Чистильщики Находят энтузиастов в самых разных местах. Мы должны им помочь.
Может быть, следует написать на бумаге большими буквами некоторые обращения
Административного совета и повесить там, где все их будут видеть.
- Лучше на материи, - сказал я, чувствуя, как меня захлестывает
отчаяние.
Земля уже прошла через это. Если прогрессивные нововведения заведут
страну в тупик, виновными окажутся, как всегда, те, кто плохо прочитал
призывы.
- А? Что? - спросил Принцепс, отвлекаясь от темы и вскидывая взгляд. -
Ах да... - Глаза его остекленели, и я понял, что аудиенция закончена.
- Счастья и удачи. - Я встал.
- Сегодня ты с Таш.
Принцепс, судя по интонации, не спрашивал, а утверждал. Поэтому я мог
без ущерба для наших отношений уклониться от ответа.
- А когда же?.. - Однако, не закончив фразу, он передумал и, осекшись,
совсем по-земному махнул рукой. - Послезавтра Совет, - сказал он, подводя
окончательную черту. - Надеюсь, увидимся.
Таш бросала шарик, лениво поглядывая в окно.
- Ну что, пообщался? - Она говорила в характерной для нее манере, и я
поймал себя на том, что волнуюсь. Безразлично-скучающее выражение лица Таш
слегка обескуражило меня, заставив усомниться, что она вообще помнит о
наших планах.
- Извини, - сказал я. - Пришлось слушать. Как мы поступим? Ты должна
ждать, пока он закончит работу?
- Нет. - Таш встала и, открыв сегмент стола, бросила туда шарик. - Я
ведь предупредила его, что уйду с тобой. Теперь я свободна.
Стоя ко мне спиной, она копалась в приставной тумбе. Забыв обо всем, я
смотрел на обтянутую тонким кнори узкую спину, на подрагивающие в такт
движениям хрупкие ягодицы и чувствовал, как давно забытая нежность сводит
мне скулы.
"Остановись! - сказал я себе. - Ты просто ошалел от одиночества. Тебе,
кажется, захотелось тепла. Неужели ты не наелся? Пойди ополоснись! Кто тебе
даст его, это тепло?!" Чтобы скрыть душевное смятение, я отвернулся к окну.
Туман уже лег на город, но дождя пока еще не было. Поскольку сегодня облака
пришли не с моря, я надеялся, что мы успеем добраться до гостиницы
относительно сухими.
Снова, как всегда туманным вечером, я почувствовал мелкий озноб и
стиснул ладони. Плохо мне было, несмотря ни на что - плохо. Я стал
порченым, неизлечимо больным. Там, за спиной, меня ждала лучшая в мире
девушка, но даже это не спасало меня. Я чувствовал себя так, словно внутри
у меня все было источено невидимым душевным точильщиком. Целой осталась,
как у сгнившего дерева, только внешняя оболочка - ломкая кора, готовая
треснуть при малейшем порыве ветра. Хуже всего было то, что я так и не смог
понять, за какой грех жестокий Бог заставил меня столь ужасно платить.
- Ну, я готова, - объявила Таш, и, обернувшись, я увидел, что она уже
стоит возле двери с накидкой в руке.
- Да, - сказал я. - Конечно. Идем же быстрее Я не могу больше думать о
тебе в будущем времени.
Мы прошли административный квартал и через Синие ворота вышли к
Разделителю. Здесь было еще достаточно оживленно, туман насквозь
просвечивался фонарями, и было видно, что у харчевен, забегаловок и
сиделок, откуда доносилась бодрая музыка, толпится народ. Раньше, в эпоху
танцующих шествий и карнавалов, в сиделках играли иные мелодии, и
выпивающие в харчевнях мужчины говорили о другом. Я купил Таш сладкий
кайти, и, взявшись за руки, мы не спеша побрели вдоль Разделителя в мою
сторону.
Я вдруг вспомнил, как совсем недавно, может быть, год или полтора
назад, я так же точно бродил с Мартой по верхнему уровню ночного Бомбея.
Вероятно, Марта устала, она всегда быстро уставала от шумных сборищ и
людных улиц. Но, несмотря на это, она все-таки продолжала идти, и только
злое и напряженное выражение ее лица показывало, насколько ей здесь
противно. От вспышек вывесок и реклам лицо ее постоянно меняло цвет, но я
хорошо видел брезгливую складку в уголках ее губ, которая возникала каждый
раз, когда я порывался затащить ее в одно из многочисленных заведений
выпить рюмочку дешевого местного виски. Скорее всего я нарушал, с точки
зрения Марты, какие-то приличия, но Бомбей вокруг так шумел и искрился
огнями, что больше всего на свете хотелось либо выпить, либо взлететь. Я
понимал, что сейчас, когда я иду рядом с Таш, воспоминаниям о Марте вообще
не должно быть места. Своим присутствием Марта нарушила и даже в какой-то
степени оскверняла радостное ожидание, наполнявшее меня с тех пор, как мы
вышли за ворота дворца. Но прожитая жизнь, как ни прячься, оставалась
прожитой жизнью. И русые косички Марты сидели во мне глубже, чем все иные
страхи и комплексы.
- Давай на минутку поднимемся в забегаловку, - вдруг тихо сказала
Таш. - Мне почему-то захотелось скруша.
Я кивнул головой, стараясь не выказать удивления. Ценившие предельную
остроту ощущений жители Керста никогда не пили скруш и не втирали айю перед
тем, как отправиться в постель. Но Таш, насколько я успел понять, сильно
отличалась от большинства окружающих женщин. Скорее всего именно эту
оригинальность и связанную с ней загадочность и не могли забыть ее
многочисленные партнеры.
Забегаловки поблизости не оказалось, и мы направились к ближайшей
харчевне, у входа в которую горланила толпа бурно обсуждавших что-то
мужчин. Пока я шел, до меня долетали только случайные обрывки фраз.
- И действовать решительнее, пока нас всех не разметало...
- Они находились выше нас, но в тот день, к счастью, ползло с моря...
- Я бы стрелял тут же, невзирая на обстоятельства...
- Драконы тоже могут летать стаей...
Войдя внутрь, я увидел, что харчевню мы выбрали неудачно. Судя по
наголовным повязкам и выставленным штандартам, здесь собрались по какому-то
поводу ветераны одного из пехотно-артиллерийских соединений. Все они были
хорошо знакомы между собой, приняли уже достаточно скруша, и случайным
людям здесь становилось неуютно. Кроме того, большое музыкальное яйцо,
свисающее на цепях в центре зала, играло марш, а я терпеть не мог марши.
- Ты как? - спросил я. - Хочешь уйти?
- Зачем? - Таш изумленно воззрилась на меня. - Здесь интересно.
- Как скажешь.
Я протолкался, ведя ее за руку, к стойке, облокотившись на которую мы
стали смотреть, как хозяйка разливает по стоящим на подносе глиняным
чашечкам пряно пахнущий скруш.
Крепкая рука, протянувшаяся за подносом, вдруг замерла и, сняв с
подноса две чашечки, поставила их перед нами.
- Наша цели - сильный и процветающий Керст! - провозгласил за моей
спиной уверенный в себе баритон.
Я обернулся. Плотный мужчина в ярко-красной разлетайке выжидательно
смотрел на нас, слегка покачиваясь. На наголовной повязке у него был вышит
сакральный знак "пиндус", означающий преданность. Я медленно взял чашку и
выпил скруш, чувствуя себя примерно так же, как чувствует себя неизлечимо
больной на чужой свадьбе.
- Тебе не нравится этот призыв? - спросил мужчина, и в голосе его я
услышал угрозу.
- Мне нравится этот призыв, - ответил я сдержанно.
- Тогда почему ты не радуешься вместе с нами?
- Послушай, - сказал я, - у каждого человека могут быть свои проблемы.
Я ведь не должен тебе их докладывать?
- Когда речь идет о процветании страны, - убежденно заявил мужчина, -
личные проблемы от ходят на второй план.
- Служа отечеству, все должны быть счастливы, - иронично сказал я и
тут же пожалел об этом.
Если бы ему вздумалось затеять со мной драку, я не смог бы ответить, а
позориться в присутствии Таш мне не хотелось. С другой стороны, меня всегда
безумно раздражала уверенность человека в том, что он владеет истиной.
- Вот, - одобрительно заявил мужчина, и я понял, что он не заметил
иронии. - Теперь ты наконец говоришь, как надо. Мы все должны работать на
благо нашей родины. И каждый должен быть готов, когда потребуется,
подчинить свои интересы служению обществу.
Возможно, это было моей ошибкой, но я не вы держал...
- Мне что-то не нравится слово "должен", - заметил я. - Обычно я
аккуратно плачу свои долги и хочу сообщить тебе, что сегодня я никому
ничего не должен.
Мне показалось, что я перехватил изумленный взгляд Таш, но поручиться
за это не мог. Внимание мое было приковано к руке мужчины, непроизвольно
дернувшейся к бедру, где обычно носили пистолет.
Однако он быстро справился с собой.
- Жаль, что сейчас у нас праздник, - медленно сказал он. - Ты пачкаешь
землю.
Это был вызов, причем такой, на который следовало отвечать ударом. И я
отлично понимал, что удар этот катастрофическим образом перечеркнет
сегодняшний вечер с Таш, а может быть, и вообще всю мою жизнь. Внутри у
меня все дрожало, и сердце колотилось так, словно пыталось проломиться
сквозь грудную клетку. Артиллерист спокойно стоял на расстоянии вытянутой
руки, расставив пошире ноги в крепких башмаках и насмешливо глядя мне в
глаза. С каждой секундой положение становилось все отчаяннее, я
безвозвратно терял лицо, и самое страшное, что это происходило в
присутствии Таш.
И тут я нашел выход. Быстро оглянувшись на Таш, я рывком двумя руками
задрал разлетайку.
- Видишь, - сказал я артиллеристу, ошарашенно уставившемуся на мой
шрам. - Один раз я уже расплатился с Керстом. Теперь я сам буду решать,
кому и сколько я должен.
С минуту артиллерист молчал, тупо глядя на мою грудь, а потом, резко
отвернувшись, пошел прочь. Я медленно опустил разлетайку и в эту же минуту
почувствовал на плече руку Таш.
- Давай уйдем отсюда, - сказала она. - Ты был прав, надо было сделать
это раньше.
Я вынул из кошелька на поясе два жетона и положил их рядом с так и
оставшимся стоять подносом.
- Мне очень жаль, - сказал я смотревшей на нас хозяйке.
Поджав губы, она отвернулась и прошла к другому концу стойки. Таш
дернула меня за рукав.
- Ну идем же, - сказала она. - Я тебя так хочу, что сил уже нет
терпеть.
В гостинице, к моему облегчению, было абсолютно пусто. Оклахома,
видимо, отправился на поиски вечерних развлечений, и я смог, не торопясь,
провести Таш в самый конец правого крыла.
Правое крыло было хорошо тем, что сюда обычно никто не заглядывал.
Кроме того, Луговой зал, расположенный здесь, был выстроен углом, и кровать
стояла в нем так, что от входа ее не было видно. Если бы кого-нибудь все же
занесло в это крыло и в этот зал, я смог бы услышать его раньше, чем он
увидит меня. Годы службы в патруле приучили меня не пренебрегать мелочами.
Несколько раз эти мелочи спасали мне жизнь.
Мы стояли напротив друг друга, рядом с кроватью. Я смотрел на темный
силуэт Таш на фоне незадернутого окна и думал о том, что, как только мы
ляжем, я тут же зажгу светильник, а пока достаточно пробивающегося сквозь
туман света уличных фонарей, поскольку в нем не видно, как я робею. Что-то
особенное было в этой встрече, такое, о чем я пока еще мог только
догадываться, непонятно - страшное или прекрасное, но, несомненно,
способное изменить мою судьбу. Совершенно мистически я чувствовал, что
один-единственный шаг через незримую границу между мной и стоящей на
расстоянии вытянутой руки девушкой вытолкнет меня за грань реальности, в
которой я находился, переведет в иное, пугающее измерение, в то
инфернальное пространство, в котором весь накопленный мной ранее опыт
окажется бессмысленным.
Я никак не мог решиться на этот шаг, но и продолжать стоять без
движения было уже невозможно И тогда я, словно прыгая в холодную воду,
задержал дыхание и не шагнул, а почти что упал вперед, цепляясь руками за
покатые плечи Таш.
Когда я раздевал ее, она не помогала мне, а стояла, пристально глядя
мне в глаза, стараясь не терять мой взгляд, как бы я ни поворачивал голову.
Больше всего я боялся реакции на свой шрам. Я показывал его только что в
харчевне, но Таш там сидела сбоку и не видела мою грудь во всей красе. Чаще
шрам нравился женщинам, но, случалось, и вызывал отвращение. Как отнесется
к нему Таш, я мог только догадываться
Расстегнув и стянув с нее платье, я взялся за себя и стал развязывать
разлетайку. Таш внимательно следила за моими движениями. Когда я потащил
разлетайку через голову, она подалась вперед, и я вдруг почувствовал, что
она трогает рубец пальцем.
- Нравится? - спросил я.
- Я и не такое видела, - сообщила Таш.
- Где?
- Там же, где и ты. На войне. Я начинала таскалкой, пока меня не взяли
на операции.
- Не страшно было? - спросил я
- Сначала страшно, потом привыкла. Война не спрашивает.
- Да, - сказал я и расстегнул зажим ее стабитизирующего пояса, - это
ты правильно заметила
Чем меньше оставалось на ней одежды, тем чаще пресекалось от
восхищения мое дыхание и тем большее нетерпение чувствовал я в своих
мышцах, переполненных закипающей быстрой кровью. У Таш была фантастическая
фигура. Я видел много женщин и знал настоящую цену ее узким лодыжкам,
тонким плечикам, нежной линии горла и хрупким верхним косточкам таза,
выступающим над плоским животом. Колдовское очарование абсолютной
беззащитности и затаившегося огня, спрятанного в гибком и упругом теле,
мутило мое сознание, делало меня невероятно сильным и одновременно мягким,
как нагретый изолят.
Уложив Таш, я не торопился. Соблюдая ритуал, я нагнулся и, разведя ее
ноги, поставил их на свою голову. Член мои гудел, как колонна
трансформатора, но я не спешил, изо всех сил растягивая предстартовую
ласку, целуя и гладя ее от распахнутых настежь ключиц до нежнейших
фасолинок пальчиков на ногах. Я действовал предельно технично, понимая, что
искушенная в любви Таш заметит каждую мою ошибку, а я вовсе не хотел
оказаться повторником, стыдливо выходящим с экзамена через запасную дверь.
Таш, надо сказать, держалась не хуже, а, возможно, даже и лучше. Она
сразу оценила мою высокую боеготовность и поэтому разгонялась для решающей
схватки так же, как и я, не торопясь. Я хорошо чувствовал, как нарастает у
нее внутри напряжение на двигателях. Эта ночь обещала стать очень
интересной. Однако чем дольше я ласкал ее, тем больше чувствовал сперва
плохо осознаваемую, а потом все яснее и яснее тревожащую меня
неудовлетворенность.
Чего-то не хватало в нашем слиянии, не было какой-то необходимой ноты,
маленькой детали, которая позволила бы мне полностью ощутить Таш. В ее
огромном, красивом и хорошо освещенном доме непонятно почему оставалось
несколько замурованных, хранящих тайну комнат, куда ревнивые хозяева ни за
что не хотели допускать посторонних. Она хорошо продолжала делать свою
работу, но, не раскрывшись до конца, никак не могла оторваться от устланной
простынями поверхности кровати, чтобы воспарить над ней в свободном полете.
Кончики моих пальцев отзывались на охватившую тело Таш дрожь возбуждения,
но я все равно ощущал, что, несмотря на эту дрожь, ее мозг остается
холодным, четко отслеживающим происходящее. Я никак не мог заставить ее
втянуть антенны и включить форсаж, и это вызывало у меня недоумение и
легкое раздражение.
Напрасно я гладил ее эрогенные зоны, сменяя нежность грубостью, мял
зад и кусал соски, а потом, оставив их, медленно поднимался поцелуями к шее
и спускался к тончайшим щупальцам вокруг хорошо увлажнившейся уже вагины.
Тяжело дыша, Таш вздрагивала и извивалась под моим натиском, но
одновременно сама очень изобретательно обхаживала меня и так и не
допустила, забывшись по-настоящему, ни одного неверного движения, не издала
ни одного неконтролируемого звука.
В отчаянии я стал исследовать каждый квадратный миллиметр ее кожи.
Перевернув ее, я проталкивался языком в тазовые углубления над татуировкой
бабочки-капи, гладил по голове, кусал за бедра - все было тщетно. Стоя над
ней на коленях, я в отчаянии засунул руки ей под мышки и, упершись большими
пальцами в подмышечные впадины, попытался сгрести в пригоршню лопатки.
Однако намерение свое я выполнить не успел. Ибо в ту же секунду уловил
пробивший тело Таш импульс.
Развивая успех, я пошевелил пальцами, а потом, когда Таш снова
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг