обычно, проходя в свой кабинет, Миллан поприветствовал секретаршу Джулию,
негритянку, и остановился с широко раскрытым ртом: секретарша Джулия имела,
как и прежде, черные кудрявые волосы, но лицо ее было молочно-белым и
румяным, как у норвежской крестьянки. Миллан на цыпочках проследовал к себе
и долго думал в одиночестве, что же собственно произошло? Поначалу этот
проницательный чиновник успокоил себя тем, что Джулия начала пользоваться
каким-нибудь новейшим кремом - фармацевтические фирмы нынче делают
чудеса! - и следом Миллан с иронией подумал: возможно, что белые дамы из
благородных домов начнут мазаться черным кремом соответственно с
единственной целью пощекотать нервы своим мужьям и близким. В этот момент
из окна своего кабинета на третьем этаже консультант президента заметил:
сенатор от штата Кентукки, председатель комиссии по социальному
обеспечению, стоит, как давеча сам Миллан, с распахнутым ртом на обочине
тротуара возле своего лимузина новейшей марки и не спускает глаз с шофера,
здоровенного негра, который вдруг побелел, будто известка. С этой роковой
минуты и началась суета в коридорах власти. С мест поступают сообщения, что
негры белеют в Штатах с востока на запад, причем перед тем как случиться
массовому выбеливанию черных, большие города и отдаленные фермы на час,
порою и дольше, непонятным способом лишаются электроэнергии. С заводов
поступают сообщения об авариях и колоссальных убытках, виновник которых,
увы, неизвестен. В овальном кабинете президента страны идут непрерывные
совещания. Некоторые утверждают, что за спиной мистификаторов стоят, как
всегда. Советы и все это затеяно с единственной целью подорвать мощь
Соединенных штатов, внести разлад и смуту в наше общество накануне важных
политических событий".
Председатель Ненашев прочитал заметку единым духом, почесал висок
ногтем, со стуком положил очки на стол и горестно покачал головой:
- Ну, Федя!
- Дает Федя! - Гриша Суходолов был, конечно, в восторге, он бросил
недокуренную сигарету в пепельницу. От сигареты синей ниткой засочился дым.
Ненашев брезгливо задавил окурок и ударил кулаком по столу:
- Чего обрадовался сдуру, как в басне одной говорится?
- А что, шевелит человечество Федя-то. Шевелит, язви его в душу!
- Не в ту сторону шевелит, понял!
- Не понял.
- Где тебе понять!
- Ты объясни, понимаешь. Любите вы, старики, оскорблять походя,
крылья обрезать любите, вот что я тебе скажу!
- Это же проще простого. Диктатор заплакал, так завтра другой на шею
народу сядет, который совсем плакать не умеет. Оружие истаяло в банановой
республике? Американцы тотчас же палача выручат, дадут пушки и прочее в
большом количестве, а повстанцам где их взять?
- Чего взять?
- Пушки! Негде взять. И подомнут их, кровушки море прольется. Думать
надо и не лезти в пузырь, не выпячивай губы-то, огурец зеленый.
- Я и не выпячиваю.
- Негров белыми сделал, так их пуще теперь бить будут.
- Кого это?
- А негров.
- Остроумности Феде не хватает, он бы взял, елоха-воха, да президента
Соединенных Штатов, к примеру, сделал негром, вот потеха была бы!
- Телевизор твой показывает? - осведомился Ненашев с суровостью,
озабоченно.
- Ничего не кажет, Иваныч. Когда, значит, Федю волокли от диктатора,
в коридоре уже кто-то применил дубинку, паразиты!
- Ну, и что же получилось?
- По голове Федю навернули, вернее, по черной шапочке, и экран погас.
Телевизор иной раз включится, но как только до этого момента дойдет, гаснет
напрочь. У Феди в камилавке-то видать, тонкий механизм сокрыт, и поломали
его, каратели поганые, а запчастей он, наверно, не взял: не приходила в его
светлую космическую голову догадка, что на планете Земля бить его начнут не
жалеючи, верно ведь?
- Может, и верно. Ты вот что, ты призывай в телевизор, чтобы Федор
срочно прибыл сюда, - председатель обвел рукой свой кабинет. - И чтобы не
мешкал: у нас, мол, беда, нам, мол, срочно требуется твоя помощь. Тревогу
бей. К нам он вроде неплохо относится.
- Так телевизор же не работает?
- Ничего, думаю, услышит.
- Я попробую...
- Это отлагательства не терпит, учти. Бьем тревогу, Гриша! Сиди и
зови без устали!
2
Следователь по особо важным делам Олег Степанович Ольшанский ранним
утром сошел с поезда на полустанке, где возвышается мрачная гора Монашка и
где пребывают в глубоком сне инопланетяне. Ольшанский интуитивно
чувствовал, что истоки Великой Тайны где-то рядом, но сейчас он,
освобожденный от служебных и домашних забот, не особо угнетал себя думами.
Следователь сбежал по сыпучей насыпи к болотцу, сел на кочку, сиял
рюкзак и закурил. В воде, вытканной зеленью, плавали головастики, плавали
они толчками, выстраивались в линию и рассыпались, будто по команде. Когда
они становились в линию, напоминали газетную строку, отпечатанную жирным
шрифтом, когда же рассыпались, были похожи на картечь, упавшую из горсти
охотника. Вдоль насыпи тек ручей и впадал в болотце устало, растравив на
извилках меж камнями всю прыть. Весенний ручей умирал. Он еще на короткое
время нальется силой, когда упадут проливные дожди или начнут таять
коренные снега и горные льды. Ольшанский почувствовал, что кочка, на
которую он легкомысленно уселся, мокрая, тогда путник наш перебрался на
взлобок и лег там в тень старой пихты.
Небо голубело, на его окоеме вкруговую оставались нежные облака,
розовеющие на восходе, в тайге оживали птицы. Ольшанский лежал с закрытыми
глазами, подложив под затылок руки, и думал о том, что поступил правильно,
не известив участкового Голощапова о своем приезде, что с этой вот минуты
может поступать, как заблагорассудится: можно спроворить костерок и
позавтракать на природе неспешно, можно пойти тотчас же к селу дорогой или
напрямки. И никто ему не указ! Мелькнуло перед внутренним взором
заплаканное и потому некрасивое лицо жены Виктории, красногубое, злое. Но
недолго оно мелькало - следователь ощущал, как вливается в его тело
благословенная сила земли, как с этой вот минуты начинается новая жизнь,
наполненная каким-то высшим содержанием. "Старею, а! - задал себе вопрос
следователь и ответил на него: - Так оно и есть - старею!" Вслед за
открытиями подобного толка наступает меланхолия, однако Ольшанскому
меланхолия сегодня не грозила.
- Я, пожалуй, счастлив! - крикнул Ольшанский и открыл глаза.
Прислушался, переваливаясь на бок. Эха не было, лишь с легким посвистом
летел ветер.
3
Поэт и странник, очарованная душа Никита Лямкин плыл на барже вверх
по реке. Ржавую баржу тащил катер, обвешанный спасательными кругами, словно
баранками. Катер сопел, как бурлак, и приветствовал встречные суда
забулдыжным хрипом. За кормой завивались воронками пегие струи, там
пенилась большая сибирская река, по берегу трусили лямкинские собаки: на
баржу их не пустили. Никита сидел на корточках возле ящика с песком и
разводил огонь, чтобы вскипятить чайку: на реке было зябко. Никита
размышлял одновременно о двух вещах - о том, что неплохо было бы
организовать в масштабах державы нечто вроде коммуны из собак, жестоко и
легкомысленно отвергнутых человеком.
На баржу Лямкин попал с легкой руки милиционера Тюрина. Этот самый
Тюрин застукал нашего бродяжку в районном селе под названием Пряслино,
имели они продолжительную беседу (часть этой беседы транслировал по
телевизору пришелец Федя), даже квас лили из одного ковша. Тюрин
добросовестно пытался вникнуть в существо забот гражданина, чья линия
поведения подпадала прямиком под статью о тунеядстве. Лямкинская цель
слиться с природой милиционера не устраивала, и был найден компромисс:
странничать не положено - нет такой профессии, и, значит, надобно срочно
хлопотать о трудоустройстве. Милиционер связался по рации с начальником
отдаленного леспромхоза и поинтересовался, не нуждается ли начальник в
грамотных и непьющих мужиках? В грамотных и особенно непьющих леспромхоз
как раз нужду испытывал, и к вечеру того же дня Лямкин оказался на барже,
которая тащила груз по назначению.
- Природы там много, - напутствовал на причале Никиту милиционер
Тюрин. - Будь спок. С рублем в кармане оно как-то легче сливаться, по
собственному опыту знаю. - И помахал рукой, когда катер выправил на
стрежень.
Странствие продолжалось.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
1
Завмаг Клавдия Царева, одетая траурно, вся в черное, сидела в
горнице, заставленной новыми чемоданами, и вытирала слезы кружевным
платочком. В дверях обширной комнаты стояла уборщица магазина тетя Дуся и
старательно нагоняла на мужицкое свое лицо сочувствие. Пальцы, сложенные
щепотью, тетя Дуся держала возле губ и тихо качала головой. Так прощаются с
отдаленными родственниками, умершими в одночасье. Уборщица насчитала
двенадцать новых чемоданов, туго набитых разнообразным имуществом, и не
могла скрыть удивления по этому поводу: для одной добра было слишком много.
Клавдия Царева уезжала. Местом жительства она пока избрала райцентр,
где для начала ей было предложено возглавить хлебный киоск.
- Ты бы не порола горячку, Клавдия - увещевала тетя Дуся уже не
первый раз, чтобы только не молчать, - С места сорваться оно легко,
обустраиваться трудно. Квартиру-то сулили?
- Пока комнату снимать буду у вдовы одной, договоренность есть.
Тетя Дуся не могла простить двенадцати чемоданов и нанесла удар ниже
пояса:
- Да и не молодая уже по углам-то мотаться. А в ответ услышала:
- Ты помочь пришла?
- Звала же?
- Сядь где-нибудь и не советуй, без тебя разберусь, голова есть на
плечах. Я пятерку дам тебе, не беспокойся. Уборщица подобрала губы:
- Кто в новом клубе петь будет, Клавдя?
- Председатель споет.
- Народ жалеть будет, любят слушать твои песни.
- Полюбил волк кобылу, затравили совсем, окаянные.
- Так ведь озабочены люди и обижены опять же. Старый-то дурак,
оказывается, в суд заявление повез. Привлеку, сказал, эту корову стельную,
тебя, значит, за членовредительство. Вот даже как!
- Ты ступай, тетя Дуся! Мне кой-чего еще подсобрать не мешало бы. Я
тебя, когда машина придет, крикну - соседи ведь.
Тетя Дуся, испытывая некоторое торжество, неспешно вышла. Вчера
уборщица была свидетельницей одной нехорошей сцены: бывший председатель
сельского Совета Иван Васильевич Протасов явился к Царевой на дом
обличать - он уверовал, что именно эта разбитная и наглая баба, завмаг,
виновата в том, что редкие товары, предназначенные неутомимому сельскому
труженику, были тайно переправлены в областной центр и там рассеялись
невозвратно. Клавдия вытолкала удалого старика из своей казенной квартиры
да еще метлу применила в качестве оружия - удар пришелся пенсионеру по
затылку и сбил с его головы каракулевую папаху, которая упала в грязь.
Протасов ее принципиально не поднял и удалился, исторгая угрозы самого
серьезного свойства.
Кдавдия Царева, выпроводив тетю Дусю, заперла дверь на крючок и,
осторожно выглянув в окно, полезла в подпол: там под лесенкой в картонной
коробке из-под телевизора хранилась до решительной минуты аппаратура,
уворованная памятным утром со склада. Клавдия, когда распломбировала склад,
первым делом сообразила, что товар нигде не оприходован и потому часть его
можно изъять для собственных нужд.
Итак, завмаг полезла в подпол, открыла коробку и лихорадочно обшарила
ее поместительную внутренность. Хладнокровная эта женщина впервые осознала
правоту людей, утверждающих, что волосы на голове вполне могут подниматься
дыбом. Волосы на голове Клавдии вздыбились шатром, по коже до пят пробежала
щекотная дрожь, с головы съехал и упал в темноту тяжелый гребень: коробка
была пуста. Клавдия запричитала стылым голосом и подряд употребила
несколько мужицких оборотов речи, потом заплакала злыми слезами: ведь за
каждую вещь, спрятанную в тайник, можно было не глядя взять больше тысячи.
Было, значит, с чего горевать.
2
Геолог Витя Ковшов шел по главной улице областного центра, по широкой
улице, и читал вывески. Нужной вывески все не попадалось. Витя немного
стеснялся своих глаженых брюк, начищенных ботинок и рубахи при всех
пуговицах. На согнутой руке он с достоинством и некоторой
аристократичностью нес синтетическую курточку, стеганую, скандинавского
происхождения - то ли шведскую, то ли норвежскую, - пронзительно желтого
цвета. В селе Покровском при виде этой курточки гуси шипели и вытягивали
шеи в нитку, петухи хлопали крыльями и залетали на заборы, коровы
болезненно зевали. В большом же городе пронзительная эта желтизна никого не
пугала. Временами Ковшов осторожно трогал рукой задний карман брюк. набитый
бумагами. Там, в кармане, хранились эскизы памятника, посвященного русской
лошади. Эскизы создал бухгалтер Гриша Суходолов - он, как известно
читателю, решительно не уважал Ковшова, но любил животных. На том и
сошлись. Гриша, перед тем как рисовать, высказал принципиальные
соображения. Первое соображение: лошадь на памятнике можно изобразить
крестьянскую, заморенную работой и за плугом идущую. Именно крестьянская,
рабочая лошадь, двигала цивилизацию до тех пор, пока на смену ей не был
придуман и собран трактор. Второе соображение: можно запечатлеть в
памятнике былинную лошадь - ту, значит, что носила богатырей охранять
заставы государевы. И третье соображение: заслуживает внимания и просто
лошадь, красивая и молодая - символ гармонии, понимаешь, и силы. Гриша
между прочим дал мысль найти в областном центре профессиональных художников
и спросить у них совета, как создаются скульптуры и сколько они стоят?
...В Союзе художников было пусто, сидела там лишь одна секретарша и
мазала лаком ногти. Она объяснила Вите, что знаменитости сидят в подвале
(второй подъезд справа), в апартаментах Игоря Суслова и стряхивают
усталость. Игорь Суслов, по-свойски объяснила еще секретарша, сдал большую
работу и теперь в нирване. Витя смутно понял, что к чему, но подвал нашел
быстро, он долго шел по темному и сырому коридору, ориентируясь на полоску
света, падающую наискосок из отворенной двери. Впереди слышался слитный
гомон и смех.
В огромной комнате, заставленной скульптурами (в основном там были
голые женщины), сидело и стояло множество людей, одинаково бородатых и
одинаково непричесанных. На мгновение Ковшову почудилось, что в зале, куда
он попал, в сущности, находится один человек, размноженный массовым
тиражом. Вите сначала было жутковато, потом он стал различать, что народ
здесь все-таки разный: попадались высокие и низкие, старые и помоложе. На
двух журнальных столиках, сдвинутых вместе, высилось множество бутылок, уже
пустых, из-под водки и портвейна, валялась на столе ощипанная буханка
хлеба, кусок сала на оберточной бумаге и раскрытые банки рыбных консервов,
забитых окурками. На новичка никто не обратил внимания. Тогда Витя
сказал: - Здравствуйте, товарищи!
Ему не вняли, здесь говорили все и никто никого не слушал. Ковшов еще
раз с расстановкой и громко, будто с трибуны, закричал: - Здравствуйте,
товарищи!
Бесполезно: опять не вняли. Над патлатыми головами плавала грозовая
туча, надутая папиросами, из тучи вполне могла ударить молния, мог выпасть
дождь или даже град величиной, как пишут газеты, с куриное яйцо. Витя
притулился в изножье скульптуры, занимающей порядочное место и закрытой
серым покрывалом с ног до головы, оттого и таинственной. Притулился и
наметил себе выискать в толпе более или менее нормальную личность и
изложить той личности свои кровные заботы. Такой товарищ имелся, он сидел в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг