расползается, и надо почти с нуля опять что-то планировать. А планировать я
не люблю - я люблю работать. Поэтому и стараюсь планировать один раз, но
зато уж наверняка. Получается не всегда, но я стараюсь...".
"Послушай, Артур, ведь во всем этом есть какой-то элемент абсурда.
Неужели так необходим покров тайны? И неужели ты думаешь, что овладев ею, я
немедленно отправлюсь в народ с целью обнародования. Ведь сейчас вся ваша
деятельность представляется мне чистым и неприкрытым блефом, прикрывающим
нечто иное, причем, что именно, я тоже не понимаю".
"Да, - сказал он, и почему-то вздохнул. - Именно так оно и выглядит. И
мне это тоже не нравится. Но, к сожалению, другого пути я не вижу. Да его и
нет. Вы знаете, чем я занимаюсь, и поверьте, я делаю именно то, о чем мы
говорили когда-то. Вы хотите знать детали... Скажите, что движет вами кроме
простого любопытства?"
"Ну, возможно, я смогу помочь".
"Нет, - сказал он резко. - Что бы вы ни предприняли, вы только
помешаете".
"Так не бывает".
"Бывает. Если хотите, я приведу вам пример. Представьте себе, что есть
некая женщина. Еще не старая, но, скажем так, не первой молодости. И так
случилось, что она еще ни разу не рожала. Все было как-то недосуг: дела,
заботы, развлечения, увлечения... Однажды она вдруг почувствовала
недомогание, но значения этому не придала. Дальше - больше. Она решила, что
больна, и пошла к врачу. Допустим, врач был неопытный, он не понял, в чем
дело, и отправил ее к другому врачу - специалисту по женским болезням. И
этот второй врач определил, что женщина беременна. И все бы ничего, но он
установил, что срок беременности уже достаточно большой, плод вполне
оформился, но, в силу некоторых анатомических особенностей, нормально эта
женщина родить не сможет. В любом случае потребуется оперативное
вмешательство. Можно провести операцию немедленно, тогда плод не выживет, и,
скорее всего, женщина останется бесплодной. Но можно выждать положенный
срок, плод созреет, и тогда... Разумеется, необходимо объяснить женщине ее
положение. Но, предположим, это вздорная и капризная женщина. Скажем,
истеричка, или психопатка. Она просто ничего не поймет, и ее реакция
непредсказуема. А родственников у нее нет. А врач должен принять решение. И
он его принимает: необходимо сделать все возможное, чтобы плод созрел. Я не
спрашиваю вас, что должен делать врач, приняв такое решение. Я спрашиваю:
кто и чем может помочь в этом случае? Друзья, знакомые? Они принесут цветы и
наплетут с три короба. Одни скажут одно, другие - прямо противоположное.
Третьи что надо немедленно что-то предпринимать, но не скажут, что именно. У
каждого будет свое мнение на то, что необходимо делать, и все дадут советы.
И кончится тем, что с женщиной случится припадок, либо она впадет в апатию,
или, скажем, выпрыгнет в окно... Вы понимаете, что никто и ничем не может
ускорить созревание плода? И сам врач не может. Он может только следить за
процессом созревания, проводить общую терапию и заниматься коррекцией
психического состояния пациентки. И, разумеется, делать все возможное, чтобы
оградить ее от доброжелателей и сочувствующих... Так вот, я - этот самый
врач. И я уже принял решение: плод должен созреть".
"Но у врача есть коллеги, возможно, ему будет полезно
проконсультироваться со специалистами, как-то подстраховаться, - сказал я"
"Разумеется. - Асеев вздохнул а потом улыбнулся. - Я всего лишь привел
пример, а вы пытаетесь вывести аналогию за рамки описанной ситуации... Вы,
конечно, можете заявить, что пример несколько вычурный и экзотический. То
есть, не жизненный. Так вот, этот пример взят из моей жизни. Причем, я был
тем самым плодом. Отец, как вы знаете, почти постоянно находился в рейсах, а
мать... У нее был очень непростой характер. И если бы не один толковый врач,
я бы, возможно, не появился на свет. Можете представить, как я ему
благодарен. А вот относительно матери у меня нет полной уверенности. Она мне
как-то, будучи не в настроении, заявила, что после моего рождения все
внимание отца переключилось на меня, а ей достались крохи..."
Не думаю, что он хотел меня впечатлить или удивить, но, скажу честно,
удивил.
"Что касается лично вас. Единственный вариант, и притом весьма
гипотетический, когда вы сможете мне помочь: вы сейчас же, вот тут, на этом
месте исчезнете, и окажетесь совершенно в другом месте. И там вы мне,
безусловно, поможете - я в этом ни секунды не сомневаюсь. Но при этом вам
придется разорвать все свои связи со многими людьми, с вашими
родственниками, близкими, и они не будут знать, где вы, что с вами, и живы
ли вы вообще. Там начнется совсем другая жизнь".
"Тогда такой вопрос, - сказал я. - Считаешь ли ты, что наш разговор в
этом контексте имеет смысл продолжать".
"Безусловно, - ответил он не колеблясь. - Ведь нас что-то связывает.
Нечто такое, что я не могу переступить даже будучи.., - он замолчал,
подбирая слово, и не нашел его. - Например, я не хочу, чтобы у вас осталась
даже тень сомнения в том, что я поступаю правильно. Я должен вас как-то
убедить, что это действительно так, но как это сделать - не знаю".
"Хорошо, а если я соглашусь исчезнуть здесь и теперь?"
"Хм... Вы ведь понимаете, что буквально так... Ну, допустим.
Согласитесь, это крайне нежелательно с разных позиций. Вы - человек
известный. Факт вашего таинственного исчезновения озадачит многих. Например,
Петра Яновича Гирю. Что он предпримет в этом случае, я предугадать не могу.
А за ним - целый шлейф. Валерий Алексеевич Сюняев, Зураб Шалвович... Можете
себе представить, что они вот так сели кругом и рядят: Сомов исчез, ну и
черт с ним. Смешно!"
Я представил - действительно смешно. Исчезни я теперь, такая волна
пойдет...
"Тем не менее, ваше исчезновение, в определенном смысле, осуществимо, -
Артур встал и бросил в воду камешек. - Более того, я как раз собирался найти
вас. И у меня есть предложение...".
"На ловца и зверь бежит. Вот он я - предлагай".
"Чтобы избежать лишних вопросов, я скажу достаточно, но скажу только
то, что считаю нужным сказать. Было бы чрезвычайно полезно, если бы вы
согласились предоставить мне возможность снять с вас ментокопию.
Ментокопия - это, по существу, копия вашей личности, причем, настолько
подробная, что, в случае необходимости и при весьма специфических
обстоятельствах, вас можно будет воспроизвести почти в том виде, в каком вы
пребываете сейчас. Понимая ваш интерес, скажу, что технические средства для
снятия копии у меня имеются, но умолчу о том, откуда они взялись. Добавлю
только, что источник этих средств не Калуца, хотя в свое время именно он мне
сообщил, что такой источник должен существовать, и даже указал, где именно,
а впоследствии помог во многом разобраться. Это все".
Вася стукнукнул кулаком по столу. Он был возбужден до крайности:
- Но ведь Калуца тогда был еще жив, - зарычал он. - Что же вы сидели,
надо было...
- Молодой, человек! - сказал Сомов чопорно. - Позволю себе заметить,
что ваше поведение выходит за рамки приличий.
Вася поник и сел. Сомов начал выдерживать "томительную паузу", но не
удержал до конца и рассмеялся:
- Василий, не мельтеши. Терпение - вот первая заповедь нелегала! Бери
пример с Глеба. У него тоже крыша поехала, но он терпит.
Крыша у меня не поехала, хотя... Такого резкого поворота я не ожидал.
Теперь... Что же теперь... Теперь понятно, что Гиря прав: все идет в одной
связке. И понятно, почему у них начался "новый этап", когда умер Калуца.
Наверняка Гиря знал о контактах Калуцы и Асеева. А не Асеев ли являлся к
Шатилову? Черт!.. Я поймал себя на том, что хочется, по примеру Гири, начать
загибать пальцы на руках. Но теперь их уже точно не хватит...
- С вашего позволения, я продолжу, - сказал Сомов. - Асеев спросил,
согласен ли я на процедуру. Я... Не сказать, чтобы я колебался. Ведь, если
вы помните, я когда-то уже участвовал в чем-то подобном. Но у меня появилось
жгучее желание выудить из него что-то еще. И в то же время, я вдруг понял,
что делать этого не следует. Существует некий информационный барьер, который
я не должен пересечь. Или не имею права. Не знаю, как передать вам это
ощущение...
Мы стояли на берегу, я смотрел на волны, Асеев - на меня. Между нами
образовалась какая-то тонкая нить понимания, но... На этой нити был
маленький узелок... Узелок сомнений... Да, это хорошая аналогия. И Асеев
понял мое состояние.
"Я постараюсь вам помочь, - вдруг сказал он. - Вы помните, как сидели
вдвоем с Калуцей там, на камбузе "Вавилова"? Помните о чем вы тогда
говорили? "Никто не знает истину, а я знаю. И теперь можно хоть на
костер!" - помните? Никто, кроме вас с Калуцей ничего этого знать не может.
А я знаю".
"Это тебе рассказал Калуца?"
"Да. Но он мог рассказать об этом кому-то другому, а тот мне, не так
ли?"
"Вряд ли. Люди не склонны распространяться о том, что они изрекали в
подобных ситуациях".
"И тем не менее. Тогда другой эпизод. Вы помните, как сидели с моим
отцом в гулете неподалеку от "Вавилова"? Номинально, там был все тот же
Калуца, но вы-то знаете, что это был не он. Помните, о чем вы говорили,
когда ждали сигнала от Свеаборга? "Личность - штука не автономная. Как
только личности вступают в информационный контакт, уже невозможно понять,
где кончается одна, и начинается другая. Мой юный друг, тепло души
неразделимо. Как тебе сей экзерсис?.. Матерь божия, что он там копается!..
Шведы - хуже немцев в смысле педантичности...". Вот этого, согласитесь,
кроме вас не может знать никто".
"В любом случае, он не стал бы об этом рассказывать никому", -
пробормотал я.
"Ну, вот видите. А я это почему-то знаю. Мне пришлось это узнать, ибо я
предполагал, что оно мне может понадобиться. Считайте, что мое предложение
сделано вам от имени Калуци и моего отца".
Вот, собственно, и все. На следующий день он явился ко мне в номер,
принес какой-то приборчик. Без кнопок, без стрелок - вообще ничего:
идеальный параллелепипед размером примерно двадцать пять на пятнадцать на
пятнадцать сантиметров. Углы и ребра скруглены. Цвет-серый. Из чего сделан -
не знаю. Что делает - тоже не знаю. Да, из верхнего торца выходили два таких
гибких шланга, на конце нечто вроде присосок. Асеев поздоровался, положил
прибор на стол, попросил приставить присоски к вискам - те присосались. Он
сел напротив и, отвечая на мой немой вопрос, сказал:
"Не волнуйтесь, все, что надо, уже происходит. Займет это часа
полтора-два, возможно, несколько больше, учитывая специфику вашей личности.
Если хотите, можете поспать, нет - давайте поговорим о чем-нибудь".
"А в чем, по-твоему, специфика моей личности?"
Он улыбнулся.
"Владимир Корнеевич, мы с вами не в кошки-мышки играем. У вашей
личности очень непростой генезис. Не исключено, что могут возникнуть
проблемы - однажды такое было. Вы, если что-то почувствуете, уж будьте так
любезны, скажите мне..."
Честно говоря, я вообще ничего не чувствовал, о чем ему и сказал.
Дальше неинтересно. Сидели, калякали о разном. Оба понимали, что все нужное
уже сказано. Я спросил, жива ли его мать, есть ли жена, дети. Он ответил,
что мать жива, есть жена и дочь. Но контакты он поддерживал только с
дочерью, а с некоторых пор придется и их исключить. Видно было, что он не
хочет касаться этой темы, и я не стал углубляться. Как-то незаметно
переключились на науку. Он сказал, что в этой сфере имеет место спад,
которого, по его мнению, общество не должно было бы допускать, но таки
допустило. Я с ним согласился, мы обменялись мнениями о причинах, в чем-то
сошлись, в чем-то разошлись, и тут он высказал интересную мысль.
Он заявил, что объем знаний, накопленных наукой, настолько велик, что
человеческой жизни не хватает даже на то, чтобы усвоить весь этот объем хотя
бы для одной какой-то дисциплины. То есть, грубо говоря, ученый вынужден
большую часть жизни потратить на изучение уже известного, а когда он,
наконец, готов к постижению неизвестного, жизнь уже закончилась. С этих
позиций было бы полезно, и даже необходимо резко увеличить продолжительность
жизни человека. Но, для ученых это благо, а для всех прочих - беда. Они
слишком быстро устают жить.
Я с ним попытался не согласиться, но... Ведь, в сущности, он прав.
- И чем же закончился этот визит? - нетерпеливо поинтересовался
Куропаткин.
- Ничем, - Сомов пожал плечами. - Он взял свой параллелепипед,
поблагодарил за понимание и содействие, сказал, что многим мне обязан,
выразил надежду, что мы еще встретимся, пожал руку и ушел.
- И больше вы с ним не встречались?
Сомов обхватил подбородок и уставился на Куропаткина.
- Послушай, дорогой, что с тобой?! Ведь прямо с порога вы задали мне
вопрос, и я вам совершенно отчетливо сказал, что последний раз встречался с
Асеевым три недели назад. Понимаешь? Не две, - он показал два пальца, - не
четыре, - он показал четыре, - а ровно три с хвостиком!
- А я думал, он вас параллельно с Шатиловым обслужил, - разочарованно
протянул Василий.
- Меня он, "обслужил" два года назад, а Шатилова... Да ну тебя
вообще!.. Ты раб своих идей - вот ты кто.
- Он восстанет против них в ближайшее время, - заверил я. - А где
состоялась последняя встреча?
- В Катманду.
- Вот как?! То есть, в Непале?
- Именно.
- А Петр Янович...
- Нет, Гиря тогда еще не подъехал. Он появился двумя неделями позже, и
немедленно меня обнаружил. Вероятно, ему в этом крепко помогли.
- И что делал в Непале Асеев?
- Не знаю. Он, как вы помните, вообще не склонен делиться планами.
- Как себя вел при встрече?
- Обычно.
- Но это точно был он? - встрял Вася.
- Насколько я могу судить, да, - Сомов хмыкнул. - Возможно, конечно,
это был второй экземпляр, но копия довольно точная.
- Вы шутите, или серьезно?
- Успокойся, Василий. Это был Асеев. Зачем ты сам себя мистифицируешь!
Или у тебя параноидальный синдром? Ведь сказано, что генетический анализ дал
отрицательный результат. Зачем тебе нужен второй Асеев?
- Да так...
- Нет, ну вы посмотрите на этого типа, - Сомов развел руками. - Тогда
может быть и я - второй экземпляр?
- Все может быть.., - Вася нахмурился. - Мы пока не можем отвергнуть ни
один вариант, пусть даже самый неправдоподобный.
- А-а! - воскликнул Сомов. - Вот оно что!.. Жаль, Глеб, что ты не видел
Спиридонова. Вот этот, - он ткнул пальцем в Куропаткина, - того стоит. Он же
меня провоцирует! Он думает, что я сейчас начну ощупывать себя, пытаясь
понять, я это, или не я. И, тем самым, выдам себя с головой. Он схватит меня
за руку, притащит к Гире, а сам поскачет искать меня первого.
Вася взял трубочку и демонстративно сунул в рот, мол, отныне я нем, как
рыба.
- А без рук ее можешь сжевать?
- Угу, - Вася кивнул.
- Это проверочная процедура. Ты в курсе, что бимарион без рук не
может? - сказал Сомов. - Так что давай показывай, только не подавись...
Глеб, это конечно был Асеев. Мы с ним три дня совместно осматривали
достопримечательности.
- Но что, по-вашему, он там делал? Впечатление?
- Заметал следы, - сказал Сомов серьезно, но потом, глядя на
Куропаткина, улыбнулся. - Я неточно выразился. Он оценивал, насколько хорошо
время скрыло какие-то следы.
- Следы чего?
- Вот этого-то я и не понял. Что Асеев и отметил для себя с
удовлетворением. Но это стало мне понятно уже после того, как мы расстались.
- То есть, он использовал вас как индикатор?
- Думаю, да.
- А скажите, вы видели вот этот ритуал, когда камешки принесли на
подносе, жгли травку, луч солнца стал фиолетовым, и камешки полопались?
- Да, - сказал Сомов отрывисто. - Но луч не был фиолетовым, и камешки
не лопались.
- И... что?
- Ламы чрезвычайно обеспокоились, попробовали еще раз, у них опять
ничего не получилось, и нас очень вежливо, но очень стремительно
выпроводили.
- Но Гиря был там же после вас?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг