мурашки по телу, и я поспешил уйти, ища приключений на свою голову. Хищники
иногда высовывались из кустов или зыркали глазами с деревьев. Жвачные маячили
вдалеке, и тут я неожиданно решил давно беспокоящий меня вопрос: почему
хищник, как правило, ходит один, а жвачные стадом? В стаде каждый надеется,
что если задерут, то не его. А хищник думает: я рискую получить копытом по
морде, да чтоб я стал с кем делиться, все сам съем... Потом до меня донесся
запах дыма, и я пошел на него, решив, что больше от людей прятаться не стану,
и будь, что будет.
Пещера в скале и костер у входа были видны издали. Что-то жарилось на
костре, двигались женщины, бегали ребятишки. Старики, каждому лет под
тридцать, сидели у огня, а мужички помоложе маячили неподалеку, опираясь на
копья с каменными наконечниками. Я хорошо рассмотрел все это в бинокль,
одновременно фиксируя виденное. Ну, что сказать? Самый высокий - под метр
семьдесят. А если среднего поставить возле капитана, то он будет последнему в
пуп дышать. Крепкие, кривоногие, весьма волосатые, в длинных передниках. Почти
все стояли на одной ноге, почесывая другую широкими ногтями. Ступни - дай бог,
сорок восьмого размера. Босиком, но мозоли на подошвах непробиваемые. Головы и
лица заросшие, от рождения не знали ни расчески, ни бритвы. Я долго лежал
неподалеку, часовые сменились, устроились у костра, ели. И вдруг, я даже не
успел глазом моргнуть, с неба свалилась напасть, вся в зубах, когтях и
перепончатых крыльях. Упала неподалеку от костра прямо на молодую... э...
деву. Мужики у костра вскочили, похватали копья, но было поздно. Летучий ящер,
подняв ветер, только искры от костра, поволок добычу, летя низко над землей,
почти надо мной. Ну, реакцию мою вы знаете. Я вскочил, джефердар к бедру.
Всего один импульс. Хищник скуксился, трахнулся челюстями о баодуб, ну, такое
толстое дерево, и застыл в неестественной позе. Дева лежала рядом, и пока
мужики подбегали к нам, я ее мельком рассмотрел. Блондинкой я ее бы не назвал,
и вытаращенные от ужаса глаза не были голубыми. Нос так себе, скорее курносый,
чем с горбинкой. Рот раскрыт и зубы не выбиты. Бюст... э... наводил на мысль,
что лифчика они не носят. Подбородок с ямочкой, м-да! Бедра произвели на меня
глубокое впечатление. Коленки в мозолях и выступают, но икры хорошей формы,
вроде моих. А ступни на тридцать восьмой размер: по их меркам миниатюрная
нога. Талия тонкая, а пупок впуклый и, как говорили древние индийцы, вмещающий
две чашки розового масла. Кожа коричневая, расчесы только на ягодицах, но
струпьев нет. Вот все, что я успел рассмотреть, не то, чтобы в деталях, а так,
в общем.
Мужички подбежали не очень озабоченные, на меня уставились, на деву ноль
внимания, полагаю, раньше на нее уже насмотрелись. Птеродактиль лежит,
женщина, значит, лежит, а они на меня копья наставили. Нехорошо. Я им знаками
показываю - птеродактиля я уложил, деву спас. Смотрят: следов насилия на ящере
нет, и я, выходит, к этому не причастен, а насчет девы... стоило ли? Э, думаю,
сейчас я вам покажу. Переключил джефердар на иглу для очухивания после
обездвиживания, пальнул с грохотом и дымом - и ящер задвигался, защелкал
зубами. Обо мне забыли, кинулись колоть животное копьями. Закололи и на меня с
почтением поглядывать стали, ибо убить - ума не надо, а вот оживить...
А дева лежит, живая, но обездвиженная. Взяли ее на закорки, пошли в лагерь
и меня пригласили.
Мое появление особенного переполоха не вызвало. Подходили, оглаживали
скафандр, трогали вещи, не делая попыток присвоения. Я бы сказал,
дружелюбно-равнодушные люди. Когда я пошел за оставленным рюкзаком, меня легко
отпустили. Я принес барахлишко и решил пожить здесь немного. Тем более, что
спасенная дева пригласила меня осматривать пещеру.
Как они тут живут, подумал я. Лежат охапки плохо просушенной травы, шкуры
со свалявшейся шерстью, пахнет какой-то дрянью, сыро и гнусно. Чадят маленькие
костры, не для обогрева, для освещения, ибо вход в пещеру - только одному
протиснуться. И с потолка капает. Но, видимо, жили: заходили женщины, забегали
пузатые детишки, подкладывали ветки в костерики, а у меня для них ничего с
собой не было... Впрочем, в самые темные закоулки пещеры никто не заходил.
Когда кончили осмотр, снаружи меня уже ждали. Спасенная дева ушла к
костру, сильно жестикулируя что-то говорила, а вокруг сидели нимзияне-мужики,
цокали языками, ахали в нужных местах и хлопали себя по животам. Спасенная
буквально разорялась, тыча в меня растопыренной дланью. Видимо, совместный
осмотр пещеры никак не улучшил ее характера. Женщины толпились в отдалении и,
судя по их загнанному виду, были весьма далеки от мыслей об эмансипации.
Ничего, подумал я, дождутся матриархата - они свое возьмут. А спасенная корила
мужиков, что они прошляпили птеродактиля, дескать, меньше в носу ковырять
надо, а больше следить за небом и лесом. А то от этих мужиков никакого толка,
а женщина и за детьми смотрит и еду готовит, да еще в деле спасения должна
полагаться на какого-то подозрительного типа, и откуда он взялся, и почему
весь в тонких шкурах неизвестного зверя? И неплохо, дескать, было бы его
раздеть, а шкуру ей отдать. Мужики стали хмурыми: раздеть - это правильно, но
с какой стати шкуру ей? Пусть спасибо скажет, что жива осталась, а то еще и
шкуру.
Они пасмурно поглядывали на меня, потом вождь, самый пузатый всегда вождь,
сделал попытку стянуть с меня куртку. Гм... Его так быстро вытащили из костра,
что он по-настоящему и обгореть не успел, только задымилась шерсть в районе
копчика. А я с корнем выдрал ближайшую осину или, может, местный дубок и издал
вопль, усиленный мегафоном, тоже скрытым в воротнике. Вопль получился - ого!
Они так и полегли, а в кустах кто-то охнул от неожиданности. Вообще, когда
тайно сидишь в кустах, надо быть ко всему готовым. Спасенная дева иссякла. Все
долго молчали, и тут включился мой кибертолмач, работающий также в диалоговом
режиме.
- Если меня не трогать и не давить на самолюбие, то со мной можно ладить,
- сказал я, и толмач перевел это тремя словами. - Птеродактиля и других
кусачих я не боюсь. А вон там в кустах лежит зверюга, так это я ее уложил
голосом...
А что? Объяснять им про звездолет, что я с другой планеты? Не поймут. При
контактах контактирующий должен приспосабливаться к уровню контактируемого, а
не переть на рожон со своей эрудицией. Говорить доступно, словно ты на ученом
симпозиуме разъясняешь ведущим дубарям, чем шпонка от втулки отличается.
Я пошел в кусты, и представьте, там, закатив глаза и крестом сложивши
когтистые лапы, в глубоком обмороке лежал бычок. Его-то я и обозвал зверюгой.
Покрытые толстой мозолистой кожей и редкой шерстью бока его слегка вздымались,
возле хвоста пульсировала жилка. Было видно, что он оклемывается, и я этому
порадовался. Когда кто-нибудь в шоке, то главное - его не беспокоить. Я смочил
бычку ноздри жидкостью из фляги и оставил лежать. А аборигенам сказал, что это
моя личная добыча, неприкосновенная для других. Если подумать, то
действительно, он целый день втихую топал за мной, на что-то надеялся, чего-то
хотел, а теперь я его отдам на съедение? Кто бы меня понял? Зато теперь не
только капитан, теперь и я бычка удостоился.
У костра в кругу мужчин все еще сидела как равная спасенная мною дева,
жевала сладкий кусок и негромко шпыняла мужиков за отсутствие мужественности,
за нерешительность, за неумение прижать к ногтю безволосого мозгляка в тонко
выделанной шкуре. Это все мне на ухо наговорил толмач. Безволосый мозгляк -
это, значит, я. Они отмалчивались. Вождь изредка потирал нижнюю часть
поясницы, на коей созревал синий инфильтрат. Тут спасенная дева, сказав, что
ее зовут Нуи, позвала меня к костру. Я отрезал самый смачный кусок мяса,
посолил и на кончике ножа в знак примирения протянул вождю. Вождь взял кусок,
попробовал и расплылся в невозможной улыбке. Но мой нож ему еще больше
понравился. Ладно, думаю, отдам, у меня запасной есть. Он так и впился в
рукоятку двумя руками и сказал:
- Ешечит бзон усыгуса твенти!
Кибертолмач мне перевел: "О, великий воин, разлука с которым непереносима,
красота которого неописуема, сила которого неодолима, а живот благоухает,
который ногой может переломить хребет большого санрака, а криком через ноздрю
сокрушить любого зверя и сразить неведомо как летучего рымла..."
Вот это да, подумал я, вот это язык. Всего четыре слова, а сколько смысла!
И какого смысла!
Видимо, язык действительно емкий, ибо толмач просто изошел комплиментами:
"О, превосходный, о, владелец большого мешка с добром, не считая круглой
пустотелой палки, которая делает "Бум" и извергает огонь с дымом!"
- Снопа! - закончил вождь, а толмач после секундной заминки перевел: "Дай
пострелять!"
- Скиса хи! - ни с того ни с сего ответил я.
- Мазел са кропи!
Вождь потемнел лицом. Я погладил воротник: "Как ты ему перевел?" Толмач
ответил: "Сейчас разуюсь". "Им это непонятно, они обувь не носят". "У меня
глаз нету, я ориентировался на тональность беседы. А если так ставишь вопрос,
то ищи синонимы сам. А еще лучше, говори по-человечески, это ваше арго трудно
переводится. Тоже мне - бибинела токата". "А что это значит?" "По-нимзиянски -
у, морда". "Ну, спасибо. А чего ж ты плел про хребет Большого Санрака, когда
это горный кряж на экваторе Нимзы, и про через ноздрю?"
Кибертолмач замолк. Известно, эти автоматы создавались для дипломатических
переговоров, отсюда и некоторая цветистость в выражениях. До сих пор нам это
не мешало. И я решил терпеть.
- Ладно, скажи им спокойной ночи и что я собираюсь спать у костра.
Кибер перевел - и вождь заплакал, и остальные пригорюнились.
- Ешечит бзон, - сквозь слезы высказал вождь. - Са зелих кропи.
Толмач сказал: они говорят - нехорошо смеяться над чужими бедами, здесь
спокойных ночей не бывает, а снаружи, несмотря на костер, меня съедят.
Я, вроде, их ничем не оскорбил, но кто знает эти инопланетные обычаи,
хочешь, как лучше... Я молча надувал матрац, аборигены молча дивились. Нуи
снова позвала меня осматривать пещеру, но в ней уже постепенно скрывались
нимзияне, унося с собой высушенные за день на солнце, колом стоящие шкуры.
Я улегся, и надо мной мерцали незнакомые звезды, складываясь в незнакомые
созвездия. Я нашел наш орбитальный спутник связи и, успокоенный, заснул. Надо
сказать, я как лег, так и встал, свежий и бодрый. Я вообще сплю, как младенец,
ибо ежели совесть чиста, то и сон крепок.
Утром, не успел глаза продрать, святая троица, лежу, а вокруг сидят, как в
тот раз, когда я сбежал. На меня глядят. У женщин слезы текут, с чего бы это?
Мужики смотрят завистливыми глазами. Вождь совсем скуксился - и нож его не
утешает. Сажусь к костру, вокруг тишина, мне лучшие куски подкладывают и
глядят, как я ем. Неприятно. Пошел бычка навестить, уже сидит, глазами
хлопает, задвигался, руку мне облизал...
И удивляюсь я, что ночью меня никто не тронул, ведь вокруг хищники кишмя
кишели, и костер в середине ночи погас. Тут подошла Нуи и повлекла меня
осматривать пещеру. Там она выразила надежду, что я и впредь буду спать
снаружи.
Я вызвал лагерь, рассказал обо всем, навьючил на себя рюкзак и дальше
пошел, я передумал оставаться здесь. Вокруг, как в зоопарке, только без
клеток, и пасутся, и дерутся, и друг друга едят. Разнообразие жизни
поразительное. Как и должно быть на планете, где враг всего живого человек не
пришел к власти. Иду я, снимки делаю, звуки записываю, минералы собираю, пробы
вод беру. К полудню устал, прилег, а рядом карчикалой уже сидит, скалится.
Махнул я рукой, черт с тобой, сиди, не станешь же ты меня сонного кусать! Но
тут меня как ударило: а где, думаю, бычок, а может, он бычка уже съел?
Пробежал я по окрестностям, всякую живность распугал, нет бычка. И останков
нет. Тут я врезал карчикалою в переносицу, говорю:
- Бибинела токата, мазел цукен!
А толмач из-под воротника орет: "Мир вам!"
Дал я ему по сусалам, только руку отбил, а он еще успел мне кулак лизнуть.
Я притих. А что, чем виноват карчикалой, он, может, с детства бычками питается
и съедает целиком, с кисточкой от хвоста. Не в один присест, конечно. За что
же ему морду бить?
В кустах, вижу, уже угнездились женщины и дети. Выследили. Возникла из
ничего Нуи и поволокла меня осматривать пещеру.
А потом я опять надел рюкзак и все равно пошел дальше. За мной трусил
карчикалой, а в пределах видимости, не далеко, не близко короткими перебежками
двигались женщины с детьми и без. Чертовщина какая-то. Живность разбегалась
передо мной, а гигантские ящеры делали вид, что не замечают нас.
День прошел бездарно, а к ночи карчикалой завалил зазевавшееся жвачное, я
разделал его, разжег костер, подождал, пока догорит, и на углях стал жарить
мясо. Поев, я отошел в сторону и лег. Смотрю, на запах придвинулись женщины и
неведомо откуда взявшиеся мужики, расселись у костра и бойко доели барана.
Даже на завтрак ничего не оставили. Это у них привычка такая, съедать все
сегодня, а завтра если бог даст день, то даст и пищу. Я разбирал собранное за
день, потом наговаривал по рации впечатления, может, думаю, вы в лагере лучше
меня разберетесь, может, и другие разведчики в таком же положении, что и я, и
за ними ходят всем племенем девы, дети и волосатые кривоногие мужчины. Нуи
пыталась угнать меня осматривать пещеру, но я отговорился, что пещеры
поблизости нет, что уже темнеет, а я темноты боюсь.
Я заснул прямо на траве, и сон был мощностью в два сурка. Проснулся
оттого, что кто-то мне в ухо дышит. Слава богу, бычок, целый, невредимый.
Обнял я его на радостях, руку дал, пусть всласть налижется. А вокруг снова
сидели женщины, глядели, как бычок мне слюнявит ладонь, и, показалось,
завидовали ему. Такие вот дела. Только спасенная Нуи отвернувшись сидела и
скорбела, что не пришлось с меня шкуру спустить. А может, по другому поводу,
кто их, дев, разберет...
Я чувствовал, что пора собираться в лагерь, коллекция подобралась славная,
я все уложил горкой, поставил защиту и маячок. И отклонив попытку Нуи уволочь
меня осматривать пещеру, поплелся в лагерь, а за мной женская половина
племени. Ничего себе, эскорт. Я, бычок и свита из визжащих детишек и сомлевших
дев. Немыслимое дело.
И я свернул в сторону от нашего лагеря. Выбрал бугорок повыше и сел.
Может, залетный птеродактиль съест, хоть кому-то польза будет, сопротивляться
не стану. Решил впредь мяса не жарить, костра не разжигать, может, отстанут?
Бычок пасся поблизости, а потом куда-то ушел. Женщины развязали узлы и
расселись вокруг, глядя на меня.
На поляну вышел карчикалой, неся перед собой барана. А может, не барана,
но что-то рогатое и в кудрях по всему телу. Без видимых усилий он взошел ко
мне на вершину, положил барана у моих ног и уставился на меня взглядом, полным
надежды. Поняв, чего ему хочется, я протянул ладонь, которую он с жадностью
облизал. Н-да! И вся недолга, расплатился за услугу. Аборигены на карчикалоя
глядели с опаской, но барана отнесли в сторону и принялись разделывать.
Мне все стало безразличным. Я отвернулся. Они думали, что я сам с собой
разговариваю, когда я стал советоваться с капитаном.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг