- Не знаю. Кокеро - это тот, кто жует листья коки. Хронический
наследственный наркоман. Его отец жевал, его дед жевал, а возможно, и прадед
занимался жеванием коки. Представляешь? Здесь уже под воздействием
наркотиков нарушается генетика. Потеря воли, слабоумие, тупость. Это не
трагедия личности, а национальное бедствие. Нужно изучать яды, чтобы
подобрать к ним противоядие. Врачи и химики этим и занимаются.
- А пока?
- А пока яды в ходу. Во всем мире производится 2000 тонн опия. Из них
на медицину уходит только 800 тонн, остальное поглощают наркоманы. Пытаются
воспроизвести состояние засыпающего Будды.
- Причем тут Будда?
- Говорят, в том месте, где веки засыпающего Будды коснулись земли,
вырос первый мак. И с тех пор пошло-поехало. Опий, гашиш, марихуана, кока,
хат, бетель. Наркоманы пьют, жуют, нюхают, глотают, делают уколы. Их лечат,
усовещают, ловят, осуждают, проклинают. Ну, одним словом, древняя как мир
свистопляска борьбы порока и добродетели.
- И все-таки, - настойчиво сказал Альберт, когда Женя замолчал, -
какова роль доктора Трири в этой свистопляске?
- Незавидная. Прямо скажем, зловредная. Он путает все карты. Ведь
борьба с нелегальным производством и торговлей наркотиками очень сложная
вещь. Это преступление очень трудно раскрыть. Жертва, как правило, не
жалуется, а является соучастником преступления. Я уж не говорю о такой
привлекательной для гангстеров стороне проблемы, как огромные барыши. И вот
появляется человек, впрочем, он не один такой, который предлагает
легализовать и узаконить положение наркомана. Придать ему, так сказать,
государственный статус. Представляешь?
- Представляю.
- Это лазейка для тех, кто хотел бы обратить часть народа в тупоумных
кокеро. Некоторые социологи считают, что физическая зависимость человека от
наркотика легко трансформируется в политическую зависимость.
- Ну-ну, - недоверчиво сказал Альберт, - ты, кажется, слишком детально
познакомился с проблемой. Это звучит наивным парадоксом.
- А что ты думаешь?
- А что мне думать? Я не интересуюсь наркотиками. Мне кажется, это не
главное, во всяком случае не самая насущная забота человечества.
- Возможно. Но это не значит, что ею не стоит заниматься.
Доктор Трири не носил сутаны. Когда-то его в этом одеянии мечтали
видеть незабвенные родители. Но всевышний рассудил иначе.
Доктор Трири носил нечто черное и широкое вроде профессорской мантии.
Его наряд произвольного покроя не стеснял движений, не сковывал свободу
тела. "Свобода тела и духа. Ибо они взаимосвязаны". И когда он поднял свои
руки, длинные бледные руки, руки, не знавшие оружия, спорта и труда, всем и
впрямь показалось, что на палубу "Святой Марии" сел могучий орел или гриф,
спустившийся сюда с далеких вершин Сьерра-ду-Мар.
- И если наряд мой поражает ваш взгляд, - с ходу начал доктор Трири, -
то немного подумайте, и вы поймете цель, смысл и назначение этого
независимого покроя. И смысл, и цель, и назначение одно-свобода. - Он
взмахнул рукой и на тонком аскетическом пальце его сверкнул кардинальский
аметист. - Святая свобода. Святая свобода тела, всего тела в целом и каждого
органа, каждой клетки в отдельности. Да, да, я не оговорился! Любая клетка
моего тела имеет право на свободное волеизъявление...
- Господин доктор, - вежливо перебил Трири помощник капитана, - может
быть, мы соберем более представительную публику, допустим, завтра и с
удовольствием послушаем вас в условиях, соответствующих ценности высказанных
здесь мыслей?
- Истина не ждет! Промедление смертельно! Итак, я говорю, что был час,
когда клетки наших тел, разобщенные и разделенные, носились в мировом океане
жизни. В те далекие эпохи еще не существовал организм. Каждая клетка была
свободна! Свободна! Свободна от обязательств перед другими
клетками-соседями, свободна во времени, свободна в пространстве! Да, я
утверждаю, что в те времена каждая клетка была... живой личностью! На свой
страх и риск принимала она решения, приносившие победу или смерть, на свой
страх и риск вела борьбу, побеждала или терпела поражение. Но она была
свободна; тогда грубая сила эволюции еще не включила ее в эту тюрьму, в этот
концлагерь, которому позже присвоили имя Организма. Такая свободная клетка
имела свои привычки, свои слабости, радости, огорчения. Свободная клетка
жила, ощущала, страдала, радовалась и боролась за лучшее будущее. Она
допустила страшную, роковую ошибку, позволив закабалить себя в Организме, но
мы не осудим ее за то, чего сейчас сами не можем избежать. Разве не так же
мы порабощаем себя в государстве? Будем же милосердны к нашим клеткам, к
нашему телу. Предоставим им ту минимальную свободу, которой мы располагаем.
Не будем стеснять ее неудобной одеждой и фасонной обувью. Пусть клетки
вашего тела будут вольны хотя бы от моды! О различных аспектах освобождения
клеток я буду говорить завтра.
Доктор Трири так же внезапно замолк, как и начал, и зорко повел
взглядом поверх голов слушателей. Немногочисленные зрители безмолвствовали.
8
- Ну и что было дальше? - спросил Альберт.
- Да ничего. После этой ахинеи насчет клетки доктор Трири замолк и
довольно упорно нас рассматривал. И при этом, по-моему, он думал о нас всех
что-то нехорошее.
- Как он выглядит?
- Довольно эффектно. Высокий в черном и широком. Белый воротничок из
валансьенских кружев делает его похожим на грифа. Костляв, сухопар, держится
подвижно, но не превышает амплитуду приличий. Лицо бледное, аскетическое,
губы тонкие, впрочем, ты завтра сам его увидишь.
- С чего ты взял?
- Я полагаю, мы все же посетим его лекцию.
- Зачем?
- Как зачем?
- Зачем нам слушать всякий бред?
- Ей-богу, ты еще не видел такого цирка! - Евгений прищелкнул пальцами.
- Ну, ладно, завтра посмотрим. Ты не досказал, что было дальше.
- Да ничего выдающегося. Во время блистательной речи за доктором
топтался его увалень-ученик. Здоровенный такой парень, красномордый и,
по-моему, в стельку пьяный. Фамилия ученика Остолоп. Забавно, не правда ли?
- Врешь. Откуда ты узнал?
- Помощник капитана обращался к ним, и я слышал. Мистер Трири и мистер
Остолоп.
- Сочинил?
- Ну сочинил. - Кулановский вздохнул. - Совсем немножко. Одну букву.
Оссолоп его фамилия.
9
Торжественно, широким, размашистым шагом доктор Трири миновал
пассажирскую палубу и поднялся наверх, где для него и Джимми был приготовлен
номер люкс. Словно подрубленное дерево, рухнул доктор в мягкое чашеобразное
кресло. Застенчивая улыбка медленно проявилась на бледном лице, как
изображение на недодержанном негативе.
- Здесь дивно, Джимми, не правда ли? - слабым голосом спросил
проповедник,можно будет немного отдохнуть.
- Вы правы, док. Здесь неплохо. Не хотите ли поужинать в ресторане?
- Господи, Джимми!
- Ладно, ладно. Тогда оставлю вам ваши термосы, а сам схожу подкреплюсь
чем-нибудь существенным.
Джимми Оссолоп мягким движением притворил за собой дверь. "Старик
ужасно нервный. Боится резких звуков. Стук двери способен нагнать на него
истерику. А вот мне все нипочем. Хотя не скажи. Как я здорово сегодня
набрался у этого дона, дона... черт его знает, как его там, да, здорово
было, но все же лейтмотив не исчез. Из-за этой попойки и на корабль
опоздали, док нервничал, как черт знает кто, но этот дон словно присосался.
А может, он знал? И поэтому не хотел нас выпустить? Хорошо, что док не пьет.
Вообще он, док, молодец. Он многое может. Он мне предсказал, что лейтмотив
не исчезнет неделю, как я ни прыгай, и действительно, уже четвертый день
держится, проклятый, и не слабеет ни на секунду.
Точка, тире. Точка, тире. Жирная черная точка и белое, сверкающее,
словно проблеск молнии, тире. Точка, тире. Затем точка и несколько тире. Но
чаще всего только точка и тире. И ничего больше. Точка, тире. Вот ведь
проклятие, какой глупый лейтмотив! Док говорит, что это фокусы подсознания.
Но, говорит, все равно это удивительно. Шутки подкорки и симпатики. Но мне
не легче от этих шуток. Точка, тире. Подумать только! И какая жирнющая
точка. Тире долго не держится. Промелькнет, и нет его. А точка висит. Может,
это не точка, а планета? И я вижу взлет ракеты в созвездии Х-У-Z? Чепуха!
Это точка и тире! Ни более, ни менее. Еще три дня мучиться, если верить
доку. Алкоголь не помогает, конечно. Но как-то начинаешь смотреть на все со
стороны. Вроде бы это не совсем твоя точка и не тебе принадлежащее тире".
10
Питер Ик осторожно пробирался среди огнетушителей и канатов.
"То, что свернутый стальной трос или бухта манильской веревки похожи на
спящих змей, приходило в голову сотням тысяч людей, но помнили ли они о
змеиной сущности спирали вообще? Прямая линия проста, кривая линия хитра, а
завитая, как спираль, хандру нагонит и печаль. Чепуха!.. а завитая, как
спираль, больных, печальных и слепых, покорных слуг, рабов немых несет на
крыльях нежно в даль, где ожидает радость их... кажется, я, как обычно,
заблудился. Удивительная, феноменальная неспособность ориентироваться!
Ориентироваться в пространстве и в людях. Почему же я писатель? Нет, нужно
разобраться с самого начала. Мне было тошно, и я подумал... или
почувствовал? Скорее ощутил, что мне вовсе не помешает рюмка коньяка. Только
рюмка? Ну не только, а если представится возможность, то и беседа с милой
(милая - курсивом) незнакомкой. Только беседа? Да, только. И вот я вышел и
самонадеянно направился в ресторан. Почему самонадеянно? Потому, что не
спросил у стюарда, куда следует идти. Тут же я заблудился. По-моему, я
нахожусь в районе грузового трюма и скоро буду туда спущен как лишний груз,
балласт, который подлежит выбросу (выносу) из корабельного помещения.
Придется обращаться за помощью к человечеству. Адрес один. Часть апеллирует
к целому. Частность взывает к правилу. Обращается ли правило за помощью к
исключениям? Не знаю. А вот и представитель этого правила. Он идет тем же
порочным путем, что и я. Он путается в канатах и огнетушителях и, кажется,
воображает, что попал в дебри амазонской сельвы. Ему мерещатся белые змеи и
красные жакаре. Кроме того, судя по неуловимым для глаза приметам, как-то:
росту, ослепительному румянцу, великолепным зубам и еще кое-чему, передо
мной соотечественник. Он молод и глуп. И к тому же пьян. Но здесь мы
переходим уже в позитивную область. Если этот парень пьян, значит, рядом
ресторан".
- Вы не скажете, как пройти в ресторан? - Ик был предельно вежлив.
Одновременно он пытался магнетическим взглядом пробудить сознание в
затянутых дымом глазах Оссолопа.
- Ресторан? Я сам его ищу! Черт бы побрал их со всеми их переходами!
Никогда не встречал такой безумно громоздкой конструкции! Голова
закружилась. Давайте спросим стюардессу! Она-то наверняка знает!
- Стюардессу? Но мы на морском корабле!
- Разве? Тогда спросим у капитана. Он, наверное, не дурак выпить и
должен знать, где у него ресторан. Не так ли?
- Логично. Боюсь только, поиски капитана займут не меньше времени, чем
поиски ресторана.
- Тогда пойдем в бар.
Ик с интересом рассматривал пошатывающегося Оссолопа.
"Может, имеет смысл сменить прогнозируемую милую собеседницу на
реального клоуна-соотечественника?" - Почему вы предполагаете, что бар найти
легче, чем ресторан? - спросил Ик, сурово ожидая ответ.
- Ресторан большой, не правда ли? - Джимми широко расставил руки,
иллюстрируя мысль о том, как велик объект его вожделений.
- Согласен.
- А бар маленький, не возражаете? - Джимми свел ладони почти впритык,
оставляя такую площадь для бара, где могли веселиться разве что блохи.
- Допустим, хотя вы уж очень преуменьшили бар.
- Я утрирую. Ну и вот!
- Что же следует?
- А то, что бар найти легче, чем ресторан.
- Но почему? - возмутился Ик. - Разве стог сена найти труднее, чем иглу
в нем?
- Нет, но найти великое всегда труднее, чем малое. Я предлагаю начать с
малого. А им является бар. Следовательно, ищем бар.
Оссолоп победно поглядел на Ика. "Эх ты, точка с тире!" Питер Ик
подумал и согласился.
- Идет, ищем бар.
"Ну что за клоун! Чудо, а не клоун. Глуп и весел, что может быть
приятнее? По крайней мере для меня. На сегодня, на вечер. Нет, он вполне
способен заменить милую собеседницу".
- А ведь я прав! - заорал Оссолоп. - Вот и бар! Два коньяка и два кофе,
мадам! Мое имя Джимми. И точка. Джимми и все. Без выкрутасов. Я человек
науки.
- Питер Ик, писатель и публицист. Отсутствие выкрутасов, дорогой
Джимми, это уже в некотором роде выкрутасы.
- Возможно. А что вы пишете? Как вам нравится этот коньяк?
- Не будем говорить о работе. Пишу я разное. Коньяк местный,
неважный, - мистер Ик украдкой разглядывал барменшу.
"Она была, наверное, дьявольски хороша. Боже, до чего она была хороша!
А теперь она будет становиться все хуже. С каждым днем. Это ужасно. Почему
ты не воспринимаешь все так, как оно есть? Реальный миг, реальный день,
реальный мир. Что гонит тебя по времени взад и вперед? Какое имеет значение,
чем была и чем станет барменша? Главное, она есть. Остановись мгновение,
длись вечно, ведь тебя больше не будет! Клоун как-то изменился, в нем
открылось что-то неприятное. Что? Может, он помрачнел? Куда девалось его
веселье?" - Вам очень досаждают критики?
- Как вам сказать, Джимми? Не очень, но... с ними трудно найти общий
язык. Когда я делаю вещь сугубо фантастическую, то есть фантастику в ее
чистом, рафинированном виде, критики набрасываются на меня и с пеной у рта
утверждают, что я не описал героя, не дал характеров людей, портретов и
прочего. Если я пишу детектив, меня упрекают за отсутствие психологизма и
интеллектуализма. Если же я создаю что-нибудь из реальной жизни, то всем им
не нравится в моем произведении отсутствие динамичного сюжета, напряженного
действия и полета фантазии. Вот так.
- А совместить все эти требования нельзя?
- Совместить можно, но удовлетворить их необычайно трудно. Литературное
произведение подобно кулинарному: оно должно обладать определенным вкусом.
Кислым, сладким, горьким, наконец. Продукт на все вкусы не имеет ярко
выраженного свойства. Это аква дистиллата, или попросту безвкусица.
"Клоун, ты меня разочаровал. И ты суешь нос в литературу. Как вы мне
надоели!" - Еще два коньяка, мадам!
"Она, конечно, прелестна и сейчас. Сеньора грация. Сеньора экселенца.
Превосходная сеньора. Откуда она?" - Скажите, Питер, вас никогда не
интересовали странные люди?
- Странные люди? Америка полна ими. Я только и занимаюсь странными
людьми. Простите, Джимми. Ваше здоровье, сеньора, хорошее здоровье. Если не
секрет, то как мы с вами поздороваемся следующий раз?
- Добрый день, Миму.
- Миму?
- Так зовут меня друзья. Полное имя - Долорес Мария ди Мимуаза, но,
сами понимаете, оно не очень уместно здесь.
- Понятно. Благодарю вас, Миму.
"Какая прелесть! Как просто, без ломанья, без хихиканья. Врожденное
благородство. Ди... стало быть, в роду были дворяне, от них это величие и
простота. Впрочем, у испанцев и португальцев "ди" - это не совсем то, что
"де" у французов... Нет, видно, мне еще не все равно на этом свете".
- Вы не слушаете меня, Питер, и я третий раз повторяю вопрос: как вы
изображаете странных людей?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг