эфира, говорили о значении работ профессора, о своих "культурных" планах по
возвращении домой...
Во время одного из таких случайных свиданий Анна рассказала Николаю,
как перед самым отъездом их из Москвы Ридан вечером позвал ее в
лабораторию, усадил в кресло, надел ей на голову какую-то круглую
металлическую сетку с проводами и долго что-то возился у "ГЧ", записывал в
свою тетрадь. При этом он заставлял Анну решать в уме арифметические
примеры, читать выбранные им отрывки из разных книг, рассматривать чертежи.
Она так и не успела расспросить отца, что все это значит.
- Профессор просил меня приспособить "ГЧ" так, чтобы он мог служить не
только генератором, но и приемником излучений мозга, - объяснил Николай. -
Вот он, вероятно, и воспользовался вами, чтобы посмотреть, как изменяется
картина мозговых импульсов в зависимости от различных видов напряжения
мысли, впечатлений.
- Для чего это?
- Не знаю, Аня. Я знаю некоторые детали, отдельные звенья работы
профессора. Идеи его очень глубоки и новы. У меня не хватает знаний, чтобы
постичь все...
...Не так было у Федора с Наташей. Их любовь перестала быть тайной
гораздо раньше, чем сами они признались в ней друг другу. Все откровенно
любовались счастливой парой и ласковыми шутками и прозрачными намеками
дружески узаконили то, что долго еще могло терзать сомнениями влюбленные
сердца.
* * *
Наконец путешественники достигли пункта, еще в Москве отмеченного на
карте крестиком. Здесь Виклинг должен был покинуть друзей дня на два - на
три, чтобы по поручению главка посетить новый завод, где ему предстояло
принять только что установленное электрооборудование. Завод, по сведениям
Виклинга, находился километрах в пяти от реки. Друзья решили разбить лагерь
на берегу и использовать эту остановку, чтобы побродить по окрестностям и
отремонтировать "плавучий дом", который начал где-то в "трюме" протекать.
Место, выбранное для стоянки, оказалось исключительно удачным. Высокие
пирамидальные горы обступали широкий разлив реки с трех сторон. Из
подточенных водой скал на узкую ленту пологого берега в нескольких местах
били мощные родники ледяной воды, образующие небольшие
кристально-прозрачные озерца, ручьями переливающиеся в реку. С одной
стороны скалистая гряда внезапно обрывалась, и живописная долина, покрытая
лиственным лесом, подходила к самому берегу.
Тут и был устроен лагерь. На противоположном берегу видны были
сооружения сплавного пункта. Он жил своей обычной, напряженной жизнью,
спеша вовремя закончить летний план. Там сновали люди с баграми, пыхтели
плотовязалки, поверхность реки у берега была покрыта темной кожурой
ожидающих отправки плотов. А тут, у лагеря, царило спокойствие, людей не
было; тишина нарушалась только птичьими вскриками да журчаньем родниковой
воды. Изредка от сплавного пункта отделялась лодка и кто-нибудь
переправлялся на тихий берег, приставая у нижнего края долины, к дороге,
ведущей от реки на юг.
По этой дороге на другой день рано утром ушел Виклинг.
Проводив его, друзья принялись за работу. "Плавучий дом" был вытащен
на берег и поставлен на борт. Федор и Николай, набрав свежей смолы в лесу,
конопатили паклей слабые места обшивки и заливали их расплавленной на
костре смолой. Девушки занялись вещами: нужно было проветрить постельные
принадлежности, просушить выстиранное белье. У палатки протянулись веревки
с развешанными на них вещами, задымил костер под закопченным котелком, -
лагерь принял уютный, обжитой вид. Друзья спешили окончить все необходимые
работы, чтобы успеть на другой день заняться пополнением пищевых запасов;
пролетающие то и дело стайки диких уток не давали покоя Федору, а
лиственный лес оценивался Анной и Наташей в пять баллов по грибно-ягодной
шкале.
* * *
Жаркий, безветренный день застыл над долиной. Солнце, казалось,
застряло где-то у зенита и не могло сдвинуться с места. В такое время душно
становится в лесу. Неподвижный воздух, насыщенный тяжелым дыханием
растений, наполняется мглистой, сверкающей пыльцой, как кристаллами,
выпадающими в ярко освещенной колбе.
Анна устала. Грибов было немного, пришлось долго ходить, чтобы набрать
небольшую корзинку. Тело покрылось испариной, какие-то лесные соринки зло
щекотали спину; захотелось домой, к воде, к свежей прохладе реки. Она
повернула на запад и вышла из лесу. Перед ней простиралась большая открытая
луговина, опаленная зноем. Это - та самая долинка, по которой ушел
Альфред... Вот и дорога. Анна пошла по ней, направляясь к реке, но вскоре
поравнялась с небольшой одинокой группой кустов, вытянувшейся слева вдоль
дороги. И сразу нашелся предлог остановиться: надо перебрать грибы, они
слежались, в корзину нападало много сору... Чтобы оказаться в тени, ей
пришлось обойти кусты и прилечь в траву, к самому основанию зеленой ширмы -
по ту сторону от дороги.
Ноги налились усталостью. Анна закрыла глаза, и сразу у нее приятно
закружилась голова, как бывает перед самым наступлением сна...
Кругом в траве трещали кузнечики. Самый громкий из них через минуту
зазвенел где-то в листве совсем над головой....
И если бы мимо по дороге проходил человек, ни за что не подумал бы он,
что кто-нибудь скрывается за этой одинокой группкой из небольших, увядающих
от засухи кустиков.
...Кругом вода. Она ласкает ноги. Но какой яркий свет! Небо слепит,
вода отражает солнце, нельзя открыть глаза. Куда же идти? Где берег?
Анна пробует чуть-чуть приподнять веки... Нет, невозможно, свет
ударяет острыми, колющими лучами. И не слышно никого кругом... Но вот
вдали - голос. Николай!.. Он говорит тихо, будто сам с собой, но Анна
слышит каждое слово. Николай!..
- Не надо кричать, Аня. Я все знаю. Сейчас я буду с тобой...
Плеск воды рядом, сильные шаги по воде. Он берет ее на руки, как
ребенка, и несет, она обнимает его плечи. Какое счастье! Как радостно
бьется сердце. Он говорит ей:
- Теперь мы вместе будем идти... всегда вместе... Вот и берег, приляг
здесь.
Он кладет ее на траву, отходит в сторону, и уже издали звучит его
тихий голос:
- ...Здесь мы расстанемся. До реки уже недалеко, и в лесу можно
встретить кого-нибудь из моих "друзей". А у меня есть еще одно дельце.
Итак, Рено...
"Это не он!" - молнией проносится в голове Анны. Она просыпается
внезапно, с сердцем, прыгающим у самого горла, и не может открыть глаза:
солнце вышло из-за верхушек кустов и светит прямо ей в лицо. Тень падает
теперь в сторону дороги.
Шаги приближаются; она слышит каждое слово говорящего. Странно, так
знаком его голос, а узнать она никак не может.
- Присядем, тут есть немного тени. Черт дери, я устал от этой
проклятой жары.
"Виклинг"! - узнает, наконец, Анна. "Черт дери" - его излюбленное
выражение. Она уже делает усилие, чтобы подняться, как вдруг соображает,
что Альфред говорит необычно: никакого акцента нет и в помине, он свободно
говорит на чистом русском языке. Что это значит? Да он ли это? Анна ждет не
шевелясь, и холодок страха понемногу охватывает ее всю.
- Итак, Рено, с заводом, я полагаю, все ясно. Пуск назначен на
пятнадцатое, и этот пуск должен состояться непременно - так сказать, для
успокоения верхов. Вам для разгона, для перехода на полную мощность дадут
декаду, не больше. И вот основная ваша задача: декада эта должна
превратиться в две может быть в три; словом, до последнего момента завод не
должен стать на полный ход, иначе, вы понимаете, что получится?
Представьте, что наши хозяева там... задержатся почему-либо. Тогда этот
гигант до своей гибели успеет насыпать столько смертоносной продукции, что
вся паша с вами работа окажется почти бессмысленной.
- Это ясно, - высоким тенорком отвечает собеседник Виклинга, чиркая
спичкой. - Но и задерживать бесконечно нельзя. Боюсь, что даже эти две
декады могут вызвать большое подозрение и ликвидация завода в решительный
момент может быть сорвана.
- Этого нельзя допустить. А срок зависит не от нас.
- А от положения с этими ионизирующими аппаратами? Кстати, вы знаете,
как там дела?
- Конечно. Три недели назад была готова первая серия в пятьдесят штук.
Тенор скептически хмыкает.
- Слишком точные сведения, герр Виклинг. Неправдоподобно! Особенно,
если принять во внимание, что эти таинственные аппараты - единственное
обстоятельство, дающее право надеяться на успех. Да и то лишь, если Москва
еще не пронюхала о новом открытии.
- Вы скептик, Рено. Я слежу за этим. Впрочем, кое-что мы, может быть,
узнаем сейчас же, не сходя с места... - В руках Виклинга хрустит бумага. -
Видите ли, в нужный момент я выступаю в роли почтальона... Письма из
Москвы, как условлено заранее, получены в местном почтовом отделении. И
вот: "Николаю Арсентьевичу Тунгусову", очевидно, от радиста Ныркина,
который следит за сообщениями по эфиру... Так и есть. Э, черт дери, опять
шифр!
- Откуда сообщение? - спрашивает Рено.
- Не сказано... "Твой таинственный друг, наконец, появился сегодня,
очень спешил, дал только одно слово: "Принимайте", и затем цифровой текст,
который и привожу полностью".
- Ключа у вас нет, конечно?
- Ключа нет, Рено... Почему "конечно"? - вдруг вспыхивает Виклинг.
- Потому что вы неверно действуете, дорогой коллега. Вы охотитесь за
девушкой, чтобы получить шифр и все прочее, так сказать, на подносе, в
готовом виде, без труда и риска. Девушка оказалась крепче, чем вы думали, и
это надо было понять уже давно. Не знаю, не влюбились ли вы в нее на самом
деле? Эту возможность тоже надо было предусмотреть, вы не мальчик. Вместо
того чтобы совершать увеселительное путешествие по этой дурацкой Уфе, вы
должны были взять ключ еще в Москве, у Тунгусова. Взять, а не ждать, что
вам его преподнесут с поцелуями.
- Чепуха!.. Вы не знаете конкретной обстановки.
Анна камнем прижимается к земле. Беседа происходит на расстоянии двух
шагов от нее. Каждый звук, вздох может выдать, и тогда... они убьют ее,
чтобы спрятать концы в воду, и никто не узнает о готовящемся преступлении.
Да! Она вспоминает о своем пистолетике, который лежит, как всегда, в
специальном кармане. А волненье сжимает грудь, удары сердца пугают своим
гулом и сиплыми звуками в горле. Она чувствует, что сознание туманится от
этого страшного нервного напряжения, отчаянного биения сердца. Вот
закружилась голова...
...Тишина. Что они делают? Может быть, заметили ее сквозь просветы
куста и теперь...
Проходит пять, семь минут. Ни звука за кустами. Неужели ушли? Анна
лежит, по-прежнему не шевелясь, чувствуя, что тело ее окаменело от
неподвижности. Вдруг громкий треск раздается над самой головой, на момент
замирает сердце. Это кузнечик, потревоженный приходом людей, снова
продолжает свою песню Испуг сменяется вспышкой благодарности к этому
кузнечику: он помогает ей - очевидно, люди ушли.
Анна осторожно поворачивает голову, смотрит сквозь траву и ветви на ту
сторону. Потом поднимается медленно, на локтях, видит дорогу, уходящую к
лесу, в сторону реки. Нет никого. Она осторожно встает, осматривает все
открытое пространство, хватает корзинку и бежит на север, к лагерю.
Нет, не надо бежать, опасность миновала. Теперь роли переменились:
судьба Виклинга в ее руках. Только бы не выдать себя раньше времени. Сейчас
она встретится с ним, нужно быть по-прежнему ровной, тактичной, спокойной.
Главное, спокойной. Она расскажет все одному только Николаю; и не сразу,
надо выбрать удачный момент.
Узкая полоса леса у самого берега редеет; солнце, склоняющееся к
западу, сверкает широкими бликами на поверхности реки.
Приятно пахнет дымком от лагеря.
Николай и Виклинг, уже переодевшийся, в майке и трусах, только что
спустили на воду "плавучий дом". Они замечают Анну издали и приветствуют
ее, высоко поднимая руки. Анна старается улыбаться, быть обыкновенной; но
оба вдруг быстро подходят к ней, с тревогой вглядываются в ее лицо.
- Что нибудь случилось, Аня?
- Что с вами, Анни?
"Ах, как глупо! Уже ошибка..." Ну, конечно, она не могла сразу
оправиться после пережитого волнения; нужно было погулять еще часа два.
- А что? - спрашивает она, встречая настороженный, испытующий взгляд
Виклинга. И снова вздымается волнение в груди. "Неужели он подозревает
что-нибудь?"
- Вы очень бледны. С вами что-нибудь случилось в лесу?
- Я просто устала. Это от жары. Там было так душно!
- Смотрите, Анни, может быть, тепловой удар. Надо освежиться.
- Да, конечно, сейчас же в воду. Я мечтаю об этом уже давно. Виклинг
вдруг решительно берет инициативу в свои руки.
- Великолепно, Анни! Оставьте грибы, берите полотенце и садитесь
сюда. - Он бросает в лодку большую охапку сена, заготовленного на берегу, и
покрывает его одеялом. - Пожалуйста, экипаж готов. Сейчас я доставлю вас на
замечательное для купанья место. А тут, у нашего берега, купаться нельзя:
дно отвратительное, мелко, и вода почти стоячая.
- Зачем, Альфред, мне ведь нужно только окунуться, - слабо возражает
Анна.
Остаться наедине с ним сейчас слишком страшное испытание. Отказаться
решительно... Нет аргументов. Этим она выдала бы себя и погубила бы все
дело. Нет, нельзя отказаться.
"Как бы захватить с собой и Николая?" - думает она, мучительно
подыскивая предлог для этого. Но Виклинг как будто угадывает ее мысли.
- Нет, нет, Анни... Все равно вам нужно остыть перед купаньем. Давайте
руку. Вот так. Отдыхайте. Можете кстати прочесть письмо, очевидно от
Константина Александровича. А Николай пока что закончит приготовление
обеда. Наташа с Федором ушли, а вам сейчас же после купанья нужно будет
основательно поесть.
Он поспешно сталкивает лодку, садиться на корму и, загребая одним
веслом, отъезжает от берега.
- Больше никому не было писем, Альфред?
- Нет, Анни, никому.
Она полулежит лицом к нему, почти на дне лодки, только голова ее
возвышается над средней банкой. Берег удаляется. Николай машет ей рукой и
отходит к палатке. Из кустов появляются
Федор с ружьем и Наташа, поднимают над головой трофеи - двух уток - и
что-то весело кричат Анне. Но она их не слышит.
"Писем больше нет", - настойчиво вертится в ее мозгу одна и та же
фраза. Значит, сообщение Ныркина он решил оставить у себя, просто украл
письмо, негодяй... Опасное положение! Сложная борьба идет в душе Анны.
Ненависть к человеку, сидящему перед ней, притворяющемуся заботливым
другом, то вскипает ключом, то затихает, заглушенная приливом необычайного
хладнокровия.
Анна вскрывает конверт, и из письма отца на грудь ей падает небольшой
листок, покрытый цифрами. "Копия радиограммы!" - радостно догадывается она
и сразу же схватывает напряженный, колючий взгляд Виклинга, устремленный на
листок. Ей хочется улыбнуться ему, прозевали, мол, опять "герр Виклинг",
прав был этот Рено...
В конце письма приписка Ридана: "Посылаю копию радиограммы, полученной
Ныркиным сегодня (он тоже посылает). Это на случай, если в вашем захолустье
какое-нибудь из писем затеряется".
Виклинг взволнован. Это чувствуется по резким толчкам весла в его
руках, по его затянувшемуся молчанию. Если он узнал цифры, он может
предпринять сейчас что-нибудь... Сложив письмо, Анна прячет его в свой
потайной карман и при этом немного вытаскивает оттуда револьвер, на всякий
случай.
Иногда Анне кажется, что все происходящее - тяжелый, мучительный сон.
Может ли быть, чтобы она действительно принимала участие в этих страшных,
фантастических событиях? Ее рука сжимает револьвер. Неужели она может
выстрелить в человека? Да, может... Это произойдет само собой.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг