Мне неважно было - слушает Го или не слушает: я вспоминал,
растревоженный мыслью о том, что, наверно; никогда не увижу родину, что
тускнеют во мне с каждым часом картины детства, что земная моя память
дряхлеет. Но я не хочу забывать, как вздрагивает на цветке
бабочка-капустница. Крылья ее теребит ветерок, усы у нее черные и закручены
кольцом. Если взять бабочку в руку, на пальцах останется желтоватая
мучица... Не хочу забывать ни снегирька, ни синичку, ни серого воробья.
Го подняла голову с колен, распрямилась и убрала волосы со лба.
- Я плохо все это представляю, Логвин.
- Да, слова не имеют силы: лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. Я
покажу тебе мою Землю. Хочешь? Голова, пошли ракету - я прокручу ей
видеозаписи, этой Гo, рожденной в темнице.
- Команда принята, Ло.
Вернулись мы через день под вечер.
Шум двигателя ракеты не встревожил моих соратников - Скалу и Червя
Нгу, они спали вповалку на берегу, неподалеку от них таял костер, дым от
него винтился туго и уходил в нору. - Толстяк сидел, скрестив ноги, и
подкидывал в костер траву пучками. Трава, видимо, давала запах, способный
выгнать из норы страшного киня. Я уже начал подумывать о том, что силач
попросту водит нас за нос, что никакого зверя под землей не было и нет и
славные мои соратники, вовлеченные в интригу, терпят неудобства и унижения
напрасно.
- Эй, Первый, долго ли еще нам сидеть здесь?
Силач, наморщив лоб, посмотрел на меня снизу вверх с неудовольствием
и приложил палец к губам; шибко громко говоришь, Пришелец! На мой вопрос он
не ответил, поднялся о натугой, будто старик, поплелся, подгибая колени,
похожий на медведя, в ту сторону, где спали влежку воины, с маху пятерней
ударил Скалу по заду: пора вставать, недотепа! Брат мой вскочил с
прыткостью необыкновенной, изогнулся, ухватившись за ушибленное место, и
тут же ткнул силача локтем по скуле. Тот даже не заметил удара, показал
знаком; прежде чем идти к костру, следует опять помазаться глиной. Скала
тоже знаками дал понять, что эта процедура ему не по душе, но силач
засопел, и мой лукавый оруженосец потрусил к берегу. Толстяк же упал рядом
с Червем Нгу и захрапел, мерно вздымая одрябший живот.
Скала подсушился возле огня, сел в лунку, продавленную давеча
толстяком, кинул в костер прядку травы. Дым загустел и побежал,
вытягиваясь, в смутное зево пещеры.
Я потоптался на краю обрыва с надеждой, что Скала соизволит обратить
на меня -внимание, но друг мой был полон суровой деловитости и не
оборачивался в мою сторону - сердился.
- Эй, соизволь подойти ближе! Хочешь, я скажу силачу так: Скала
боится киня и не будет мазаться грязью- ведь его кожа нежна, он каждый день
моется с мылом. Хочешь, скажу так?
- Ты дурак, Хозяин! - шепнул Скала, вытягивая шею. Он постоял с
минуту, дожидаясь чего-то, и, заплетаясь ногами, отпятился к костру
исполнять свой священный долг-
Я налег на берег грудью, свесил голову и сказал негромко:
- В гондоле была еще одна банка варенья. Могу отдать тебе ее.
Брат долго молчал, потом указал пальцем на спящего" толстяка, на
пещеру и вздохнул: нельзя, Хозяин, покидать пост!
Нельзя так нельзя.
-Ты не съешь варенье, Хозяин?
- Я его не люблю.
- А она? - Скала кивнул туда, где на коврике лежала Го.
- Она тоже не любит варенье.
- Ягоды не испортятся?
- Не должны.
- Ты про то варенье Нгу не говори!
Этого я не обещал ему, махнул рукой, прощаясь, и сел рядом с Го на
коврик. Девушка дышала ровно, тихо, и на ее недвижном лице вздрагивали
ресницы. Она думала. И скоро, я был в том уверен, начнет спрашивать. И не
на все ее вопросы я смогу ответить.
Смеркалось.
Над холмами зажглась и погасла колючая звездочка, пригибая траву,
задул теплый ветерок. Наверно, этот ветер прибежал от самого синего моря.
Там, где зажглась и погасла звездочка, высветилась полоска заката,
напоминающая цветом раскаленный металл. Закат горел сперва на чистом небе,
потом, уже неярко, сквозь тучи, следом осталось лишь алое пятнышко, наконец
истаяло и оно. Упала тьма. Прыгающий огонек костра напоминал о том, что я
не один среди нескончаемой этой черноты. Недалеко повизгивал какой-то
зверь, некрупный хищник, занятый ночной охотой.
- Логвин! - позвала Го.
- Да.
- Почему ты не спишь?
- А ты?
- Мы почти не спим, я могу совсем не спать.
- Я тоже могу совсем не спать.
- Логвин.
- Да?
- Я слышала много звуков, когда ты показывал мне свою Землю... Это
что?
- Это - музыка.
- Зачем она?
- Тебя музыка не раздражала?
- Нет. Я не знаю, как назвать это чувство... Она меня не раздражала.
Мне надо побыть одной, Логвин. Ступай в свою палатку. Ты умеешь долго
спать. Я не умею.
- Хорошо. До свиданья, Го.
Она не ответила мне. Через окошко палатки я смутно улавливал ее
профиль, ее лицо, желтеющее в темноте.
3
Терпение мое лопнуло, я вышел на самую круть берега, чтобы произнести
речь, обличающую силача и двух болванов из низшей касты многострадального
племени Изгнанных. Я собирался упрекнуть их в том, что мы напрасно теряем
время, что с часу на час могут ударить затяжные дожди, а до моря неблизко и
мы ничего путного еще не сделали. Они, видите ли, мажутся грязью, спят у
костра, едят до отвала мясо (великий пост у них кончился), добываемое
силачом, и в ус не дуют. Они забыли о собратьях своих, бедствующих на
скупых угодьях. Ведь там, где обитает племя, не летает столько жирных
непуганных птиц, там нет сладких кореньев и не растут вкусные плоды. Там
голодно и пусто. И так далее, и так далее. Я уже открыл рот и вытянул руку,
чтобы привлечь внимание троих внизу, вяло шевелящихся у костра, как вдруг
почувствовал содрогание почвы под ногами, твердь гудела, будто перед
извержением вулкана. Из норы с заунывным свистом выходил воздух, словно его
гнал оттуда поршень. Могучая струя разметала костерок, пригнула моих
воинов. Червяк Нгу, закрыв лицо ладонями, повалился на колени. Силач
отшвырнул Нгу подальше; и одновременно он манил Скалу к себе, сердито
раздувая щеки. Я понял: начинается самое главное. Воздушный напор иссяк,
раздался звук, напоминающий горестный вздох, из норы показалась огромная
голова ромбической формы. Признаться, я впервой, может быть, по-настоящему
напугался на этой благословенной планете. Перед чудищем, замершим на
какое-то мгновение с высунутой из норы мордой, мы были муравьями, оно
растопчет нас и даже не заметит, что растоптало. На морде были выпуклые
глаза янтарного цвета с черными и пустыми зрачками. Глаза блестели, будто
линзы. Кинь не умеет щадить, он примитивен и свиреп.
- Голова! - позвал я.
- Слушаю, Ло?
- Ты все видишь?
- Вижу.
- Хорошо.
Кинь зашипел, как паровоз в старину, из норы, будто подталкиваемое
пружиной, заструилось тело. Кинь упал рылом в озеро, погружаясь, в тело все
струилось и струилось, расписанное квадратами-белыми и коричневыми. "Это же
змея - самая настоящая! Но гигантская, сверхгигантская!" Вполне возможно,
что я преувеличивал со страху, но мне показалось, что чудище текло из норы
целую вечность - час, два? Или оно вообще бесконечно?! Нет, кончилось
все-таки!
Озеро закипело, забормотало, вспененное, как молочный коктейль. Во
все стороны по кругу, вздыбившись, помчались гигантские волны, обрушились
на прибрежные скалы. Я отпрянул от кромки берега и наткнулся на Го: она,
оказывается, стояла неподалеку, и тоже видела, как возник на свет- божий
выкуренный из норы змей. На ее лице не было страха, было любопытство. "Где
же мои воины?! - сразу подумал я, и сердце мое захолонуло от недоброго
предчувствия. - Волна смяла их, унесла, и кинь заглотит парней и не
подавится, разве что пощекочет глотку, чудище поганое!" Я засмеялся с
облегчением, когда увидел, что охотники бегут без паники, удаляясь от
озера. "Куда их несет, неразумных?"
- Остановитесь, мужчины! Куда же вы? Не услышали, не обернулись и не
убавили шаг, Из воды показалась голова змея, отдаленно напоминающая коровью
морду непотребных размеров. Мой голос насторожил .животину, но она, пьяная
от дыма, не способна была еще соображать и действовать согласно своему
норову. Я понял, что пора как можно спешнее оставлять это чудесное место от
греха подальше. Чего доброго, кинь может не только плавать, но и ползать по
суше - он ведь, наверно, выходит на охоту, чем-то питается и где-то находит
еду.
Зверь бесновался отфыркиваясь, и волны сильно плескались о берега.
Я быстренько свернул палатки, очень удобные, надувные, и кинул их в
заплечный ранец, поманил за собой Го, которая, чуть раскрыв рот, следила за
нелепой пляской змея, и пошел прытким шагом в ту сторону, куда только что
скрылись мои молодцы.
Я выскочил на бугор, оглядел все четыре стороны, впереди лежала
саванна с высокими травами, кое-где недружно рос кустарник, еще дальше и
сплошь простирались джунгли. Моих орлов нигде не было.
- Эй! Кинь далеко, покажитесь!
Никого. Пусто. В ушах посвистывал ветер, тучи аспидной синевы
застилали высь. Я почувствовал, что сзади подошла Го и остановилась
неподалеку. Тревога нежданно переполнила меня, я вздохнул и сел на колючую
кочку. Го пристроилась рядом, как-то неуверенно, с внутренним колебанием,
потрепала рукой мои волосы: она, кажется, жалела меня, расстроенного? Вот
уж странно! Вспугнутые шумом, опять летели негустые стайки птиц. Летели они
низко и с гомоном.
- На вашей планете много женщин? - спросила Го совсем некстати.
- Много.
- Они - красивые?
- Всякие.
- Отец не велит мне идти с вами...
- Что же он велит?
- Вернуться.
- И ты выполнишь его волю?
Она не ответила, замкнулась, недоступная. Тревога нарастала. "Где же
парни? Неужели прячутся, страшась позора и насмешки?" Я уже хотел призвать
на помощь Голову, но тут уловил в траве какое-то шевеление. Внизу показался
силач, он почему-то пятился, изредка оборачиваясь, дальше маячил Червяк
Нгу, он сгибался под тяжестью и семенил, покачиваясь. Я не сразу сообразил,
что воины несут яйцо. Удалые мои парни не ударили, значит, в грязь лицом!
Я сбросил с плеч ранец и заспешил на помощь.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
1
Братья! Люди!
Я верю: вы не забудете про меня, вы опуститесь на эту планету, как
спустился я сюда в поисках покоя и одиночества. Я молод и заслуживаю
снисхождения - мне ведь казалось, что я устал от жизни, как устают от нее
старики.
Я послал гондолу в космос. Вы, уповаю на то, скоро услышите сигналы
Головы. Я поставил Мозгу две задачи: первая задача - связаться с кораблем.
Вторая задача, если первая окажется невыполнимой, - двигаться в сторону
Земли. Вы услышите (да сопутствует мне удача!) сигнал о бедствии, какие
посылали в древности моряки; "Спасите наши души!"
Я никогда не буду стыдиться своего поступка. Спасите, братья, мою Го,
потом судите меня, если я такого суда заслужил. Го знала, что умрет, но
была со мной до последней минуты, и я губами ловил ее слабеющее дыхание. Не
хочу и не могу думать, что ее уже нет, еще пуще не хочу думать, что ее уже
не будет. Земля моя все может и умеет: вы спасете Го - она, погружена в
биологическую камеру. Перед смертью Го научилась смеяться и научилась
любить, братья!
Я остаюсь на Синей, потому что здесь племя. Меня оставляют здесь долг
и сострадание. Поверьте, я не могу поступить иначе.
Жду вас, люди!
С этого часа я буду жить надеждой.
Прощайте и до встречи.
Как бы далеко мы не уходили от своего первородства, мы все-таки
остаемся людьми, мы остаемся людьми до тех пор, пока сохранятся в нас
совесть, жалость, милосердие. Поверьте, человек должен страдать, любить,
надеяться. Все остальное - второстепенно, поверьте мне. Пустая душа
способна родить лишь пустую цель и жестокое упрямство.
Жду вас, братья!
Как только мои товарищи с корабля войдут в гондолу, они услышат эти
мои слова - их произнесет Мозг. Товарищи поймут, что я сдал, что я в
смятении. Мне некому излиться, нет глаз, в которых бы отразилась моя беда.
Аборигены отнеслись к смерти Го равнодушно. Скала произнес монолог о том,
что женщина в обществе настоящих мужчин, добывших яйцо киня, совершенно ни
к чему, присутствие женщины даже оскорбляет достоинство мужчин, осененных
благосклонностью Вездесущего и Неизмеримого.
Перед смертью Го сказала:
- Я еще буду с тобой, я вернусь. Спасибо тебе за то, что я увидела
траву, небо, море. Я вернусь.
В пещеру Желтых меня не пустили автоматы, они бесстрастно объявили,
что в анабиозной камере нет лишней ячеи, что Го смешанной крови и не
предназначена к воскрешению. Я хотел сокрушить это логово-пристанище
высокомерной расы, но Мозг удержал меня от безрассудства. Дело могло
кончиться настоящей войной без победителей и побежденных. Черт с ними, с
желтолицыми! Я перенес девушку в гондолу и передал биологическим роботам.
Оживить ее наличными средствами, как выяснилось, вряд ли возможно. Осталось
два шанса: или подаст сигнал старик, уснувший последним в пещере, или же по
сигналу гондолы вернется мой корабль. Целых два шанса, и они не дадут мне
впасть в отчаяние.
2
Мы пришли к морю. Недалеко . от берега силач натолкнулся на древнюю
дорогу, выложенную каменными плитами, дорога привела нас в лагуну. Это
прекрасное место!
День, помню, выдался тихий. Волны опадали у наших ног. Вода была на
вид густой и вязкой. Горизонт был близок, он сливался с небом, кажется, ..в
нескольких сотнях метров от нас. Справа вздымались скалы с острыми
вершинами, кругом же стояли сумеречные джунгли.
- Здесь нам и жить, друзья! - торжественно сказал я и повел рукой
окрест. - Это - родина, и отсюда начиналось ваше племя.
Червяк Нгу припал к воде напиться, и я не удерживал его. Через
секунду незадачливый парень бежал назад и зажимал руками рот:
- Вода горькая, Хозяин!
- Ты - дурак, Нгу! - заявил Скала. - Я всегда знал! Большая Вода -
горькая вода.
Го сняла сандалии и забрела в море. Ее хитон раздулся колоколом. Она
стояла, воздев руки, и смеялась. Она смеялась впервые, и сердце мое окатило
теплом. "Как хорошо! - думал я. - И еще больше хорошего у нас впереди.
Славься, жизнь, славься, простор. И здравствуй, море!"
А утром Го умерла. Расставались с этим миром она без ропота:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг