Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
очень устали. Особенно один из них, который был болен и сильно хромал. Лучше
всех держался старый караиба, высокий, как аист жарибу.  Но  ему  тоже  было
нехорошо. Докучали мушки пиуме, кусающие человека в светлое время  суток.  И
пчелки тиубе, забивающиеся в уши и  ноздри,  не  дающие  открыть  рот.  Даже
особые сетки, которые придумали караиба для защиты  от  москитов,  не  могли
спасти от тиубе.
     Только ночью, когда большое созвездие Рыбак начинает клонить свой  ковш
к воде, течение замедлилось, и плот  умерил  бешеный  бег  среди  горячих  и
вязких трясин, где живут анаконды и кайманы.
     Ручей вынес плот в большое черное озеро, в котором медленно  колыхались
звезды. Покрутившись немного,  плот  замер  на  самой  середине.  И  караиба
пришлось взяться за шесты, чтобы добраться до берега. Они вылезли на горячие
камни, шатаясь от усталости. Даже костра  не  стали  разводить  и  сразу  же
легли. А утром старший брат первой жены моего отца нашел  золото.  Вот  все,
что я знаю.
     - А можешь ли ты провести нас к этому озеру?
     - Нет, не могу. Старший брат первой жены моего отца не сказал, как  его
найти.
     Но Дику суждено было найти это озеро. И вышло  это  случайно.  А  может
быть, и не совсем случайно.
     Приближался сезон дождей. Вода в Манисауа-Миссу стояла высоко. Срываясь
белыми струями со скользких камней, река обретала  величавое  спокойствие  в
туманной  Шингу.  Стремительные  лохматые  нити   переплетались   и   теряли
индивидуальность  в  бесконечном   потоке   ткани,   медленно   льющейся   с
циклопического ткацкого станка. Золото было в каждой пробе. Но мало. Слишком
мало. За день удавалось намыть не больше, чем на несколько крузейро. Игра не
стоила свеч. Дик облазил все рукава, все протоки. Иногда количество  золотых
крупинок в пробе начинало повышаться. Казалось, Дик напал на след.  Но  река
играла с ним. След пропадал. Тогда он решил обследовать северный берег. Если
река несла  золото  с  равнины,  то  следы  его  должны  были  отыскаться  в
прошлогоднем иле.
     Буйная зелень скрывала любые изменения, которые могли  произойти  здесь
всего неделю назад. Все же, чуть ли не ползая с лупой по земле,  он  отыскал
полосы наносов  и  разложившиеся  кучи  сплава.  Он  проследил  трассу  и  с
удивлением обнаружил, что на всем ее протяжении нет высоких деревьев. Кругом
росли исполинские цекропии и бертолеции,  а  в  узкой  извилистой  полосе  -
только мелкий кустарник и вьюн. Настоящая просека.  Это  могло  быть  только
одним из рукавов бифуркации. Причем постоянной, а не единичной, случайной.

     И он решил  пойти  вдоль  этой  безлесной  полосы.  Румберо  ворчали  и
проклинали день, когда нанялись на такую каторгу. Но когда Дик  намыл  песку
сразу  на  двадцать  долларов,  они  успокоились.  На  четвертый  день  пути
прохладное зловоние и тучи комаров возвестили  о  приближении  к  озеру  или
болоту. Красноватая почва уступила место перегною, который  упруго  пружинил
при каждом шаге. Лес сменился непролазным кустарником, и каждый шаг  давался
ценой поистине кавалерийской атаки.  Мачете  не  знали  отдыха.  К  счастью,
полоса кустарника оказалась неширокой, и люди вступили в море шуршащих трав.
Пришлось  надеть  рубашки  с  длинными   рукавами.   Саблевидные   ленты   с
микроскопическими зазубринами на обоюдоостром лезвии  нещадно  резали  руки.
Грунт становился  все  более  зыбким.  Прежде  чем  сделать  следующий  шаг,
приходилось  уминать  траву  ногой,  чтобы  ступать  не  по  земле,   а   по
зеленовато-белому травяному настилу. Так было больше шансов  не  провалиться
по пояс.
     Но вот пошла уже откровенная трясина: затянутые коричневой дрянью  ямы,
окна черно-кофейной воды,  поблескивающие  сквозь  слой  зеленой  сальвинии.
Впрочем, гораздо большую опасность таили в себе скрытые травой участки.  Вот
где действительно можно  было  отдать  богу  душу!  Приходилось  внимательно
приглядываться к  каждому  цветку.  Цветы  растений-амфибий  красноречиво  и
честно предупреждали об опасности.  Что  же  касается  цветов,  растущих  на
сравнительно твердом грунте, таких проводники знали слишком мало.
     Шестичасовой изнурительный переход оказался напрасным. Дальше  пути  пе
было.
     Дик возвращался назад по беловатой дороге из травяных стеблей, чуть  не
плача от злости. Пот ел лицо, как серная кислота. Виски трещали под  ударами
пульса.
     Из-под ног разбегались кузнечики и разлетались стрекозы.  Над  головами
проносились цапли. "Цапли, - подумал Дик. - Цапли. Значит, там все  же  есть
открытая вода. Может быть, даже то самое озеро..." Он выругался тогда длинно
и  витиевато,  как  умеют  только  в  Белене.  Проводники   остановились   и
переглянулись. Он выругался  опять,  уже  короче,  по-английски.  Они  пошли
дальше. Легче ему не стало. И все же  он  решил  сделать  еще  одну  попытку
прорваться к озеру.
     После суточного отдыха они вновь пошли на приступ. Опухшие от укусов  и
полосатые от расчесов, четыре дня одолевали эти проклятые  триста  ярдов.  В
итоге кровью и болью своей проложили дорогу к озеру. Дорогу, в полном смысле
слова вымощенную жердями и окрапленную потом.
     Сразу же за болотом показалась узенькая кайма краснозема, обрывающегося
над темневшим внизу  озером.  Во  время  паводка  вода  в  озере,  наверное,
подымается вровень с берегами. Потом стремительно  падает,  размывая  обрыв,
увлекая комья красного суглинка и обнажая переплетения корней.
     Дик промыл  первый  таз  и  вскрикнул.  На  дне  поблескивали  горошины
самородного металла. Дик бросил таз и лихорадочно огляделся.
     - Кошачье золото! - облизываясь, прошептал Мануэл.
     Вода в озере казалась черной. Впрочем,  в  Амазонии  это  не  редкость.
Образующиеся  из  отмерших  растений  гумусовые  вещества,  соприкасаясь   с
известняками, дают нерастворимые соединения, которые выпадают на дно.
     Но знание и эмоции не всегда выступают заодно. Вид озера навевал  тоску
и тревогу. Синее небо померкло. Солнечный свет  раздражал.  Дик  решил  дать
отдых людям и, чтобы развеяться самому, отправился побродить  с  винчестером
вдоль береговой каймы. Но ему фатально не везло. С сорока футов он не  попал
в индюка. Злой и мрачный, продирался  он  сквозь  заросли.  Ядовитая  улитка
упала за шиворот, и шея тотчас вспухла. Жгло, как  от  горчичника.  Поэтому,
когда он заметил  карабкающегося  по  стволу  древесного  дикобраза  коэнду,
первым его побуждением было влепить в него добрый заряд. Потом стало стыдно,
что он хотел сорвать досаду на ни в  чем  не  повинном  существе,  совершить
бессмысленное убийство.
     Хорошо, что он не убил коэнду. Это всегда не к добру. Дик огляделся  по
сторонам и поразился тому, как мало видит сердитый  человек.  Поистине  гнев
ослепляет. Все, что он увидел сейчас, точно пряталось до  последней  минуты.
Но как только он успокоился, мир для него вновь раскрылся.
     Его заинтересовала  нависшая  над  обрывом,  увитая  ползучими  лианами
скала. Захотелось взобраться  на  нее  и  попытаться  разглядеть  в  бинокль
противоположный берег. У подножия скалы зияла черная яма. Он  склонился  над
ней, и на него пахнуло сыростью и  каким-то  странно  влекущим  запахом.  Он
попытался  прислушаться  к  этому  запаху,  и   тот   сразу   же   показался
отвратительным. Дик выпрямился  и  достал  зажигалку.  Но  только  он  хотел
поднести огонь к провалу,  как  оттуда  неторопливо  высунулась  сатанинская
голова...
     В  кошмарном  бреду  и  то   не   привидится   змеиная   голова   такой
фантастической величины, абсолютно черная и сонно-равнодушная. Это был очень
редкий вид черной анаконды. Ее  называют  "дормидера",  или  "сонливая",  за
характерное храпение, которое она обычно издает.
     Но  уставившаяся  на  Дика  дормидера  была  молчалива  и   неподвижна.
Наверное, он казался ей муравьем. В его руке по-прежнему была зажата горящая
зажигалка, и он почему-то подумал, что зря выгорает бензин. О чем только  не
думает человек в самые ужасные минуты!
     Но шевельнуться он не мог и стоял  перед  чуть  покачивающейся  головой
словно загипнотизированный. А может быть, это и был гипноз. Во всяком случае
исходивший от змеиной пасти запах опять показался влекущим и тревожным.
     Внезапно черное лоснящееся  тело  напряглось,  и  змея  выбросилась  из
пещеры, как стальная рулетка из гнезда или невиданной  величины  торпеда  из
пневматического аппарата.  Чудовище  молниеносно  пронеслось  мимо.  Горящий
фитилек зажигалки качнулся  один  только  раз.  Но  Дику  этот  миг  казался
бесконечным,  как  все  удлиняющееся  чудовище  с  исполинской   треугольной
головой.
     Дормидера  и  на  землю-то  шлепнулась,  как  торпеда  на  воду,  чтобы
скользнуть к неведомой цели, оставляя волнистый след встревоженной травы.
     Дик сразу же ощутил странную пустоту и изнурительную слабость. Медленно
опустился на траву, ожидая, что его сейчас вырвет. И тут только почувствовал
боль от ожога. Проклятая зажигалка обожгла пальцы.
     Потом он услышал тяжелый всплеск воды и нечеловеческий крик Энрико.  Но
тут, к счастью, сработала биологическая защита, и Дик потерял сознание.
     Оказалось, что черная анаконда плюхнулась в озеро в какихнибудь  десяти
шагах от того места, где Мануэл и Энрико ловили рыбу  пинтадо,  наживляя  на
крючок яйца саубе[9]. Ужас, испытанный ими при этом, был хорошо знаком Дику.
     Не успели они прийти в себя после встречи с  дормидерой,  как  услышали
далекий гул, сопровождавшийся тихим свистом и потрескиванием. Они  бросились
разыскивать хозяина, чтобы рассказать о встрече на озере  и  о  таинственном
гуле, но его нигде не было. На выстрелы он тоже не откликался. Только  через
два часа они нашли его лежащим у скалы с белым, как сухой корень, лицом. Вот
как долго был он в беспамятстве!
     А вечером Мануэл и Энрико наотрез отказались сопровождать его.
     Нет, они ни за что не пойдут дальше. Никакие уговоры не помогли.
     Они уйдут от озера и вернутся проторенной дорогой к границе кустарника.
Там построят жилище и станут ожидать до  15  ноября.  Дольше  они  никак  не
могут. И так в их распоряжении окажется не больше двух недель, чтобы выйти к
Шингу до начала дождей.
     Простились рано утром.  Они  ушли  в  травы,  унося  с  собой  половину
провизии, а также почти всю качасу.  Дику  было  очень  грустно  глядеть  им
вслед. Хотелось крикнуть, чтоб они остановились и подождали. Но он не позвал
их. И травы сомкнулись за Мануэлем, который шел сзади. Тогда Дик впервые  за
эти дни подумал о том, что было бы здорово найти сейчас  те  самые  зернышки
"бонц", которые так выручили  его  в  прошлую  экспедицию.  "Слеза  Большого
водопада", так кажется называл их проводник тхукахаме...


                                     2

     Трансатлантический лайнер "Святая Мария" готовился покинуть порт Белен.
Это было великолепное судно. Водоизмещение - 50  000  тонн.  Скорость  -  32
узла. Мощность главных механизмов - 120 000 л. с.  Плавает  под  бразильским
флагом. Приписано к порту Рио-де-Жанейро.
     Итак, лайнер "Святая Мария" готовился покинуть порт Белен.
     "Лайнер? - ворчал Альберт  Иванов. -  Это  лайнер?  Старая,  довоенного
выпуска калоша, выкрашенная в белую и зеленую краску". Он пощупал  бугристую
поверхность  влажного  холодного  поручня.  Многократные  наслоения   краски
образовали подтеки  и  наплывы  на  всех  поверхностях,  доступных  кисти  и
пульверизатору корабельных маляров.
     Альберт собрался  было  презрительно  ухмыльнуться,  но  сдержался.  Он
подумал, что улыбка будет неправильно понята проходящими мимо людьми.  Делая
вид, что внимательно рассматривает порт,  Альберт  краем  глаза  косился  на
прибывших. Какая это была пестрая толпа!  Богатые  и  бедные.  С  портфелями
крокодиловой  кожи,  узлами,  спиннингами,  гитарами.   Шуршит   тропически,
позмеиному, тончайший белый шелк. Это не миллионеры. Это коммерсанты средней
руки. Цвет кожи пассажиров различен,  как  цвет  их  чемоданов.  От  грубой,
пупырчатой - темнокожих до атласной светящейся кожи леди неизвестных наций и
таинственных профессий. Идут,  идут.  Англичане,  испанцы,  самбо,  индейцы,
мулаты, янки. Словно копыта по мостовой, цокают ноги по сходням.  И  все  же
они в чем-то очень похожи. Туристы, коммивояжеры, дельцы,  просто  личности.
Повышенная внимательность друг к другу. Неистощимая  готовность  удивляться.
Некоторая наивность на грани с глуповатостыо. Они  уверены,  что  все  будет
прекрасно. Это  будет  очаровательное  путешествие.  Их  ожидают  прелестные
минуты, не правда ли? Все туристы мира  уверены,  что  Вселенная  существует
только для того, чтобы раскрыть им свои ласковые объятия  и  принять  нужную
позу для фотографирования.
     Альберт сердито отвернулся. Лучше в последний раз поглядеть на порт. На
желтую вечернюю воду, на  тюки  с  кофе,  связки  бананов,  горы  кокосов  и
таинственные  ящики  с  броской   надписью   "Coixa   para   transporte   de
serpentes"[10].
     Он спортсмен и ученый, Альберт Иванов, кандидат наук и мастер спорта. К
тому же хорошо владеет английским языком, что весьма облегчило  ему  поездку
на конгресс ботаников в Рио-деЖанейро. Как видите,  он  мог  бы  приехать  в
Бразилию не только на конгресс, но и на, скажем, олимпиаду. Вполне  реальная
вещь.
     - Сколько у них парусников! - воскликнул Евгений Кулановский. Он  стоял
на борту "Святой  Марии"  рядом  с  Альбертом,  рассматривал  порт  Белен  и
вступающих на палубу пассажиров.
     Зеркало залива разрезали узкие лодки с косыми бурыми парусами. И  долго
потом тянулся по воде острый, клином сходящийся след.
     - Рыбацкая беднота. Мотора не на что купить, - ответил  Альберт  и  еще
тверже уперся ногами в палубу.
     На набережной громоздились  трех-,  четырехэтажные  дома  с  множеством
розовых, голубых, зеленых окон.  Дома  подходили  к  самой  воде,  и  паруса
закрывали нижние этажи. В стороне темнел знаменитый  причал  Вер-о-Пезо,  он
был сейчас почти безлюден. Яркий звенящий праздник кончился. Верхушки  пальм
были так же неподвижны, как и стрелы портальных кранов.
     Мимо Кулановского проходили пассажиры первого класса. Разноязыкий говор
их все еще волновал его, хотя он уже привык ко многому за месяц командировки
и беспрестанных перелетов.
     Там, на берегу,  говорил  себе  Кулановский,  чужая,  совсем  особенная
жизнь. За зелеными  и  малиновыми  окнами  скрывались  местные  красавицы  -
необыкновенные, удивительные женщины. Кулановский очень живо представил себе
водопады  черных  волос,   влажный   блеск   голубых   белков,   порывистые,
нетерпеливые движения.
     Я их никогда не увижу. Никогда. И они никогда  не  узнают,  что  я  был
здесь, стоял на палубе и тосковал о встречах.
     Сколько несостоявшихся свиданий, сколько несказанных слов,  несделанных
дел, непознанных тайн. Сколько?
     Тихая освежающая печаль пришла к нему. Ему было чуточку жаль себя. Жаль
несодеянного, несбывшегося.
     Альберт тоже смотрел на Вер-о-Пезо. Он видел  латаные  паруса,  окурки,
конфетные бумажки и банановые корки, мерно покачивающиеся на мутной  воде  у
самых свай, вспоминал, какая в Белене грязная  набережная.  Он  вспоминал  и
запахи Вер-о-Пезо, и горло сдавливала спазма брезгливости. Он был  рад,  что
уезжает отсюда. Он любил новые высокие дома, прохладные  чистые  стадионы  и
парки. Влажный отрезвляющий ветер.  Здоровую  ненаперченную  пищу.  Здоровый
мир. Не то что здесь, где все быстро рождается, загнивает  и  умирает.  Нет,
тропики не пришлись по душе Альберту Иванову. Конгресс, на  котором  он  так
успешно выступил, был для  него  изнурительным  испытанием.  Неделя  влажной
банной  жары,  многоязыкая  говорливая   толпа,   толчея,   суета.   И   эта
растительность. Они сами напросились в путешествие  по  Амазонке.  Оно  было
кошмарным... А Женька в восторге. Несмотря на пиявок, москитов и эту ужасную
фей-жоаду[11].
     Альберт краем глаза глянул на Кулановского. Темный профиль его  казался
вырезанным из жести. Сверхримский нос Евгения  четко  выделялся  на  матовом
фоне моря. Женька сделал неплохой доклад,  удачно  и  остроумно  ответил  на
вопросы. Его заметили. Дома будут довольны.
     Что же, все идет  как  надо.  По  приезде  домой  придется  засесть  за
докторскую. Засядем! А пока смотри,  смотри  во  все  глаза.  Еще  не  скоро
представится тебе подобный случай. И Альберт смотрел.
     - Гляди, какой типчик затесался в наш бомонд, -  дернул  его  за  рукав
Евгений.
     По трапу подымался небритый человек, одетый в поношенную,  истертую  на
сгибах до  известковой  белизны  штормовку.  К  солдатским  брюкам  прилипла
красная сухая глина.  Ботинки  были  разбиты  вконец.  Но  человек  выглядел
сильным, гордым. Такими, наверное, были герои Джека Лондона. Шляпа тоже была
под  стать  всему.  С  такой  шляпой,  конечно,  выше  третьего  класса   не
поднимешься. И  зачем  он  полез  на  лайнер  международного  класса?  Самый
затрапезный бродяга.
     - Силен малый, - усмехнулся Альберт.
     Кулановский внимательно рассматривал нового пассажира "Святой Марии".
     Новичок живописен, решил Евгений, особенно на фоне остальной хлыщеватой
публики. Но есть в  нем  какое-то  несоответствие.  Ага!  Печальный  усталый
взгляд и воинственность амуниции.  Такой  наряд  предполагает  металлический
блеск серых глаз, выдвинутую утюгом нижнюю челюсть и так далее. И  напротив,
теплым черным глазам незнакомца очень пошла бы,  допустим,  старая  скрипка.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг