халат теперь покрыт мириадами осколков вазы, которую ты разбила. Его
невозможно извлечь из-под груды. Он не пригоден к эксплуатации на твоих
плечах.
- У меня в чемодане есть другой.
- Но он отнюдь не мохеровый - раз. И у меня нет второй вазы - два.
Вернемся к первой. Ты ее разбила. Но я тебя прощаю. Ибо ты не могла знать,
что параллельно разбиваешь мое сердце. И притом, навеки. Я настаиваю на
компенсации причиненного ущерба.
- Ага! - сказала Валентина розовея. - Это - признание. Что и
требовалось доказать с самого начала. Но вазу я разбила не нарочно. Теперь
одно из двух: либо ты сам раздеваешься, либо неси халат. Должно быть
равноправие. Либо мужчина одет и женщина одета, либо наоборот. Это, в конце
концов, неприлично!
- Пустяки, - сказал я. - У меня в запасе целый палец на руке. Давай его
сюда.
- Ой, - сказала Валентина, - я всего тебя перемазала кровью. У тебя
спина пятнистая. Надо замочить рубашку в холодной воде.
Я испытующе на нее посмотрел. С виду - сама невинность. Хитрость этой
женщины была невероятна!
- Чего ты добиваешься, Валентина? - сказал я. - Ведь это можно
трактовать так, что ты непременно хочешь пасть в мои объятия уже теперь.
- Допустим, - сказала она с вызовом. - Я уже говорила, что свои шансы
не упускаю.
- Но ведь нельзя же так откровенно липнуть к мужчине. Это... Это
нетипично.
- Понятно. Женщина должна быть всегда наготове и являться по первому
зову. Типичная логика современного Навуходоносора!
Все это было произнесено таким тоном, как будто на ней было вечернее
платье. А между тем...
- Хорошо. - Я повернулся спиной и стянул рубашку. - Где ты тут видишь
пятна?
- На спине, естественно.
- Должно быть, это трупные пятна, - пробормотал я.
- Дурак! - фыркнула она.
- Мне что, поворачиваться?
- Конечно поворачиваться. Или мы теперь так и будем через спину
общаться?
Я повернулся. Она сидела в той же позе, подтянув колени к груди,
упершись в них локтями и подперев подбородок кулаками.
- И что теперь мне делать? Боком стать?
- Какой-то ты, Глеб, слишком правильный, - сказала она задумчиво. - Я
даже на секунду усомнилась в своем выборе.
- Эти глупости оставь! Отступать нам уже некуда, после всего, что было.
- А что было-то? - изумилась она.
- А пятка? Я держал ее в руках!
- Господи! И с этим человеком я должна провести остаток жизни...
- Пустяки. Какие-то жалкие шестьдесят-семьдесят лет. Это просто миг, по
сравнению с вечностью.
- А потом? - тихо спросила она.
- Потом кто-то из нас умрет.
- Сначала умру я, - сказала Валентина, уставившись в потолок.
- Это уж как получится...
- Нет, я точно знаю. Я просто этого не переживу! Вот когда папа умрет,
я этого не переживу. Я вообще не понимаю, зачем люди умирают!
Только теперь я осознал, какое сокровище мне досталось. Существует,
оказывается, человек, готовый умереть только для того, чтобы не видеть моей
кончины. Это надо ценить!
Мне захотелось ее поцеловать. Что я и сделал.
Целоваться она не умела, но процесс освоила моментально. А я поймал
себя на том, что испытываю к ней почти отеческие чувства.
- Знаешь, Глеб, я сейчас поняла, что готова стать матерью, - вдруг
сказала она.
- И как же ты это определила? - спросил я, целуя ее ладони.
- Просто знаю, и все. Мне даже показалось, что ты - маленький
ребеночек.
Я просто обалдел от такой синхронности ощущений. Раньше, имея дело с
женщинами, я ничего подобного не испытывал.
- А ты, Глеб, до меня с кем-нибудь... Ну, понимаешь?.. Я имею в виду
женщин?
Все. Предел. Она читает мои мысли. Не надо никаких дознавателей,
расследований, экспертов и биопотенциалов. Все это - ерунда... Читает без
всякой аппаратуры. Надо ее брать в отдел, и все. Остальных - выгнать.
- Как ты это делаешь?! - возопил я.
На лице Валентины промелькнул испуг.
- Что я делаю?
- Ведь ты меня читаешь, как магнитную ленту!
- А я всегда так делаю, - тихо сказала она. - Особенно, если понимаю
человека.
- Меня интересует, как ты это делаешь теперь?
- Не знаю, - она растерялась, но потом улыбнулась. - Тебя интересует...
А я сама тебя интересую?
- Валентина!
- Вот и у мамы с папой также. Она его любит до безумия - я ведь знаю. А
он... Иной раз просто на руках готов носить, а на другой день придет, сядет,
и сидит как бревно. Ругается. Пишет какую-то ерунду про человечество. Мама
его чуть ли не из ложечки кормит. А он уедет на месяц, и как в воду канул.
Ни ответа, ни привета. У вас что, в этом ГУКе, связи никакой нет?
Я вздохнул. Чужая жизнь - потемки.
- И у нас будет так же, - сказала Валентина тихо и обреченно.
- Откуда ты можешь это знать?
- Да уж знаю... Все нормальные мужики такие. Они не понимают, что
женщине важно знать, что о ней всегда помнят. А что вам стоит?..
Безопасность, трассы, перевозки... Это правда важно?
- Не знаю. Что-то важно, что-то нет. Важно не сидеть без дела. Я,
например, от безделья зверею и тупею.
- И будешь на меня кричать?
Я молча взял ее руку и поцеловал отдельно каждый пальчик.
- Нет, ты ответь!
- Не знаю, радость моя, - я вздохнул. - Наверное, буду. Я ведь обычный
"нормальный мужик", а все мужики одинаковы. Но если я замечу, что причиняю
тебе боль, я постараюсь тут же перестать. Я буду стараться. Веришь?
- Угу, - она доверчиво мотнула головой. - Это ты молодец, что не врешь.
Никогда мне не ври, если прямо спрошу. И даже если с другой женщиной - так
бывает - все равно не ври. Я пойму. А если не спрошу, можешь врать, сколько
захочешь - я и так все буду знать про тебя.
- Ну, Валентина, с тобой не соскучишься! - возмутился я. - Какие другие
женщины - мне и тебя одной выше макушки!
- Будут, - кротко и печально сказала она. - Я знаю.
- Ну, послушай... А если ты меня бросишь? Ты представляешь, что теперь
будет со мной, если ты меня бросишь?
- Конечно. Ты пропадешь. Но я тебя никогда не брошу. Мы с тобой два
раза разведемся, но я все равно от тебя не отвяжусь, и не брошу.
Я был потрясен.
- Откуда ты это знаешь?!
- Да вот знаю... У нас будет трое детей: мальчик и две девочки. Первый
будет мальчик, он будет похож на мою маму, а девочки будут похожи на тебя. А
на меня никто не будет похож... Я еще много чего знаю, но не скажу, потому
что нельзя.
- Почему нельзя?
- Судьба может обидеться... И все пойдет наперекосяк.
- Валентина! - сказал я шепотом. - Ты глупая и взбалмошная девчонка. Ты
не можешь знать, что будет завтра и послезавтра...
- Не кричи на меня!
- А я и не кричу, - теперь я даже не шептал, а только шевелил губами. -
Что ты со мной делаешь! Ведь я могу во все это поверить.
- А и надо, чтобы ты в это верил, - также одними губами произнесла она.
- Ты меня программируешь, как бортовой вычислитель. Один только вечер
вместе провели, а я уже и не знаю, куда деваться. Когда ты явилась, кто ты
была? Дочь старшего коллеги по работе. А теперь? И это за одну ночь.
Неполную, прошу заметить. Еще надо до утра дожить...
- А кто я теперь?
- Ты? Ты... Ты жизнь моя, а я ничтожный раб, и стою медный грош из всех
сокровищ, что положено отдать за ту любовь, которой я наполнен до краев.
- Это кто написал?
- Шекспир, кто же еще...
- Врешь! Это ты сам сочинил!
- Да, я сочинил, - произнес я голосом провинциального трагика. -
Посмотри, что ты сделала со мной за какие-то пять часов. Я стал поэтом, и
шпарю пятистопным ямбом. Это что, порядок?!
Я выпучил глаза, пародируя шефа.
- Ой, Гиря, - восхитилась Валентина, и даже запрыгала на стуле. -
Вылитый Петр Янович. Ты еще палец сделай вот так!
Я сделал палец, как надо, и погрозил ей. Потом мы немножко помолчали.
Потом я сел у ее ног и положил голову на колени.
- Ты что-то хочешь спросить, - сказала она, и непонятно было, это
вопрос, или констатация факта.
Я в этот момент абсолютно ничего не хотел. Моя бы воля, я бы остаток
жизни просидел вот так, у ее ног. Но воля была не моя, и в голове немедленно
родился вопрос. Я даже сам не понял, зачем мне нужен был ответ, и что с ним
потом делать. Но делать было нечего, и я задал этот вопрос:
- Скажи, а в какой момент ты поняла, что я - тот самый, который тебе
нужен? Был такой момент?
- Конечно, - сказала Валентина. - Вот когда мы зашли к Гирям... Фу,
какая ерунда! Зашли к Гирям... Что за дурацкая фамилия!
- Отличная фамилия! Ты говори, говори.
- Мы зашли, я посмотрела сначала на Марину, и она мне как-то странно
кивнула. А потом она посмотрела на тебя, и я посмотрела на тебя. А ты
смотрел на маму, а потом перевел взгляд на меня, и как-то так хмыкнул, мол,
Господи, что за уродина. Мама ведь красивая, а я - так себе... А что ты
тогда подумал? Только честно!
- Я? Подумал? Да ничего я тогда не подумал...
Валентина схватила меня за волосы и начала тормошить.
- Ну-ка, говори, что ты подумал! Быстро!
- Честно?
- Честно. Мы ведь договорились!
- Хорошо. - Я посмотрел ей в глаза. - Хорошо. Примерно так: "Хм,
да-а... Игра природы. Дочь пошла в отца".
- Верно! - она отпустила вихор. - А я подумала... Нет, кто-то внутри
меня подумал... "Это твой крест. Будешь нести всю жизнь". Я, кажется,
покраснела, и не знала куда деваться. А потом ты подошел, и так небрежно...
А я подумала: "Ну, погоди, ты у меня попляшешь!" Но... Но, Глеб, я
хорохорилась... А все внутри так печально было, как на похоронах... "Это
твой крест"... Как колокольный звон... И мне так себя жалко стало, честное
слово! Хоть вешайся! А если бы ты исчез? Я ведь не знала еще, кто ты. Вдруг
бы ты был какой-нибудь абстрактный. Умылся бы, и все... Или какой-нибудь
дурак набитый... И что мне тогда делать?..
Я сидел совершенно потрясенный. Ведь я абсолютно ничего этого не
заметил. С ума сойти!
- Ну вот, - продолжила она. - А я потом у Петра Яновича спросила, мол,
кто это? А он на меня так внимательно посмотрел, и говорит: "Да ты не
волнуйся, это Глеб - он у меня в отделе работает. Толковый парень. Если
нужен - хватай, я его здесь придержу". Он сразу все понял, потому что меня
знает с рождения. Я покраснела, фыркнула, мол, таких везде на рубль ведро, а
что толку. Петра Яновича не обдуришь...
- Да уж.., - сказал я. - Не повезло тебе. Дурак я оказался. Набитый.
- Просто ты невнимательный, - сказала Валентина голосом своей
педагогической мамы.
Я промолчал, и правильно сделал. Потому что у меня к горлу подступил
комок, и все равно я не смог бы произнести ни слова. Кроме того из глаз
потекла какая-то жижа, и все предметы стали расплывчатыми.
- Что это с тобой, - испуганно воскликнула Валентина. - У тебя спина
трясется!
- Это... Это такое упражнение для дельтавидных мышц, - выдавил я,
глотая свой комок.
А в голове сама собой образовалась фраза: "Испить свою чашу до дна".
Она прозвучала настолько отчетливо, что я даже испугался. А потом
успокоился. Все вдруг стало понятно. Вот Валентина - это моя чаша. Мне
предстоит ее испить. Сколько времени это будет продолжаться - неясно. Ясно
только, что я предпочту растянуть удовольствие. Возможно, в чаше яд. Тогда я
умру от счастья.
Валентина не дала мне разобраться с этой аллегорией до конца.
- Глеб... Ну, Глеб же!
- Слушаю и повинуюсь, о, госпожа! - сказал я глядя ей в глаза.
- Скажи все-таки, у тебя были женщины до меня?
- В каком смысле?
- В прямом. В сексуальном - в каком же еще!
- Были. Зачем они тебе понадобились?
- Сколько?
- Три. Или четыре. Или пять. Не помню уже.
- Куда же они подевались?
- Исчезли. Растаяли в житейской суете, - я развел руками и сделал
озадаченное лицо.
- Значит, они были глупые?
- Почему глупые? Умные. То есть, всякие. Они же были в сексуальном
смысле.
- Почему же они растаяли?
- Не знаю. Ну, не знаю я, почему они растаяли! Не сложилось. Не
склеилось. И бог с ними. Их нет. И никогда не было. И не напоминай мне о
них. Я их всех теперь ненавижу. Зачем они были?!
- И ты с ними вот так же разговаривал?
- Нет, - сказал я. - Вот так - нет. Это совершенно точно. До таких
глубин я еще ни с кем не добирался. И даже близко не сидел! Все! - я
поднялся. - Сейчас я еще сварю кофе. Но это строго последний раз. Потом идем
спать.
- Хорошо, - согласилась она. - Вместе будем, или как?
У меня возникло ощущение, что меня стукнули под дых. Я сел за стол,
уперся локтями в столешницу, обхватил голову руками и уставился на нее. Но
она сделала то же самое, и пришлось отвечать.
Я сказал:
- Спать будем так, как ты захочешь. Хочешь - валетами, а хочешь - я
буду спать на потолке.
Она прыснула от смеха, но потом сделалась серьезной.
- Но ведь я ничего не знаю, как это делается. Только теоретически.
- Это сделается естественным порядком. Ты только не планируй ничего, и
не пытайся вникнуть в суть процесса. Иначе все кончится очень плохо.
Наступит атрофия мышц и паралич конечностей. А также всеобщая вялость. И
кое-что еще. Это я тебе заявляю как мужчина.
- А вдруг все получится плохо?
Я встал и с остервенением принялся варить кофе. Но когда я оглянулся, я
понял, что придется отвечать. Ибо Валентина ждала ответа. Эта женщина была
из породы людей, которые получают ответы на все свои вопросы. На их вопросы
никто не имеет права не отвечать. И я начал ответ.
Я сказал:
- Если получится плохо, в этом буду виноват только я. В этом всегда
виноват мужчина.
- Почему?
- Так уж заведено.
- Я ведь серьезно спрашиваю!
- А я серьезно и отвечаю. Абсолютно то же самое происходит у кошек,
собак и бабочек. Но они не обладают способностью к самоанализу и
самокопанию, не задают глупых вопросов, посему все и свершается во славу
Божию. Ты же, уподобившись Сальери, хочешь разъять гармонию, как труп. Но
труп гармонии не имеет с гармонией ничего общего.
- Но я должна сделать так, чтобы все было хорошо, - убежденно сказала
Валентина.
- Да почему же ты должна? - заорал я. - Что, и кому?!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг