петельки вместо кудрей, он лежал
успокоенный, словно спал, - будить не хотелось.
Давыденко с командой и провинившийся экскаватор (про Пахаря как-то
забыли) вплотную приблизились к кораблю.
Командир, когда подошли, к уху приставил рупор, а его неровный от
вмятин край наложил на борт - чтобы выяснить по внутренним звукам, все ли
живы-здоровы.
Так он ходил вдоль борта, прикладывая рупор то там, то сям в надежде
услышать хоть легкое шебуршание.
Корабль молчал. Мертвая телескопическая нога, как вражеское копье,
торчала из его большого бездыханного тела.
Тогда Давыденко стал осторожно выстукивать рупором сигналы тюремной
азбуки. Стучать громко, тем более помогать стуку голосом он не хотел. А
вдруг, кроме мертвых, в корабле имеются и контуженые и поднятый стук
растревожит их больные барабанные перепонки.
Видно, постукивание и похаживание лейтенанта все-таки повлияли на
здоровье оставшегося на корабле экипажа.
Там внутри что-то охнуло - или кто-то. Потом они услышали скрежет и
поняли, что изнутри открывают люк.
Из отверстия показалось круглое лицо Цедрикова, оператора.
- Ну, что? - спросил оператор.
- Что - что? - не понял сначала Давыденко.
- Делать будем что? Связи с флагманом нет. Связисту Бражнину отшибло
слух. Начисто. А без связиста аппарат - что электроутюг без тока.
- Утюг, - согласился Давыденко.
- Мое дело маленькое, - продолжал оператор, - ответственным за
операцию начальство назначило тебя, вот ты и думай, как нам отсюда
выбираться.
- Утюг... без тока. - Давыденко все никак не мог переварить образ,
нарисованный оператором.
- Вот именно. - Цедриков от досады стукнул кулаком по обшивке.
- Знаю! - Лейтенанта внезапно осенило. - Знаю, как передать на орбиту
сообщение. Черт с ним, с утюгом. Рябый, когда здесь темнеет?
- Через четыре часа по земному времени, товарищ старший лейтенант.
- Отлично. Будем жечь лес.
- Как? - это сказал оператор.
- Будем выжигать лес в виде сигнала "SOS", чтобы увидали с орбиты.
- Лес? "SOS"?
- "SOS". Слушай мою команду. Рябый, Сенюшкин, Ибрагимов. Ты, Цедриков,
и давай сюда Бражнина. Это ничего, что оглох. Не ушами будем работать. Все
на прорубку просек. Лопаты отставить, всем взять топоры. И быстренько, пока
не стемнело.
Когда утром следующего дня аварийный подъемник поднимал их всех на
орбиту - невыспавшихся, перемазанных сажей и пеплом, из-за нехватки места
перемешанных не по рангам в одну плотную кучу, - кто-то, кажется,
бортинженер, вспомнил про непойманного аборигена.
Повздыхали в темноте кабины. Оператор Цедриков послал деда подальше,
но один голос заметил:
- С этими геоморфами вообще трудно. Сейчас они люди, а через час -
земля, глина или песок. И главное, в таком состоянии они будут жить лет
сто, если не двести. Ты уже помер, а он встанет себе - и дальше пахать.
Лейтенант от этих слов чуть об потолок не ударился. Хорошо, уберегла
теснота кабины, а так бы наверняка подскочил.
- Что ж... что ж... - Он запнулся, не зная, что говорить дальше. От
злости и досады на этого чертого умника, который разглагольствовал в
темноте.
- Что ж ты... - Он не видел, кто, но догадывался. - Зоотехник, что же
ты раньше молчал? Давыденко вдохнул и выдохнул.
- Планета геоморфов. Надо же! А с виду такой приличный старик. С
бородой. И вел себя мирно.
Лейтенант представил широкий генеральский лампас, в который скоро
упрется его виноватый взгляд, и сказал тихо и уже безо всякой злости:
- Утюг. Без тока. Эх ты, зоотехник.
ВОСЬМАЯ ТАЙНА ВСЕЛЕННОЙ
- Когда такая закуска, и рассказ должен быть особенный.
Слушатели притихли. Что-то он расскажет сейчас, старый космический
волк, ходячая легенда космофлота Земли, Федор Ильич Огурцов.
А дядя Федя чуток подпустил важности, осмотрел слушателей поштучно,
словно примеривался, смекал, стоит ли изводить бисер. Лотом начал:
- История эта, товарищи дорогие, случилась лет тридцать назад на
"Мичурине". Был такой звездолетишко, класса, кажется, третьего, планету
приписки не помню, да и вам разницы никакой. После его списали, тоже
замечательная история. Была в ней замешана женщина, переодетый робот. Но
про это - за отдельную выпивку.
Итак, идем на "Мичурине". Идем, значит, идем, и вот наконец приходим.
Куда-то нас принесло.
Смотрим, планета не планета - вроде какой-то шар, похоже, даже
искусственный. Посылаем сигнал-запрос, в ответ - никакого ответа. Тогда
забрасываем беспилотный шлюп, подводим его на расстояние выстрела, а шлюп
целехонек - не сбивают. То ли боятся связываться, то ли стесняются. А
может, давно там все перемерли и отвечать не хотят.
Был у нас на борту такой Веня Крылов. "А что, - говорит, - братишки,
помните, на Тау Кита мы всемером раскидали сотен пять или шесть. Чай, и с
этими не сплошаем".
"Так то ж были мыслящие кузнечики, - отвечает Вене известный спорщик
Бычков. - С теми и парализованный справится".
"Уж ты, Бычков, помолчал бы. Ты среди тех семерых, кажется, восьмой
был".
Бычков отошел, завял.
"Предлагаю, - предложил Веня товарищам, - набрать абордажную группу и,
не тяня резину, трогать. Кто за?"
"Я", - сказали одиннадцать ртов разом.
"И я", - двенадцатый рот был Бенин.
Они оделись в скафандры, вооружились кое-каким оружием, помолились,
как водится, на дорожку и после обеда отчалили.
Наш корабль, коли память сильно не изменяет, завис от таинственного
объекта примерно этак в полупарсеке. От после обеда до ужина по
корабельному - часов шесть. Ребята вернулись за десять минут до ужина. Были
шибко оголодавши, но лица имели хитрые. И все двенадцать молчали. То есть
какие-то слова они говорили, космонавту без слов нельзя, но слова все
пустяковые, а про поход - ничего, будто его и не было. Даже Фролов молчал,
первый корабельный болтун.
Сели ужинать. Ну, думают остальные, сейчас ребята покушают, подобреют,
разговорятся. Ни фига. От них только чавканье да обычный застольный
присвист, если кто-то из едоков делает продувку зубов. А как который
вытащит глаза из тарелки и встретится с товарищем взглядом, так оба
фыркнут, как жеребцы, разбрызгают по столу что у кого во рту и снова рожу в
тарелку. А Фролов, тот сидел-сидел, а перед самым компотом как всхохотнет
на весь стол. "Вы, - говорит, - как хотите, а я сейчас обоссусь". И пока
бежал до дверей, смех из него так и сыпал.
"Братцы, - наконец не выдержал капитан, - не томите, выкладывайте все
подчистую".
"А ты сам слетай, посмотри", - Веня ему отвечает. Капитан Дедюхин был
человек простой, и с ним в разговорах особенно не церемонились. Вообще у
нас на "Мичурине" народ подобрался бывалый, шляпы ни перед кем не снимали.
А уж фуями да ёпами сыпали, не жалея.
Но этих будто бы подменили. И ведь видно - хочется ребятам сказать и
вот-вот вроде бы скажут, но вместо слов - одни слюни и глупый щенячий смех.
Тогда завхоз корабля пошел на крайние меры. Выписал с кухни бутыль
девяностошестипроцентного.
Первый стакан капитан поднял за доверие. Все выпили не переча. Те
двенадцать молчат.
Второй стакан капитан поднял просто так, чтобы побыстрей шибануло.
Лишь когда спирту в бутыли оставалось толщиной с папиросу, языки у
ребят развязались и они, не сговариваясь, затянули старинную - "Схоронили
парня на Плутоне". На втором куплете ребята позабыли слова, и Веня Крылов
полез к капитану целоваться. Ужин закончился тяжело.
Наутро хитрый хозяйственник решил отыграться на опохмелке. Как ребята
проснутся и станет на душе у них муторно, так, придумал завхоз, он им -
сразу же ультиматум. Или развязывайте языки, или подыхайте с похмелья.
Проснулись ребята бледные. А тут еще наш хитрец вырубил кольцевые
двигатели. На корабле - невесомость. А невесомость с похмельем - что Малюта
в обнимку с Берией.
Туго пришлось абордажникам. Не всякий такое выдюжит. Да, видно, стоила
тайна пытки. Не выдали. Ни один. Обложили завхоза ёпами, помыкались,
проблевались и через денек отошли.
Потом за полетными буднями про тайну как-то забыли. Авралы, вахты,
ремонты - не до нее было. Скоро у меня самого с "Мичуриным" получился
развод, уволился я с "Мичурина". Уволился, перешел сцепщиком на "Исаака
Ньютона". "Мичурин" без меня тоже недолго коптил Вселенную, пустили его на
сковородки.
Такой, товарищи, переплет. Но самое интересное в случае на "Мичурине",
думаете, что? Та искусственная планетка? Нет, товарищи, не планетка. Самое
интересное - почему из нас-то никто, из остальных, не додумался слетать на
нее, посмотреть, самим во всем разобраться. И никому ведь даже в голову не
пришла такая простая мысль.
Все, товарищи, этой сказке конец. - Федор Ильич потянулся. - Вопросы
есть?
- Есть, - сказал малахольный Данилов.
- Давай, Данилов, спрашивай свой вопрос.
- А какая же, дядя Федя, была у вашего завхоза бутыль, чтобы довести
до похмелья столько здоровых мужиков? Или такой был хилый раньше в
космофлоте народ?
BiblioNet http://book.pp.ru
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 26.05.2004 15:20
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг