большинстве случаев сочетаются в группы, объединенные общим родом работы.
Это спасало положение, ибо двести тысяч волн представляли собой сложнейшую
задачу. Ридан уже рассчитал: чтобы выяснить физиологический смысл каждой
волны, ему с одним "ГЧ", даже располагая большим штатом
сотрудников-физиологов и сотнями подопытных животных, понадобилось бы не
менее шести лет, при восьмичасовом рабочем дне!
Некоторую небольшую часть шкалы Ридан уже "отградуировал" в первые же
дни. Ему посчастливилось: среди самых низких частот, с которых он начал
свою "градуировку", оказалась целая серия волн, контролировавших основные
вегетативные функции - дыхание, работу сердца, сосудов и другие.
Как и следовало ожидать, начало исследования этой невидимой страны
было особенно богато новыми интереснейшими наблюдениями. Ридан делал одно
открытие за другим.
Прежде всего оказалось, что самые примитивные функции организма
соответствуют наиболее низким частотам в диапазоне волн "ГЧ". Похоже было,
что развитие функций, их усложнение в процессе эволюции шло параллельно
возникновению все более высоких частот в нервной системе. Затем
подтвердилось наблюдение, очень испугавшее профессора в ту "ночь чудес":
соответствие между волнами и функциями, установленное для животных одного
класса, было негодным для представителей другого. "Неужели, - думал
Ридан, - в каждом зоологическом классе назначение частот иное? Если так, го
вся эта "градуировка" на животных окажется бесполезной для главного - для
человека!"
Но скоро профессор успокоился: он выяснил, что каждый класс требует
только некоторого сдвига шкалы, введения определенной поправки, постоянной
для всех волн.
Тогда он стал определять эти поправки для разных классов. В
лаборатории, кроме кроликов, собак и других млекопитающих, появились самые
разнообразные животные - моллюски, рыбы, лягушки, насекомые, змеи, птицы...
Были найдены и другие интереснейшие закономерности. Каждая из них
требовала специальной серии исследований и в эти первые дни работы с "ГЧ"
Ридан не скупясь уделял им необходимое время, то и дело прерывая свою
"градуировку".
Сейчас все пошло иначе. Ридан уже не отвлекался, какие бы новые мысли
не приходили ему в голову. Он просто спешил. Да и сама работа его приняла
какие то необычные для профессора, упрощенные формы. Он уже не ждал, как
прежде, - иногда по часу и больше, - если действие новой волны никак не
сказывалось на поведении животного и, очевидно, скрывалось в каких-то
внутренних, медленно протекающих в организме процессах. "Внешние" реакции
обнаруживались почти мгновенно: после щелчка выключателя "ГЧ" животные
покорно ложились, чесались, испытывали разные виды возбуждения, напрягали
непроизвольно отдельные мышцы или целые группы их - и все это в зависимости
от положения стрелки на шкале: достаточно было малейшего изменения
настройки генератора, чтобы тотчас изменилось и влияние луча. Состояния,
вызванные облучением длились неизменно, пока действовал генератор; с
выключением его - одни реакции исчезали так же мгновенно, как и появились,
другие длились некоторое время. Мощность излучения, регулируемая особой
ручкой, по-видимому, никак не отражалась на виде реакции, но, возможно,
сказывалась едва заметно на интенсивности ее проявления. Этого Ридан пока
не выяснял.
Но если влияние очередной волны не обнаруживалось через пять минут,
Ридан пропускал запись в своей тетради: эти волны будут расшифровываться
потом, во "втором туре" градуировки; теперь его интересовали только быстро
наступающие реакции организма.
- Почему? - спросил его как-то Николай. Он частенько навещал
профессора, с большим интересом наблюдая за его поистине волшебной работой.
- Чтобы определить общие закономерности, - уклончиво отвечал Ридан, -
надо ведь переходить к человеку. А если я буду изучать действие всех
частот, мне не хватит жизни, чтобы проградуировать шкалу до конца. Сейчас
нужно выяснить, на каких ее участках расположены те или иные группы
функций... Вот если бы у меня было двадцать "ГЧ"... Но это еще рано...
Это было убедительно, но... непонятно. Для чего нужны эти "участки"? И
почему Ридан с такой тщательностью все-таки проверяет все частоты, боясь
пропустить малейшее движение стрелки? Создавалось впечатление, что именно
среди быстрых реакций организма Ридан искал нечто вполне определенное.
Кроме того, основные закономерности уже определились, и их, по мнению
Николая, было вполне достаточно, чтобы перейти к человеку хотя бы на
простейших функциях. Ведь не собирается же Ридан уже сейчас, до "второго
тура градуировки", приступать к лечению какой-нибудь определенной болезни!
Такая непоследовательность была бы совершенно несвойственна профессору.
Нет... Николай видел, что Ридан своей упрощенной градуировкой упорно
ищет в шкале "ГЧ" что-то очень простое и очень важное... И, по-видимому, не
находит. Этим и объясняется его сосредоточенность в последнее время.
Николай хорошо знал, что значит в научной работе искать и не находить то,
что непременно Должно быть найдено!
Но что же именно, и почему с такой напряженной поспешностью искал
теперь Ридан?
Однажды он поймал Николая, привел его к себе в кабинет и начал
путанный разговор, смысла которого Николай долго не мог уяснить.
- Сейчас вы услышите вопросы профана, - начал он с отчаянием в
голосе. - Скажите, можно ли... скажем так... изменить луч генератора так,
чтобы он приобрел... обратное значение?
- Как обратное значение?
- Ну, или отрицательное, что ли... Николай Арсентьевич, дорогой, я
понимаю, что говорю какие-то глупости. Но что же делать! Постарайтесь меня
понять. Волны "ГЧ" приводят нервные клетки в деятельное состояние,
возбуждают их, это вы знаете. Но физиология организма основывается не
только на возбуждении тех или иных нервов и функций, а и на торможении их.
Павлов очень убедительно показал важнейшую роль этих тормозных явлений в
нервной системе и в жизни организма. Теперь вы понимаете? Чтобы
действительно управлять функциями, мне нужно овладеть и этим процессом.
Волны нашего "ГЧ" должны быть способны не только возбуждать, но и, когда
это нужно, гасить возбуждение нервных клеток, как бы парализовать их
временно... Я не знаю, что означают такие термины в радиологии, как фазы,
формы колебаний, линейные и нелинейные - не знаю, что... Может быть есть
возможность использовать какое-либо из этих явлений так, чтобы, не меняя
волну, изменить ее качественно, изменить ее, так сказать, смысл на
противоположный?..
Разговор этот кончился ничем.
Николаю показалось только, что профессор так и не коснулся того
главного и значительного, что заставило его впасть в столь откровенную
растерянность.
Ридан же понял, по крайней мере, что нужное ему решение не прячется в
радиотехнике. И это уже было хорошо.
- Значит, - задумчиво заключил он, - чтобы получить эти тормозные
реакции, нужны... просто другие волны. Странно. Пока я их не обнаружил. Но
если найду, то, возможно, что наши представления об этом процессе придется
менять, ибо это будет означать, что торможения, как такового, не
существует, а есть лишь иная ферма возбуждения. Что ж, буду искать дальше.
И вот он ищет, ищет...
Он перечитывает труды Павлова, - всё, что относится к процессу
торможения, им открытому. Всё это - не очень ясно. Торможение - процесс
противоположный возбуждению. Какое-то внешнее воздействие, принятое
"антенными" - периферическими нервами (Ридан уже творит новую,
радио-физиологическую терминологию), возбуждает нервный центр, клетку.
Потом возбуждение прекращается и в клетке начинается обратное явление -
торможение. Чем больше возбуждение - тем сильнее торможение. Утомление.
Исчерпывание запасов энергии. Это понятно. Но торможение, утверждает
Павлов, может иррадиировать - распространяться, захватывать соседние
клетки, переходить на другие участки мозга. Что это значит? Как утомление
может захватывать клетки, которые до этого не работали?! Как представить
себе утомление без работы? Может быть это - химия? Отравление? Работа
нервных элементов порождает какие-то токсины, они просачиваются в
окружаюшие ткани и поражают соседние нервные клетки, как бы отравляют и
парализуют их? Нет, это допущение уже опровергнуто. Даже у Павлова есть
факты, говорящие о том, что торможение появляется в некоторых случаях
сразу, изолированно, без предварительного раздражения соседних участков
мозга.
Все это еще можно объяснить, если мы имеем дело с условными
рефлексами, то есть какими-то нервными связями, образующимися между
разными, и вначале независимыми один от другого центрами мозга. Эти связи,
природа и реальная форма которых так и остались невыясненными, создаются в
процессе жизнедеятельности всякого животного. Только благодаря им животное
"узнает", как вести себя, как жить, чтобы не погибнуть.
Но у Ридана совсем иные задачи. Он не изучает ни рефлексы, ни вообще
высшую нервную деятельность. Он игнорирует их. Ему не нужны никакие
естественные или искусственные "сигналы" - побочные раздражители, чтобы
вызвать у животного действие какой-либо функции. Минуя все это, он
возбуждает непосредственно нужный ему центр мозга. Собака у него начинает
выделять слюну, не видя никакой пищи, без всяких условных сигналов, -
только под действием волны определенной частоты.
Он пробует такой опыт. Ставит "свежую" собаку перед "ГЧ" и дает уже
найденную "слюнную" волну максимальной мощности. Сразу же слюна начинает
течь струей в пробирку, приспособленную к фистуле на щеке собаки - по всем
правилам павловской техники. Через несколько секунд течение иссякает,
теперь падают все более редкие капли, наконец устанавливается равномерное
отделение слюны - около тридцати капель в минуту, - по-видимому, максимум
того, что может вырабатывать железа, израсходовавшая накопившийся ранее
запас.
Проходит час, другой, третий... Ридан не меняет условий опыта. На
четвертом часу собака начинает явно засыпать. Торможение? "Иррадиация его в
коре мозговых полушарий"? - как утверждал Павлов! Нет, контрольная собака,
стоявшая рядом в станке и не подвергавшаяся облучению, уже давно закрыла
глаза и повесила голову...
Профессор очень не хочет путать физиологию с психологией, но он
прекрасно понимает, что такая "работа" этих бедных "жучек" в станках, в
тихой лаборатории не может не кончиться сном...
Наконец, через пять часов генератор выключается. Отделение слюны
прекращается сразу. Собаке дают есть. Слюна появляется в несколько
уменьшенном количестве против нормы. Ясно, клетки всего слюнного аппарата
утомлены. После нескольких минут отдыха они действуют нормально. Где же
торможение?!
Ридан ищет. Он пробует все степени мощности излучения, все изменения
волн, пока они не выходят за пределы резонанса со слюнным центром мозга. Он
должен найти такие условия облучения, при которых выделение слюны вовсе
прекратилось бы, или хотя бы уменьшилось даже у голодной собаки во время
еды. Вот что ему нужно.
Таких условий он не находит.
Каждый день профессор заносил в свою разграфленную тетрадь списания
серий новых, вызванных им функций. И каждый вечер, закончив последнюю
запись, он недовольно ерошил волосы, досадливо захлопывал тетрадь, и иногда
бормотал про себя, топорща усы:
- М-х, черт, опять не дошел!..
* * *
Очередное событие несколько рассеяло мрачную сосредоточенность Ридана.
Произошло это так. Однажды перед обедом к Ридану в лабораторию влетел
Мамаша.
- Симка приехал! - сообщил он. Ридан радостно встрепенулся.
- Наконец-то! Вот кто сейчас мне нужен дозарезу. Ведите его прямо ко
мне в кабинет. Посмотрим, не забыл ли он меня.
Через несколько минут в кабинет к Ридану постучались.
- Войдите!
Дверь распахнулась и какое-то темно-бурое существо, ковыляя и
переваливаясь по полу, мягко вкатилось в комнату.
- Симка! - воскликнул Ридан.
В тот же момент существо метнулось навстречу, прыгнуло к нему на
грудь; длинные волосатые руки обхватили шею, печальная мордочка шимпанзе
прижалась к плечу профессора.
Симка был самым ценным из экспериментальных животных в "зверинце"
Ридана. Впервые он появился лет пять назад, совсем еще молодым, и оказался
исключительно способным. Он уже побывал в руках дрессировщика и всем своим
поведением настолько не был похож на животное, что профессору пришлось
создать для него совершенно особые условия. В несколько дней Симка сделался
общим любимцем семьи. Он часто выходил из своей большой клетки в
обезьяннике и целые часы проводил в квартире Ридана, играя с Анной и
Наташей в мяч, забавляя их своим почти человеческим интересом ко всякому
новому предмету и особенно к движущимся игрушкам, которые специально для
него покупались и массами гибли в его любознательных руках.
С необыкновенной легкостью он научился пользоваться ложкой, пить из
чашки, и с этих пор начал садиться за обеденный стол вместе со всеми, а
затем понемногу усвоил некоторые элементарные обязанности слуги и выполнял
эту роль с величайшим рвением и интересом. Симку особенно влекло все, что
приближало его к человеку. Порой казалось, что он задался целью стереть
последнюю грань, отделяющую человека от прочего животного мира.
Нечего и говорить, что Ридану пришлось освободить Симку от всех
сколько-нибудь опасных и болезненных операций, связанных с изучением мозга,
и предоставить ему, главным образом, роль объекта для наблюдений.
Однако два года назад Симка вдруг заскучал и стал проявлять признаки
какого-то глубокого заболевания. Было похоже на туберкулез - болезнь очень
часто поражающую обезьян в северных широтах. Ридан тщательно обследовал
пациента и решил, что самым верным методом лечения будет временное
переселение Симки в более свойственные ему климат и обстановку. Симка был
отправлен в один из лучших обезьяньих питомников в Закавказье впредь до
выздоровления.
Почти предоставленный самому себе и своим сородичам в диком
субтропическом лесу, перевитом лианами, "получеловек" сначала загрустил еще
больше. Часами просиживал он неподвижно где-нибудь в укромном месте, в
зарослях, равнодушно наблюдая полет ярких бабочек. Сотрудники этого
обезьяньего санатория зорко следившие за поведением своих пациентов, время
от времени сообщали Ридану о состоянии здоровья Симки.
Природа взяла свое. Медленно, понемногу шимпанзе оживал, перестал
покашливать, завел знакомство со своими сородичами и, по-видимому, забыл
человеческие навыки и привязанности. Все-таки он был еще совсем молод.
И вот он вернулся снова в Москву.
Первая же встреча показала, что Симка не забыл профессора. Мамаша,
наблюдавший эту сцену, был растроган порывом нежности обезьяны. Очень скоро
выяснилось, что Симка вообще ничего не забыл. Из кабинета все трое
отправились в столовую обедать. Никого из молодежи в этот день не было:
рано утром они отправились в какую-то загородную экскурсию. Ридан, конечно,
не упустил случая обставить появление Симки с соответствующим эффектом; они
уселись за стол в тот момент, когда тетя Паша вышла на кухню. Вскоре она
вернулась обратно. Симка сидел справа от профессора. Грудь его была
повязана салфеткой, в руке он держал чашку. Бородатая образина, окаймленная
торчащими в стороны черными волосами, выжидательно и, казалось, равнодушно
смотрела на тетю Пашу, человека еще незнакомого.
Бедная женщина замерла в нескольких шагах от стола. - Чего это? - тихо
пробормотала она, не отрывая взгляда от страшилища, и стала медленно
пятиться назад.
Ридан говорил что-то Симке, делая вид, что не замечает испуга тети
Паши. Наконец, она нащупала за собой дверь и с необычайным проворством
юркнула за нее.
Через минуту дверь чуть-чуть приоткрылась и захлопнулась снова. Ридан,
дразня потом тетю Пашу, утверждал, что она, ярая безбожница, в этот момент
крестилась за дверью, а потом проверяла, исчезло ли "видение".
Однако, Симка был существом настолько миролюбивым и склонным к
дружеским отношениям, что тетя Паша быстро полюбила его. Только она никак
не могла привыкнуть к его "человеческим", благоприобретенным замашкам,
которые ее глубоко поражали и казались несовместимыми с его обезьяньей
природой.
Для Ридана возвращение Симки было событием важным. В любой момент мог
произойти решительный перелом в ходе исследований. И тогда ему понадобился
бы немедленно представитель животного мира, занимающий предпоследнюю
ступеньку на лестнице эволюции.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг